IV
Перед ужином сочинительница вышла на террасу. Усилившийся ветер с озорством трепал её волосы. В секторе неба, прозванном обитателями Амагальтуса «гнилым углом», появились тёмные тучи. Вернулась на лошади агораном, бывшая госпожа пригласила её разделить трапезу. Актида пересказала, как некоторые куриалы, переоценив свои силы в питье, ругались и, посылая рабов посмотреть на небо, выражали недоверие к предсказанию «… нашей юной красноречивой патронессы, у которой опыта хватит только на ублажение…». Но тут им затыкали рот более трезвомыслящие товарищи, указывая на братьев Белеев и Актиду.
– Ничего, агораном. Пусть, словно старые бабки, почешут языки, раз на большее не способны, – ответствовала Муция. – Без вас всё равно ведь скажут, и в любом случае будут думать. Но с их стороны голые слова, а с нашей, со стороны Фабиев, пусть будут дела! Как они обстоят с ярмаркой?
Актида указала на кое-какие препятствия, впрочем, устранимые, и, среди хороших новостей, поведала, что прямо во время банкета узнала о суммах, неофициально достававшихся братьям Белеям от городских нундин. Они оказались не настолько уж большими, и владелица Амагальтуса поручает своей вольноотпущеннице самой предложить дуумвирам конкретную сумму, треть от того, что они имели ранее, за одно их бездействие по проблеме возобновления рыночных сходок в Новых Верцеллах и, естественно, пресечение активности посторонних. Уже на следующий день деловитая экс-невольница привезла их согласие.
Кроме подобных забот и обычных ежедневных процедур, почти ничто не отвлекало владелицу сальтуса от сочинения новых глав своих записей. Она с удовольствием припоминала подготовку и проведение Дионисий на своей пригородной вилле. Однако порою, когда строчки явно не шли, и уже давала знать о себе скука по мужской ласке, молодая женщина принималась читать книгу философскую. На этот раз труд одного из греческих, но ближе к нашему времени, стоиков – Афинодора Тарсийского. С интересом видя то, на что раньше не обращала внимания, и что истинно, как ей теперь казалось, освещало действительную жизнь.
Трапезы с хозяйкой Амагальтуса делили обычно её энергичная агораном и куратор на синекуре. Невзирая на ненастье, они ежедневно разъезжали на лошадях. Актида, позавтракав, выбиралась в поселения округи, возвращаясь чаще к ужину. Авл Инстей, приезжая на прандиум, держал обратный путь.
На четвёртый день после отъезда Антония, за обедом, Муция прозрачно намекнула эфебу на близость, то ли в шутку, то ли всерьёз. Он, осушив кубок, произнёс:
– Скажу вам откровенно, Фабия Присцилла. Я, конечно, благодарен вам за моё назначение. Одна соседка, бывшая танцовщица, знаете, в этаком заведении, вот она мне говорит почти каждый раз: «Красавчик, не противься, возьми, – извините, патронесса, это её слова, – эту могущественную домину, ласкай её, покажи свою мужскую силу, хватай удачу за кЦр! – извините. – Пока её муженёк далеко, используй момент! Срывай день, наконец, наслаждайся!» Но я считаю по-другому. Меня привело к вам горе, вы меня утешили, помогли семье, вы замужняя, и я не хочу для собственного удовольствия пользоваться смертью своего отца и вашим положением, то есть отсутствием вашего мужа… Извините за такую откровенность, Фабия Присцилла…
– Вообще-то это была шутка. Но ты, Авл… Ты просто воплощённая добродетель! И вызвал бы наверняка похвалы того же Пизона Лициниана Фруги. Но до меня дошли слухи кое-какие. Как же твоё сопряжённое с возвышением большое удовольствие?
На несколько мгновений юноша опустил глаза. Затем для храбрости выпил ещё вина и только тогда решился.
– Простите, патронесса… Не с вами…
Присцилла подумала, что в городке у него есть или появилась девушка. Тем более что теперь к миловидности Авла Инстея добавилась важная должность. Но, уняв своё любопытство, не стала интересоваться.
Утром следующего, пятнадцатого перед декабрьскими календами, дня Фабия позвала свою отличаемую служанку, Ану. Та приходит расстроенная, в слезах. Тогда жрица отсылает вестиплик и других слуг, откладывает начало салютатио. Усаживает рабыню-любимицу, участливо спрашивает:
– Что, милочка? Как твои глазки оказались в лужице солёненькой? Неужели кто обидел?
– Да… – всхлипывает симпатичная писец. – Моя домина!.. Этот мальчишка назвал меня «толстой «лизой»-подлизой»!..
– И всего-то?! Из-за этого слёзы? Да ты сама прекрасно знаешь, что это не так! «Лиза» ты по призванию, и это единственное слово правды из всех трёх. Но это здорово, – ещё раз патрицианка мысленно благодарит Всевышних за красивую приближённую служанку, равнодушную к мужчинам, – не правда ли? А об остальном забудь…
– Нет, нет, нет!.. Госпожа! Простите меня! О моя любимая мудрейшая госпожа! – бросается невольница на пол и целует ножки той, у кого просит прощения. – Простите, что не сказала вам сразу, я очень виновата…
– Довольно. Говори.
– Должна была, конечно, сразу, четыре дня назад, как только увидела. Но Кробил мне говорит тогда: «Обмолвишься госпоже, и я скажу ей, как ты приставала к клиентке, обещая ей расположение домины». А я ничего такого не говорила, клянусь Сафо! Я только пошутила с ней, погладила её. Она такая красивая, хоть из деревни. Но та стукнула меня по руке, больно так, грубиянка неотёсанная, деревенщина!..
– Что ты увидела, Ана?
– О Сафо! Такое! Когда вы уехали, на праздник в городок, тогда это уже происходило, по-моему, во второй раз, и с тех пор каждый день, и сегодня должно быть… О Сафо! Когда вы, моя любимая домина, уехали, я хотела искупаться и пошла в термы, а там… Я услышала сначала, заглядываю тихонько, интересно же, кто это там, думала, из местных слуг, из работников кто – им же нельзя мыться в тепидарии – и вот заглядываю… О Сафо! На полу на четвереньках Кробил, и его «натягивает» господин Авл Инстей!.. Но потом они поменялись!.. Не пойму, что на меня нашло, почему я так долго на них глядела. Мальчишка наш заметил, потом вот и грозил мне. И каждый день они… А сегодня он обозвал! Но я теперь понимаю, что не толстая и не подлиза! Я не такая, клянусь Сафо!
– Всё верно, Ана, ты просто душка. Так ты утверждаешь, что и сегодня они должны? Надо думать, между прандиумом и обедом. А где?
– Я покажу, моя мудрейшая госпожа, – обещает успокоившаяся Уриана.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/22/337
------------------------
Афинодор Тарсийский – ф-ф-стоик, I в. до н.э., глава Пергамской библиотеки, с 70 г. до н.э. жил в Риме.