Излишне, наверное, говорить, что речь идет о поезде. Это было в студенческие годы. Приезжая к родителям, всегда хотелось подольше побыть с ними. Вот и возвращалась в Москву ночным поездом, достать билеты на который было совсем не просто, а войти в свой вагон – тут уж особая сноровка была нужна. Никогда не объявлялось, где у поезда "голова", где "хвост", чтобы понять хотя бы относительно нумерацию вагонов. Вот и мечутся люди как в горячке, пытаясь за три минуты найти свой вагон, втиснуть тюки с вещами, залезть по высоким ступенькам спущенного трапа, потому что платформы как таковой не было.
Но ко всему привыкаешь. Вот и в эту ночь поезд пришел без опозданий, что уже радовало, свой вагон я нашла быстро, но дверь тамбура была почему-то закрыта, и люди, у которых был билет в этот же, закрытый вагон, как и я, метались, не зная, что делать. Вот уже гудок паровоза, говорящий, что сейчас он тронется с места, и люди решились на то, чтобы буквально в последнюю минуту взять штурмом соседний вагон. Удалось это и мне, хотя было совсем непросто стоять почти на одной ноге, плотно прижавшись к какой-то колючей бороде. Постепенно под давлением толпы мы из тамбура втиснулись в вагон.
Везде сидели, лежали, стояли люди. Было невыносимо душно. Потихоньку-потихоньку я стала протискиваться в середину вагона, где духота и смрад уже просто висели в вагоне плотной стеной.
Но вот передо мной появилась, судя по форме, кондукторша, которая поймала какого-то безбилетника (как можно это было понять в такой темноте и тесноте, надо иметь особый дар). Вы не поверите, но я крепко вцепилась в ее рукав, пока она обратила свое внимание на меня. «Пустите меня в мой вагон!», - пересиливая присущую мне робость, стала я твердить ей одну и ту же фразу. Видимо, я так удивила ее, что она вдруг сказала: «Пошли, еще пожалеешь». Действительно, каким-то чудом протискиваясь через людей, мы оказались в соседнем тамбуре, и она открыла ключом дверь вагона.
Он был совсем пустой, чистый, дышалось легко и свободно. «Ложись, пусть съедят тебя крысы», - пожелала она мне, уходя и закрывая вагон на ключ. Было темно, страшно. «Крысы, крысы» - вертелось в голове. Но я все-таки легла, накрылась своей нарядной шубкой, боясь больше не за себя, а за нее, купила ее после поездки в сейсмическую экспедицию в Сибирь. Едва положив голову на свою дорожную сумку, крепко уснула.
Проснулась, уже увидев многоэтажные дома Подмосковья. Вскоре поезд остановился. Дверь оказалась открытой. Я пошла искать начальника поезда, которого, конечно, нигде не было. Не получила я ответа и на свое письмо в какие-то там, уже не помню, высшие инстанции.
Прошло уже много времени с той поры, но мне по-прежнему жалко людей, которых в мирное время посадили, как в душегубку, не неся никакой ответственности за такие дела. Удивляюсь и себе, не очень-то бойкой по жизни.
Жалею, что сидел (да и до сих пор где-то внутри дает себя знать) если не страх, то несвобода, и в жизни не всегда была возможность что-либо изменить, или не всегда находились для этого силы, как в поезде Камышин-Москва, где мою вдруг неожиданно вырвавшуюся на волю свободу пытались сковать крысиным страхом. Но в этот раз победу одержала я.