Оказавшись пере зеркалом, я всегда начинал думать, красив ли я. Иногда мне казалось, что да. Временами, я бывал разочарован. Моё лицо, вероятно, не слишком выразительно. Мне нравятся мои губы. Их можно было бы назвать чувственными. Но, по-моему, у меня маленькие глаза и длинноватый нос. На некоторых фотографиях я вижу, что у меня острый вытянутый профиль. В нём есть что-то птичье. Геометрия лица напоминает мне о моём страхе перед будущим. Мимическое выражение попыток предугадать и заранее прощупать то, что ожидает меня впереди. И готовность отпрянуть в случае опасности, разумеется.
Слава богу, эпоха прыщей завершилась несколько лет назад. Её начало было отмечено незначительной активностью вокруг носа и в районе подбородка, впервые проявившейся в старшем классе. На большой цветной фотографии, навеки вклеенной в выпускной альбом 11-А, видны предвестники многолетнего унижения, главный удар которого пришёлся на институтские годы.
Теперь, когда всё закончилось (прыщи неожиданно исчезли в 2003-м или 2004-м году – точно не помню), я мог бы говорить, что никогда не придавал им большого значения. Но это была бы неправда. Стоит признать, моя молодость была ими отравлена. Я знаю, это так мелко, так незначительно. А как же первая любовь? Мечты юности? Увлечения? Победы? Да, конечно. Но, вероятно, масштабы событий моей душевной жизни того времени были соразмерны воспалениям желёз на поверхности моей кожи. Всё это была одна и та же рябь.
В течение десяти лет я начинал утро с ощупывания лица, и всякий раз мои пальцы обнаруживали несколько, отвечающих болью на прикосновение, бугорков. По сути это были маленькие вулканчики. Они зарождались, извергались и гасли. Каждые пятнадцать минут я исследовал их с увлечённостью вулканолога, надеясь обнаружить малейшие признаки затухания. Гаснущие вулканчики уменьшались в размерах, твердели и становились менее болезненными. Краснота их постепенно сходила на нет, однако практически каждое утро возникали новые жерла и конусы. Камчатка на моём лице никогда не заканчивалась.
По какому-то неумолимому закону у меня никогда не было меньше двух, активно действующих вулканов среднего размера. Эти два всегда находились на виду. Вот Ключевская Сопка. А вот – Авачинская. Ключевская сегодня на носу. Авачинская на подбородке. Дуэт менял взаимное расположение. Чаще всего они располагались вокруг рта. К губам сильно не приближались. И на середину щеки заходили редко. Именно эти двое были главной причиной моего отчаяния. Также существовали сателлиты. Обычно они тлели где-нибудь на периферии, к которой относилась Шея, Заушье, Приушье и Подподбородье. Эти как бы не считались. Но мелкую россыпь, часто покрывавшую мой лоб, списать было труднее. На «звёздной» карте моего лица ей была отведена роль Млечного пути. Что ещё видели люди, которые со мной общались? Созвездие Труса? Туманность Онаниста? Не представляю, как они (в особенности женщины) могли со мной общаться. Для меня это было похоже на ходьбу в ботинке с попавшими внутрь мелкими камушками. Идти, конечно, можно. Но всё равно нехорошо. Разумеется, возможности разуться и вытряхнуть их на землю у меня не было.