Подарок на 23 февраля

Тамара Алексеева
Мне стали приходить в голову странные мысли: какие воспоминания я возьму с собой, когда наступит пора умирать? В юности  со мной такого не случалось, я думал – если не сейчас, то позже - все обязательно будет, у меня масса времени, сил, возможностей. А  может, причина этих грустных мыслей - недавно просмотренный фильм, в котором старая больная женщина выпрашивала у Смерти  избавления  от земных пут?
-Достаточно ли воспоминаний ты набрала за свою жизнь? Воспоминаний, которые хочется унести в вечность?- вопрошала ее Смерть.
-Да,- умиротворенно ответила старуха.- Да. Я готова.
Возможно, излишняя сентиментальность или пессимизм  приходят с годами - но чем дольше я думал, тем больше запутывался. С одной стороны - я не верил в реинкарнацию, в переселение душ, не верил, что из моего разложившегося тела прорастет  зеленая трава, которая будет обладать сознанием. С другой – меня угнетало отсутствие воспоминаний, которые мне бы хотелось унести за пределы жизни. И почему? Говорят, реализованные люди умирают гораздо легче. Не могу отнести себя к разряду людей, вполне довольных своей жизнью. Много планов рухнуло, много надежд не осуществилось. Я был обычным сорокапятилетним  мужчиной, с нетерпением  ожидающий  конца рабочей недели. И меня волновало отсутствие памятных переживаний. Рождение сына? Первая любовь? Сексуальный опыт? Что? Я перебирал события, которые должны были быть для меня волнующими, будоражащими кровь…но увы…ничего подобного я не испытывал. Это были какие-то неуловимые минуты, даже секунды счастья, которые тут же растворялись в пучине забот, печалей и сплошной суеты. Я должен был остановить мгновение, когда взял в руки только что родившегося сына…но  тогда я был слишком молод и прелесть этих минут отравляли многие страхи - отсутствие денег, отдельного жилья. Мне было отчасти жаль утраченной свободы, да еще эта -  невесть откуда навалившаяся ответственность. Постоянное недосыпание от нескончаемого крика  ребенка, вечно усталое  и   измученное лицо жены, постылая, но необходимая для заработка работа.   Впадая в меланхолию, я представлял свою жизнь в виде огромного чана с вязким варевом, сколько не бросай туда сладких минут, они неминуемо растворятся в этой зеленовато-коричневой каше. Образы моей юности давно растаяли, а новых впечатлений отныне не было. И разве я не пытался? Разве не лелеял надежду изменить свою жизнь к лучшему? Я сотни раз составлял планы и карабкался вверх, но каждый раз неведомая сила подставляла мне подножку  и опрокидывала  навзничь. Нет, мир был определенно несправедлив ко мне, я вовсе не заслуживал  такой насмешки, такого пренебрежения…
Да нет, я вовсе не жалуюсь, и такие приступы уныния, слава богу, посещали  меня довольно редко. У меня были свои мелкие радости, доступные любому человеку:  бутылка  пива после работы, рыбалка, футбол. Были пара друзей, пара подружек…хотя…наверное, они добавили в копилку моей памяти больше разочарования, чем радости.
 Но все изменилось. В моей жизни все круто и необратимо поменялось. Но все по порядку. Это событие в моей жизни случилось слишком неожиданно и оказалось слишком важным, чтобы  я мог позволить себе разбрасываться каждой  драгоценной минутой этого воспоминания…
Был обычный рабочий день. Я  дорисовывал графики роста индексов на следующую неделю и был готов  поставить последнюю точку. Сегодня была пятница и я спешил закончить свою работу, и побыстрей  отправиться домой, чтобы хорошенько отдохнуть, вытянувшись на диване с бутылочкой пива. 
Я был старшим аналитиком в  фирме, и имел свой отдельный офис.  В моем подчинение  был  десяток молодых специалистов, которые работали в соседней комнате. Мне же хорошо работалось в тишине и отчужденности  от остальных - да и по статусу мне полагался отдельный офис.  3.5 на 4.5 - именно такие параметры  я и представлял себе - достаточно  уютно и комфортно. Я гордился своим офисом, что всегда прибавляло мне пару баллов внутренней самооценки. Светло-зеленые стены и стильная мебель,  два дорогих рабочих компьютера и мой личный ноутбук. Когда работы не было, я играл по сетке во всякие игрушки со своим приятелем Виктором  из отдела кадров.
Своих подчиненных специалистов я называл  с сарказмом -«студентики», и любил, когда мои указания быстро исполняются.  И вот  сейчас, как по расписанию, в 16 -50 послышался неуверенный стук в дверь.
-Андрей Васильевич, можно забрать ваши «координаты»?- в дверь вошли двое «студентиков». Мои графики назывались «координаты», а  сокращенно - «коры». Их  дорабатывали, по ним  в течение следующей недели аналитики выстраивали свой анализ и последующую работу.
-Одну минутку.- Я  сохранил свою работу в  компьютерный файл и записал его на флешку.
Зазвонил телефон. В трубке верещала Ольга, одноклассница. Каждый год я не переставал удивляться ее неутомимой энергии, с какой она собирала замотанных жизнью одноклассников, уже давно ничем между собой не связанных. Несмотря на то, что я пропустил несколько таких встреч, Ольга неизменно названивала мне в середине февраля и напоминала о чувстве долга. Как меня раздражали эти сборы, эти самодовольные лица, подъезжающие на дорогих иномарках! И было бы чему гордиться! Имей я таких родителей, не прозябал бы за своими ненавистными графиками и отчетами, этим сплошным набором значков и цифр, которые  к концу дня дрожали  перед глазами, как  длинные хвосты облезлых чертей. Еле сдерживаясь, я лживо заверил Ольгу в своих добрых намерениях, и не успел положить трубку, как телефон снова зазвенел, а в дверь просунулась голова  и рука Виктора, которая делала мне какие-то тайные знаки. Звонила жена.
-Ты помнишь, какой сегодня день?- особенным голосом спросила она меня.
-Пятница, - злобно буркнул я, лихорадочно перебирая в голове тысячи различных поручений, которые забыл выполнить, и одновременно пытаясь  расшифровать хитроумные щелчки пальцев моего приятеля.
-Да нет,- странно ворковала жена.- Это не то. Я спрашиваю, какое сегодня число?
Вот что значит – женщина. Что за день? Какое число? Столько таинственности  из-за простой вещи - опять принесут внуков, и придется все выходные изображать из себя неутомимую лошадку и серого волка, таскающих на своей спине толстых колобков и пушистых зайчиков.
-21 февраля,- раздраженно ответил я.- Что я забыл купить?
-Да нет,- еще более странным, переходящим на свистящий шепот, голосом,  с небольшими  перерывами, будто ей не хватало воздуха, вновь заговорила супруга.- Во-первых, сегодня, не 21 февраля, а 22 февраля. Во-вторых, я приготовила тебе подарок.
Вот, черт. Завтра же праздник. Шеф обычно поздравлял своих сотрудников. Так было и в прошлом, и в позапрошлом году. Мало того, что шеф не порадовал премией - он еще подбросил на выходные работу!
-Молодец, - снисходительно похвалил он сегодня мой отчет за прошлый месяц.- Я вот что подумал, а не разберешься ли ты вот с этим материалом. Больше просто не на кого положиться. А ты, я уверен, отлично справишься.
Да уж. Конечно, я справлюсь. Я нередко гордился тем, что считался самым опытным и исполнительным работником. А частенько, вот как сегодня, был подавлен и унижен и своей перегруженностью, и тем, что так и не получил обещанного повышения зарплаты. Сегодня никто не вспомнил о празднике, не позвонил даже Санек. Вот чего Виктор подавал знаки! Вероятно, девчонки с отделов уже накрыли стол, и я определенно запаздывал!
-Нет, нет, - будто услышав мои мысли, - заволновалась жена. Ты нужен мне сегодня трезвым. Никуда не ходи. Иди прямо домой. Там тебя ждут…
-Кто?- удивился я.- Приехал кто?
Жена загадочно молчала, но трубку не бросала. - Ты иди домой, а я приду не сразу,-  повторила она вновь, и меня опять поразил ее голос - какая-то странная потерянность, и  даже испуг. И жалкая попытка изобразить восторг. Уж свою-то жену я знаю. Она не умела скрывать своих чувств, как это делали многие женщины. Признаюсь, я поежился. Моя примерная, домашняя супруга пыталась меня чем-то заинтриговать, что  саму ее очень пугало. Надо было действительно поспешить домой. Мне постепенно передавалось ее волнение.
«Ты иди домой, а я приду не сразу»,- обдумывал я, перепрыгивая через снежные лужи. Что бы это могло означать? Жену я давно не ревновал, и сам не знал - почему. Она была…слишком семейная, слишком домашняя. Я привык к ней, как привыкают к части тела, руке или ноге. И она всегда была рядом, никогда не болела, и никогда не покидала меня.
Я торопливо разулся, бросил пальто и почти вбежал в зал. Дома никого не было. Было как-то особенно, празднично убрано. Стол посреди зала накрыт белоснежной скатертью. В вазе  - свежие цветы - алые гвоздики. Рядом - бутылка шампанского и тарелка с фруктами. Больше ничего. Я задумчиво смотрел на подмерзшие лепестки цветов, темно-красные. Алых  было больше. В дверь позвонили, я вздрогнул и побежал открывать. На пороге стояла молодая девушка, она была вся засыпана снегом, и видимо, хорошо озябла. Она стояла, нетерпеливо перебирая ногами, и с явным намерением поскорей войти в квартиру.
-Вам кого?- недоуменно спросил  я, но незнакомка уверенно вошла, и уже снимала в коридоре свои маленькие коричневые сапожки. Она стряхнула с пушистой  шапочки снег, мохнатую  белую шубку бросила  мне прямо в руки, и, легким движением руки взбивая  каштановые кудри, уже  входила, нет -  впорхала в зал. Может, об этой гостье меня предупреждала жена?  Но я не помнил эту девушку. Младшая дочь Сергея, брата жены? Как же ее  зовут? Чеша затылок, я шел за ней, не зная, что предпринять, пока придет жена. Но девушка, наконец, заговорила, и у нее оказался удивительно звонкий голос.
-Меня зовут Катя,- сообщила она и протянула мне   маленькую холодную ладошку.
- Ой,- спохватился я, - да ведь вы замерзли! Я сейчас приготовлю чай!
-Нет, нет,- рассмеялась Катя, и ее влажные губы приоткрыли чудесные  белые зубки. - Я сама приготовлю вам чай. Ведь Надежда  Федоровна, вероятно, предупредила вас, что я приду.
-Ах, да, - с облегчением махнул я рукой,- конечно. Располагайтесь как дома. И если что надо на кухне… Но там уже гремели чашки, журчала вода. Тишина комнат заполнилась привычными  звуками, только теперь к ним  присоединился  легкий и неуловимый аромат. Я сел в свое кресло, включил телевизор и стал переключить канал за каналом. Ничто не останавливало мое внимание. Я прислушивался к звукам на кухне - смутное волнение, которое я испытал с момента ее появления в своем доме, нарастало… Катя о чем-то весело  щебетала, и голос ее тихо звенел, как серебряный колокольчик. Разговаривала с кем-то по телефону? Или о чем-то спрашивала меня? Пойти и поинтересоваться я постеснялся и продолжал сидеть в кресле, как старый индюк. И причем здесь подарок?- думал я. Скоро вошла Катя с подносом в руках. Пока она расставляла на столике, рядом с шампанским -чашки, сахар, я успел ее разглядеть…На вид ей было лет двадцать, у нее были мелкие, почти кукольные черты лица. Если бы не яркий румянец и локоны, она бы чем-то напоминала  японскую гейшу.
-Я хочу вам показать, как пьют чай в Японии,- произнесла она ребячливым  голосом. Держа чашку, она изящно оттопырила два пальчика с длинными сиреневыми ноготками. Я заворожено следил, как она наливала чай – под прозрачной кофточкой, как две половинки белого налива, угадывалась грудь; блестящие, смеющиеся глаза то и дело останавливались на мне, в волосах, под лучами косо спадающего солнца, мелкими разноцветными иглами сияли капли воды. Чай  был необычного цвета, я смутно видел  ярко-желтую, переливающуюся поверхность, от которой поднимался  густой ароматный пар.
-Нет, - сказала Катя и протестующе протянула ко мне руку. - Нельзя пить, пока мы не послушаем музыку воды.- Слышишь? Она приложила чашку к своему уху и слегка вытянула губы, цветом напоминающих  два лепестка розы. - Вода разговаривает, шепчет…Надо только постараться ее услышать, для это нужны минутки полной тишины…
Я, как завороженный, приподнял свою чашку. Я ничего не слышал, никакой музыки воды – я неотрывно смотрел на Катю. Не спуская с меня глаз, выражение которых было теперь  оголено - пронзительным, даже бесстыдным - она медленно начала расстегивать свою прозрачную кофточку, выпуская из атласных петелек мелкие перламутровые пуговички, одну за другой. Передо мной будто распускалась ее грудь - как два белых бутона после дождя - запахло невозможной свежестью и ослепительно сладким запахом юности.
- Сколько кусочков сахара вам положить?- спрашивала она  между тем обыденным голосом, и, не давая мне опомниться, тут же  деловито поинтересовалась,- мы займемся любовью сразу после чая или немедленно, сейчас же?
Сказать, что я был, словно громом поражен - это ничего не сказать. Я остолбенел, замер, затаил дыхание. Бывало ли у вас, хоть раз в жизни, чтобы зависал ваш собственный компьютер? Я жил, как безобидная лесная змейка, проводящая все дни на горячем камне, вбирая тепло, раз и навсегда отпущенное судьбой. И вдруг чьи-то исполинские пальцы, не спрашивая разрешения, взяли меня и забросили в ледяные воды Антарктики, - где, чтобы выжить, мне надо было немедленно  мобилизоваться и превратиться из маленького пресмыкающего-  в огромного водяного удава, проламывающего своим упругим телом толстые ледяные глыбы. И времени для размышлений у меня не было - ни одной секунды. Не говоря ни слова, я, как шальной,  сдернул с себя галстук…. 
Я коснулся ее тугих грудей,  и они жарко раскрылись мне  безумным запахом ночных лилий. Ее длинная запрокинутая шея, пахнувшая хмельным вином, прозрачные раковины ушей, горящие как розовое пламя. Чужая Катя  была полна очарованием юности, она бесстыже распахивалась  передо мной, как створки перламутровой раковины,  ее хрупкая ступня с жемчужными лепестками ногтей  хладнокровно скользила по моей спине, пока я ликовал  и содрогался, как  взмыленный жеребец под  обжигающими ударами  плети. И это была неописуемая ночь,- если бы я на миг стал художником,( а я мечтал стать художником)- я бы смог  зарисовать  ее беглыми набросками алого пера, непрерывно макая его в золотую чернильницу, наполненную  лунной серебристой водой. И какой бы я взял цвет для этих сладких веревок, которыми она вмиг  опутала все мое тело?
 Атласные ягодицы горели передо мной  белым огнем, тугая грудь колыхалась, и обжигала ладони. Благоуханной росой стекали по  ее подростковой спине  тонкие прозрачные дорожки, словно во сне, я слизывал  солоноватые капли пота, и задыхался от этих наяву воплотившихся фантазий, от цветочного аромата всех частей ее тела - куда бы я ни уронил свою голову.  Душистые завитки шелковистых волос щекотали мой живот, ее влажный, трепещущий язычок  старательно  и бесстрастно полировал   мою старую   флейту, готовя ее для  бесноватого гимна, славящего животную радость жизни. Поражая эту вожделенную зверушку своим дрожащим от нетерпения  блистающим инструментом, я наполнял свое тело  райскими звуками, переизбыток которых был не в силах выдержать, и, сотрясаясь в конвульсиях,  я сбрасывал в пространство  эти демонические излишки - как отзвуки иных миров.  Я освобождал свое засыхающее тело и пыльное сознание для свежего весеннего ветра, пахнувшего набухающими почками и бирюзовой водой. Я словно сошел с ума. Не затронув ни одну струну моего сердца, она будто окропляла меня  брызгами живой воды, благословляя  на воскресение.  Острые  белые зубки шаловливо прикусывали мои соски, искусные пальцы  уверенно играли моим телом, ничего не требуя взамен -  я повиновался ей, как старый фавн молодой нимфе, и в этой неистовой пляске плоти она была моим дирижером, моим всадником, моей богиней. Для всякой вещи есть свое время -  это был мой самый сладкий  и крылатый миг на земле. Я пил это ночное чудо как молодой бог   и насыщался этим  лучшим из вин. Отточенные движения  ее прекрасного тела были невероятно слажены и полностью лишены всякого стыда. Эта сиреневая бабочка, залетевшая в подземелье моего наслаждения, смогла легким движением  крыльев распахнуть все двери, даже те, что были надежно заколочены железными гвоздями. Когда Катя улетала  на несколько мгновений  в ванну, чтобы освежиться, я, как зачарованный, трогал кружево ее легкой юбочки, черную сеточку чулочков, шелковую подвязку, прижимал к губам ленточку трусиков, вдыхая неуловимый запах терпкого мускуса…Шатаясь, как пьяный, я  шел по коридору, распахивал дверь, за которой шумела вода, срывал  скользящую занавесь и обхватывал руками  стройные  белые  ноги, упругие ягодицы - всю  нагую Катю,  в сверкающих брызгах  хрустальной воды…
Какое-то циничное беспутство наполняло мою душу, но моя чувственность  так долго прозябало в нищете, что этой горсти порочной милостыни, что небрежно бросила мне эта девочка, было достаточно, чтобы  зашипела и забурлила в жилах кровь. Где-то далеко, в другом Мирозданье, я угадывал приход дивной и страшной, нечеловеческой весны. И пусть в жилах моих забурлила не алая, а дико – порочная, ртутно - переливающаяся, тяжелая вода - но ведь бурлила же! И какие глухие звериные тропы выбрали для меня небеса, чтобы возвратить меня к себе!
Я не помнил, как очутился на улице. Наступал рассвет. Я шел по дороге, почти бежал, натыкался на столбы, кусты, покрытые снегом, изгородь. Мир из черно - белого  превращался в цветной. В моей душе просыпался глубоко зарытый художник. Я извлекал из далеких веков палитру со свежими красками, но пока не знал, что с ней делать. Я шел и ничего не понимал в этом новом мире, ничего. Подсознательно я выбирал для себя новый путь, и только что испытанное, влекуще - сладостное наслаждение  властно манило меня пальчиком, обещая наступление новой эпохи, новой весны. Обнаженные  девочки в обольщающих позах, одна прекрасней  другой прельщали мое воображение. Странное дело, они  явственно вырастали передо мной из больших деревянных кадок, словно жасминные и розовые кусты. Даже воздух наполнился благовонием, на белые сугробы осыпалось сиреневое  тепло их дыхания. Это было похоже на наваждение, искушение, какую-то безумную прихоть, но я жаждал  вновь окунуться в блеск и радость юности, в ее горячую и сияющую бездну - любой ценой…
Что-то дорогое моему сердцу, но чрезвычайно хрупкое, дрогнуло во мне, будто ларец с драгоценной иконой – на длинной волосяной нитке, подвешенный над пропастью. »Надя!»,- вдруг  произнесли губы, - я услышал имя и  остановился. »Надя, как же так», - впервые подумал я о жене, и мое сердце обожгла тревога. Впервые за эту ночь я обретал способность мыслить ясно. Это моя жена, моя Надя, приготовила мне этот подарок. Моя Надя  не была жертвенной женщиной, вовсе нет. Она была обычной женщиной-собственницей, и даже порой  излишне напрягала  меня своей ревностью, своей подозрительностью. Что же случилось? Впервые я подумал о ее чувствах. Впервые не за всю жизнь - а за большой промежуток времени. Что побудило ее? Люди всю жизнь живут вместе и ничего не знают друг о друге. Привычка стирает  отношения, и мы порой относимся к дорогим людям, почти как к удобной мебели. Что знал я о своей жене? Любила ли она меня? Конечно, была влюблена, когда выходила за меня замуж. Но я подумал об этом, только вспомнив свадебные фотографии, где она стояла с высокой прической, с  безумным  от счастья лицом. Я плохо помнил нашу свадьбу, свои чувства, - возможно, только женщины способны удерживать эти воспоминания. И что было сейчас? Так ли мы все уверены в любви своих жен? Нет, я вовсе не имею в виду верность, не о ней сейчас речь. Я где-то читал, что 97 % процентов супружеских пар, проживших более двадцати лет, держит вместе  лишь страх одиночества, нищеты, привычка ,отсутствие лишней жилплощади, дети, внуки. И только три процента из ста, счастливчики, которые смогли удержать свои чувства. И что была для меня Надя? И зачем она это сделала? А что, если страх и ревность так одолели ее, что она решила встретиться с ними лицом к лицу? Разве она не рисковала? Разве не боялась, что выпущенный на свободу бес ударит мне в ребро, и я пущусь во все тяжкие? Разве может хоть одна женщина быть в этом уверена, решаясь на подобный поступок? Жена работала в научной лаборатории по исследованию мозга. Провела  на мне опыт? Сделала это ради себя? Как маленькая своенравная девочка, всю жизнь боявшаяся огня, решилась засунуть в него руку по самый локоть? Пыталась бесстрашно доказать мне свою любовь, в которую уже сама давно не верила? Испытывала мою любовь, в глубине души тая надежду, что я откажусь? Позвоню, и крикну возмущенным голосом:  Как ты могла подумать, что я на это пойду?  Мысли слетались в мою голову, будто коршуны и  беспрерывно долбили мой мозг.
Я отчетливо понял одно - я хотел, чтобы жена меня любила. И это бы являлось единственной причиной, по которой она решилась сделать мне этот подарок. Несмотря на очевидную эгоистичность этого желания, которое удивило и смутило меня, я вдруг вспомнил, что такие люди, как Гитлер и Муссолини, несмотря на свою невиданную бесчеловечность, так же, как обычные люди, мечтали о любви. И только тогда поверили и пустили в свою жизнь  преданных возлюбленных - Еву Браун и Клару Петаччи, когда те, будучи ими отвергнуты, представили самые убедительные доказательства своих чувств - пытались покончить с собой. Эти простые женщины, не отличающиеся большим умом и талантами, нашли самый верный способ пробиться в сердца великих тиранов. Отныне они всегда были рядом - до самого последнего часа. Мы все, богатые и бедные, обыкновенные и гениальные, старые и молодые -  мечтаем о бескорыстной любви. Но существует ли она в реальности? И разве это не закон Вселенной - получил ровно столько, сколько отдал?
Не дожидаясь лифта, я почти взлетел на пятый этаж, открыл дверь и зашел в комнату.
Жена стояла у окна. Она показалась мне такой маленькой, незнакомой  и беспомощной - в этих первых лучах солнца. Она стояла почти безмолвно, но я вдруг почувствовал, как обеспокоено ее сердце, как толчками, неровно пульсирует кровь, как пальцы теребят  тонкую ткань белой занавеси.
-Почему ты это сделала, Надя? - шепотом спросил я.
- Многие люди пребывают в депрессии, то есть они находятся в отчаянии, но так привыкли обманывать себя, что даже не подозревают, что они в отчаянии. Мне кажется, тебе так долго было плохо. Я скажу тебе вот что…Я скажу тебе …Подожди, ты только не перебивай меня…
Она задыхалась и плакала. Какой правдой и чистотой, какой неподдельной искренностью звучали ее слова, какие теплые слезы лились из ее голубых глаз! И она была не в силах больше произнести ни слова, я обхватил ее руками и прижал к себе, как больного ребенка. Как давно она не изливала мне свою душу! Все сияло во мне, мир мерцал и переливался новыми красками, отныне я бы любим, кому-то  было очень важным - слушать мои тайные признания. Мы говорили с женой, перебивая друг друга, как сумасшедшие подростки. И, несмотря на нелепую, сбивчатую речь, слезы, непрерывно текущие по лицу жены, мы прекрасно понимали друг друга. У нас  отныне была общая тайна, порочное приключение, мы оба - хоть и по-разному, пережили  его. Это был наш всемирный потоп, после которого мир  погибает, или возрождается заново. Я едва не поддался стремлению волн,  едва избежал манящей пучины. Я обнимал свою жену, как Ной, вышедший на твердую землю - отныне она была мне ближе и дороже, чем когда-либо в жизни. Как это произошло? Я не знал.
Во мне будто распахнулось какое-то окно -  я внезапно понял, как сильно любил эту маленькую женщину. Сколько лет я скрывал свои чувства от самого себя! Они таились так глубоко в моей груди, что я думал, что они давно погибли. Я казался себе одиноким и бесчувственным и готов был поверить, что у меня вовсе нет сердца.  Но я был способен чувствовать, способен любить. И я любил свою жену. Она  была  у меня  нейрохирургом,  последователем  Н. П. Бехтеревой.  Надя  расходилась с ней в одном пункте -  она была убеждена, что шоковая терапия в любом виде, требующая от человека максимального напряжения  его физических и душевных резервов, вполне оправдана,- если требуется вырвать человека из длительной депрессии. Бехтерева  считала  намеренное истощение сил   неоправданным  риском… Теперь я отчетливо вспоминал, как звала меня Надя, как долго и настойчиво пыталась пробить скорлупу моего уныния. Я слышал ее голос - словно эхо в горах, так же я воспринимал остальной мир - будто сквозь мутное толстое стекло.
  Я больше не завидовал  жене, увлеченной своей работой, зарабатывающей  больше меня.  Я вытащил на поверхность  эту зависть и это раздражение, свои страхи, и тайное  желание мести. Моя жена выглядела очень молодо - и как я до сих пор этого не замечал?
 –И что тебе делала Катя?- вкрадчивым и страшным голосом спрашивала меня жена, стягивая с себя шелковое платье цвета слоновьей кости.
 -О-о-о,- я мечтательно  закатывал  глаза,- она, вот так поднимала колени, - шептал я и крался к своей краснеющей от стыда  женщине, рассказывая  ей в немыслимых деталях, что же еще такое вытворяла  на нашей кровати  эта дрянная девчонка. Эти безумные подробности, которые приходилось с каждым разом выдумывать, страшно заводили ее…
Но даже сидеть возле нее, глядя, как перед сном , сжимая губами колючие шпильки, она распускает душистые косы, осторожно вбивает в кожу лица  белый комочек блестящего крема - было для меня счастьем… Я возвращался к своей жене, как к своей душе, как Одиссей  после долгого странствия возвратился к своей Пенелопе. Теплый, ароматный свет, что струился от ее дымчатых волос, рук пробуждал в моем сердце смутную потребность в преданности и чистоте. Я хотел уберечь в душе этот мир, ведь все самое редкое и прекрасное  - оно же и самое хрупкое…
Но и колонны самого дивного  храма  стоят отдельно. Наряду со светлым  и ненаглядным силуэтом моей жены, стоящей у окна в то утро, я унесу с собой  воспоминание и этой шальной ночи- шелковистый запах порочной юности, тонкие изящные пальцы , медленно расстегивающие перламутровые пуговки … Да разве этого мало? Разве перечисление машин, яхт и счетов в банке  можно отнести к тем бесценным и дорогим сердцу картинам, которые можно взять с собой в могилу? И я больше не боялся смерти. Ведь любовь сильнее ее.
И только набрав эти воспоминания, я смог услышать в небесах отголоски вечной мольбы, голубым потоком льющейся с небес, гибельно искажающейся от соприкосновения с нашим омраченным разумом. Я осознал, что вовсе не бессмертен. И что живому псу  лучше, нежели мертвому льву. Я отчетливо понял, что жить, будто впереди  тысяча лет - удел  лишь  безумных людей, пребывающих в полном забвении. Я сам недавно был таким. И только мертвый не может поправить свои дела, ведь там, в могиле - ничего этого уже не будет - ни сил, ни возможности, ни памяти…
И еще я часто думал - а смог бы сделать это ради жены? И не находил ответа…