Из цикла «Моя Испания»
Иберийские горы.
На географической карте Иберийский полуостров напоминает голову фантастического сушества, вытянувшего шею, чтоб заглянуть через океан. Рассматривая его изображение, перед своей летней поездкой в Испанию, я обратила внимание на коричневые волны горных массивов, барханами покрывающие почти всю территорию полуострова. Судя по интенсивности цвета, горы эти - не слишком высоки, но и не низки, а так, серединка на половинку, что мне, как-то сразу, понравилось.
Дело в том, что мои представления о высоких горах связаны Тибетом, где демонстративная мощь, невообразимые высоты и подавляющее трехмерное величие пейзажа подчеркивают ничтожность человеческой сущности. Там, в Тибете, горы обличают, укоряют, призывают к совершенству. Тибет, как строгий наставник и беспощадный учитель, ведет своих подопечных по тернистому пути унижения плоти и возвышения духа. Преодолевшим этот путь он сулит впечатлющие духовные открытия в загадочном и притягательном мире Шамбалы. Просветление и блаженство… Но только для тех, кто дойдет, кто сумеет добраться…
Моей же натуре, для которой каждое человеческое существо представляет собой непреходящую ценность, ближе принцип умеренности, надежности, привычности. Все эти качества, в моем представлении, воплощены в горах Кавказского хребта, маячащего в паре десятков километров от дома. Эти горы, такие знакомые и понятные, не становятся менее прекрасными или менее загадочными из-за отсутствия «тибетского» эффекта величины и устрашения. Даже в той их части, в которой расположен Эльбрус, горы, всей своею горней душой, устремлены в небеса, обращая мало внимания на людей, копошащихся у их подножий, оставляя им право быть самими собой.
Почему-то мне казалось, что горы Испании будут схожи с нашим Кавказом, так что, морально, ко встрече с этими особенностями иберийского ландшафта я была готова. Не готовой я оказалась к тому многоцветию и разнообразию горных экстерьеров, которое продемонстрировала мне испанская природа.
Встреча с горами началась в самолете, на высоте 11 тысяч метров. Альпы. Заснеженные вершины. Ломкий абрис ущелий на белом фоне заснеженных склонов. Даже находясь на такой немыслимой, почти запредельной для восприятия высоте – одиннадцать тысяч метров: еще немного и – стратосфера с разряженной, безвоздушной синью – я видела и понимала, что все эти четкие пики, рисующие изломанную линию горизонта, выше нашего самолета, выше птиц, выше всего мыслимого и немыслимого, что могло бы прийти в мою воспаленную красотой голову, из которой исчезли все мысли, оставив вместо себя наполненное благоговением молчание.
* * *
В Испании, на среднем ее юге, мы жили, как и ожидалось, в окружении гор. Я называла их «асфальтовыми горами». Они, до удивления, походили на смятые пуховые подушки переливчатого серого цвета, цвета асфальта. Озаренная утренним солнцем, горная гряда казалась атласным изголовьем ложа неведомого великана, ищущего, у воды, вечерней прохлады. «Асфальтовые горы» вплотную подступают к береговой линии Средиземного моря, охраняя ее от ветров и давая отдых взгляду, утомленному созерцанием безбрежной водной сини.
Здесь же, в этой местности, между шумной Барселоной и загадочно-сладкой Малагой – этот вкус появляется на языке при одном лишь произнесении слова Ма-а-ла-га-а: вкус крепкого, ароматного вина, - встречается другой вид гор, которые я называла «слоеными» горами. Они напомнили мне неровно нарезанный слоеный торт, с чередующимися пластами теста, нежного бежевого цвета, и более светлыми кремовыми прослойками. Эти «слоеные» горы находятся немного дальше от моря, чем «асфальтовые» и используются аборигенами для строительства маленьких городков-поселений – «урбанизаций».
Пейзаж, открывающийся с дороги, когда взгляд перескакивает через ущелье неведомой глубины, вдруг натыкается на неровный слоистый срез горы, усыпанный игрушечными белоснежными домиками, напоминающими кусочки рафинада, вызывает странное умиление. Словно из-за ущелья, как из-за границы миров, является сказочная страна, полная сказочных созданий. А, может, там обитают и люди? Люди, живущие беспечной жизнью волшебных существ?
Сходство со сказкой усиливается еще и полным дневным безлюдьем урбанизаций. Безлюдьем, объясняющимся весьма практически: все жители ранним утром выезжают на работу, на побережье, где сгрудились жаждущие солнца, моря и развлечений туристы. Обитатели «волшебной» страны обеспечивают обслуживание и развлечение состоятельных англичан, немцев, голландцев… Увы!
Сказка отступает перед суровыми реалиями жизни. Волшебного достатка у жителей «сахарных» домиков нет. Они зарабатывают его обычным способом. Обычным для немцев, голландцев, англичан, датчан…
* * *
Совершенно необычные ощущения испытываешь во время поездки на автомобиле по дороге, проложенной в «слоистых» горах. Дорога узкая – едва разминутся две машины небольшого калибра; с одной стороны нависают слои рваного среза горы, с другой – я сидела на пассажирском сидении и получила весь спектр мыслимых эмоций – отвесная пропасть, отгороженная от дорожного полотна, без обочины, воздушного вида металлическим ограничителем, более уместным где-нибудь на равнинной автостраде. Если повернуть голову вправо так, чтобы не видеть летящего под колеса асфальта, то, кажется паришь, покачиваясь, над бездонной пропастью. Потом крутой поворот и, - сердце замирает. Кажется что через мгновение скользнешь вниз и помчишься, набирая скорость, прямо к невидимому дну…
Невозможно поверить, что эти горы, аккуратно уложенные слоями на поверхности земли, с их закрученными спиралью летучими дорогами, вместе с «асфальтовыми», являются частью одной третичной складчатости земной коры, носящей название «Бетские горы». А ведь так оно и есть! Как дети одних родителей бывают непохожи друг на друга, так и эти первые, встретившиеся мне в Испании горы, были отличны не только внешним видом, но и настроением, которое создавали своим обитателям и гостям, и какой-то особой, свойственной только им, одним, энергетикой отрешенного спокойствия и незыблемости.
* * *
В Испании, как и в Европе в целом, бережно относятся к территориям. Все мало мальски плодородные клочки земли разработаны и засеяны, все пригодные для жизни участки застроены или застраиваются, благо, современная техника и технологии позволяют взбираться в неприступные, ранее, места.
Мы ездили осматривать пещеры, расположенные в «асфальтовых» горах и не могли не обратить внимание на то, как осваиваются испанцами эти глянцевые монстры. При ближайшем рассмотрении, насколько, конечно, они позволили к ним приблизиться, исполинские склоны оказались покрытые слоем плодородной почвы. Плавные изгибы сплошь покрывали матовые каркасы теплиц, а усадьбы, расположенные в лощинах, напоминали фазенды, знакомые по бразильским сериалам. Обнесенные высокими каменными стенами, дома казались маленькими укрепленными крепостями с плоскими средиземноморскими крышами. Рядом теснились хозяйственные постройки, непременный бассейн и - роскошная подъездная аллея, ведущая, вольной дугой, от ворот - к крыльцу. Респектабельность, осторожность и бесконечное трудолюбие демонстрировали окружающим эти усадьбы вкупе с сотнями метров покрытых пленками теплиц.
Аграрные технологии, позволяющие получать неплохой урожай в жарком и сухом климате на неслишком изобильных почвах, прибыли в Иберию с первыми отрядами захватчиков-арабов. Испанцы, по сей день, поминают об этом с благодарностью, при каждом удобном случае – пример толерантности современной Европы, принимающей, порой, причудливые формы.
* * *
С другим типом гор мне пришлось встреться во время нашей поездки на север Испании, на подъезде к Арагонской долине. Всю многочасовую дорогу, после того как пасторальные пейзажи приморской части, постепенно, заменились на более строгие и однообразные картины предгорий, я развлекалась наблюдением, как мои «слоеные» бежевые хребты изменяли цвет. Было впечатление, что мы ехали внутри каменнной радуги, в которой цвета постепенно переходили один в другой. Бежевый тон разбавлялся желтым, становился оранжевым. Оранжевый, неуклонно, насыщался красным до оранжево-алого и густого цвета голубиной крови. Это сравнение, из сверкающего бриллиантовым блеском мира, невольно напрашивалось при виде пламенеющих на солнце склонов разбавленного медью рубинового оттенка.
Человеку, не видавшему в своей жизни красные горы, трудно объяснить их цвет, равно как и их структуру. Ближе всего этот оттенок красной земли к багрянцу листа осины, полыхающего под лучами осеннего солнца. Структура же гор – не глина, как может показаться искушенному в геологии читателю, а самый настоящий, твердый-претвердый камень. Уж не знаю почему, но на ум приходит сочетание – сланцевые породы. Если, конечно, бывают красные сланцы, то эти горы, окружающие Арагонскую долину, созданы из красных сланцев! Да будет так!
Охряные переливы сопутствуют путешественникам на всем протяжении подъема на плато. Вместе с натужным ревом мотора, изменением высоты, густыми клубами красной пыли и мандариновым солнцем, они создают напряжение, постепенно нарастающее, сгущающееся, ощутимое, в конце, почти физически. Напряжение такой интенсивности, что все чувства почти исчезают, балансируя на грани бесчувствия.
Когда наше напряжение медленно приближалось к красной отметке, когда машина, урча, преодолевала последние километры, взбираясь на семьсот метров выше уровня моря, тогда на круглой вершине горы, более похожей своею плавной крутизной на холм-переросток, трагично-одиноко и печально вознесся… ветряк. Меланхолично покачивая лопастями, он задумчиво замер на фоне пронзительной синевы небосвода, бесстрастно взирая окрест.
Эта картина, с ветряком, стала тем эмоциональным разрядом, тем проводником - громоотводом по которому в землю-ли, в атросферу-ли, с пылом и грохотом слились наши усталость и отупение, напряженность и тоска. Осталось только безграничное удивление, сияющая пустота и благоговение…
Позже, вспоминая эти мгновения, я снова переживала высокие ощущения трагичности, одиночества, героизма и… жертвенности. Переживала и удивлялась: откуда, собственно, подобные составляющие возвышенной материи могли появиться? Не от вида же высоченной, конусовидной мачты с осторожно вращающимися руками-крыльями?! Или с живущим в подсознании образом Дон- Кихота, бороздящего на своей кляче полный иронии и несправедливости мир, каким-то неведомым образом, соединившимся с образом ветряка?
Впрочем, уже через пару десятков километров, мысли о жертвенности, одиночестве, благородстве и прочей чепухе исчезли: ветряков становилось все больше. Ими были утыканы уже все верхушки «круглых» гор. По склонам некоторых из них, одноногие великаны сбегали веселыми ручейками, а на плато – в Арагонской долине – выстраивались идеальными рядами, колоннами, аллеями. Драматизм бесследно улетучился, мы заметно повеселели, хотя лопасти пробегающей за окном массы коллективно живущих ветряков вращались также медленно.
Не стало одиночества с его тайнами и изменилось восприятие сюжета. Впрочем, сюжет поменялся тоже.
* * *
Снова незаметно изломанные профили горизонта выровнялись, закруглились: «слоеные» горы сменились «круглыми». И, если «асфальтовые» Петские горы блистали атласной наготой, на «слоеных» кое-где пробивалась растительность в виде лишенных листвы круглых кустов или трав-сухостоев, напоминающих наши степные «перекати-поле», и плохо побритое лицо старого пропойцы, то «круглые» горы стыдливо прикрывались редким пролеском, словно второпях наброшенной одеждой.
Они вообще были спокойные и неторопливые, плавные и отрешенные, эти горы, живущие своею неведомой, глубоко спрятанной внутренней жизнью. Горы, так похожие на людей, встреченных нами в придорожных кафе, на заправочных станциях, в гостиницах.
Аборигены, в общении с нами, путешественниками, прибывшими издалека, были подчеркнуто нейтральны. Ни одного вопроса, нескромного взгляда, ни одного предложения товара местного производства: ни лимонной настоечки, ни домашней колбаски или собственноручной выделки хамона, или варенья из помидор, тоже домашнего приготовления, или неведомых сладостей, или затейливой выпечки– ничего! Только вежливая улыбка, отличный крепкий кофе и торопливо отведенные в сторону глаза, чтобы не показаться невежливыми.
Мы, привыкшие к доброжелательному любопытству и напористой энергичности южан, граничащей, порой с назойливостью, с удивлением наблюдали эти изменения в людском темпераменте, так чудно сочетаемые с изменениями природного ландшафта.
* * *
Пересеченная стремительным броском, Арагонская долина осталась в памяти бескрайними полями солнечных батарей, трудолюбивых ветряков и знойного солнца. Особенно знойного здесь, вдали от освежающих бризов Средиземного моря.
Горы, расположенные севернее арагонской долины, были, конечно не настоящими Перенеями, скорее, их преддверием. Однако уже здесь ощущалась скрытая сила и непреклонная мощь этого горного массива. Много зелени – сочной, темной, буйной травы, ухоженные склоны, расчерченные аккуратными, длинными линиями виноградников. «Расчесанные» горы. Среди этого порядка органично смотрятся аккуратные беленые домики с красными черепичными крышами, этакие псевдо-шале, редкие и немногочисленные овечьи «пати» с меланхолическими участниками, умудряющимися сохранять, кажется, многочасовую неподвижность, и, какая-то удивительная ухоженность рощ, полей, лесов. На мой, не избалованный взгляд, - почти нечеловеческая ухоженность!
Я видела рощицу, расположенную меж двумя полями виноградников, где одинаковой высоты, аккуратно подвязанные виноградные лозы, создавали идеальный трехмерный рисунок из параллельных линий. А между этих геометрических форм, - группка из двух десятков тонконогих березок абсолютно одинакового роста, формы кроны и внешнего вида. Неужели и эти дикие березки неугомонные испанские фермеры подрезают и формируют сообразно своим вкусам и представлениям о красоте?
Задаваясь этими вопросами, мы стремились дальше на север, к Океану.
Снова незаметно, исподволь, изменился пейзаж за окном автомобиля и, наконец, на нас сурово глянули настоящие, высокие горы, преддверия истинных Альп.
* * *
Заросшие хвойным лесом, среди которого преобладали высокие островерхие ели, эти северные иберийские горы, насупившись, взирали на праздных путешественников. Суровости пейзажу придавали низкие темно-серые тучи, нависшие над перевалом, периодически начинающийся дождь, темный сырой асфальт, густая, напитанная влагой зелень, образующая непроходимые чащи на склонах.
Эти горы для меня, раз и навсегда, стали «нахмуренными горами».
Поднявшись на макушку перевала, мы впервые увидели Океан. Он матово блестел синей сталью сквозь милосердно расступившиеся ели. Небо, отсекающее его сверху от горизонта, казалось белесым по сравнению с неярким, но густым цветом Океана.
Даже издалека Океан производил впечатление. Он, казалось, состоял не из воды, а из иного вещества – более тяжелого, чем вода, похожего на свинец и более подвижного, как ртуть. И еще он казался живым. Возможно, из-за цвета, возможно, из-за огромных его размеров, которые угадывались, за лесом, с высоты этих гор, и которые позволяли ему смотреть на нас не снизу вверх, а прямо, глаза в глаза, на равных. Смотреть и понимать. Смотреть и восхищаться. Восхищаться и чувствовать его силу, его властность, его жизнь.
У меня до сих пор сохранилось стойкое убеждение, что Океан тоже смотрел на нас. Смотрел сквозь лес, из под бледного века блекло-голубого небосвода, он смотрел на нас. Он ждал нас. А мы ждали встречи с ним… Было уже совсем близко.
* * *
За окном медленно проплывали редкие и, часто, - одиночные поселения, обнесенные высокими каменными оградами, возможно – фермерские хозяйства с тяжеловесными и малоэтажными домами. Их, устремленная в века нерушимость и основательность, практичность и приземленность, подчеркивались полуметровой толщины стенами, заметными даже с высоты акведука, и маленькими, узкими, в одну створку, окошками, в которые, верно, попадало мало света, но которые не давали зимней стуже и сырости проникнуть в дом. Овечьи отары, гораздо более многочисленные, чем на «расчесанных» горах, походили на мохнатые клочья шерсти, развешанные, украшениями, на утесах с вертикальными откосами. Как им удавалось удержаться на таких крутых склонах, вопреки законам гравитации и что они там ели, - навсегда осталось загадкой: вокруг, куда хватало глаз, наблюдались только хвойные, угрожающе щетинившиеся колючками, деревья и ежистые кустарники, такой же неприветливой наружности.
Эти северные испанские горы, ставшие последней преградой на пути к Океану, своим насупленным видом, ведущим свое происхождение от недостатка солнечного тепла и избыточной влажности воздуха, были полны сурового очарования и таинственности. Размышляя об этих «нахмуренных» горах, я вспоминала истории братьев Гримм. Истории о таинственных замках с обитающими там волшебниками, о прекрасных принцессах, погруженных в колдовской сон, о наделенных интеллектом животных и разумном, хотя и злом, Сером Волке…
Высокие и величавые, строгие и надменные, горные утесы и кряжи Северной Испании стали достойным воплощением характеров настоящих испанских идальго - замкнутых и надменных, радушных и щепетильных в вопросах вежливости и гостеприимства. В испанском языке есть способы подчеркнуть уважительное отношение к собеседнику и в какой-то момент, именно там, на севере Иберии, мы, с удивлением, заметили, что к нам, очень сдержанные в общении наваррцы, баски, риохцы обращаются исключительно вежливо, используя беседу как способ донести до нас всю глубину почтения хозяина к гостю. Признаться, возвращение к веселой фамильярности южан было для нас небольшим, но успешно преодоленным, испытанием.
Сочный и глубокий аккорд прохладного севера искусно завершил прекрасную череду ярчайших впечатлений от такого короткого и такого значительного пути через Иберийский полуостров. Отступив, горы позволили нам встретися с Океаном. И эта встреча стала эмоциональной вершиной, достигнутой целью, незабываемым впечатлением этого лета две тысячи двенадцатого года от Рождества Христова.