В ту хмурую весну мне хотелось быть особенно рыжей. Зимой недостаток солнца – не проблема. Куришь на кухне, смотришь на заснеженный город, варишь кому-то и себе кофе. Укутываешься в клетчатый шотландский плед. Вяжешь носки. Спускаешь все петли, принимаешься за шарф. Не получается: руки-крюки. Ну и хрен с этим вязанием. Делаешь вид, что любишь. Тебе верят. Подарки, рождественская утка, ящик вина, пара бутылок абсента, имбирные пряники, неторопливый качественный секс. За окном минус двадцать, ветер восточный. Не бежать же на каток целоваться. Весной – никто не притворяется. Не нужно тратить время на чай-кофе. Сверхзадачи упрощаются.
Громыхал хардкор, взбесившейся скрипкой Паганини пиликало то, что они называли музыкой. Казалось, ушные раковины набили стекловатой. Вокалист в образе Лектора взаправдашне расчленяли какую-то герлу, она делала вид что умирает. Кожаные куртки с шипами и заклепками молились своему божеству. Здесь были одни кожаные куртки. Я в своем длинном вечернем платье смотрелась очень странно. Наверное, они принимали меня за готессу. Меня почти все за нее принимают.
У девушек не было нормальных волос: цветные ирокезы, кислотные косички, припорошенные пылью дреды, выбритые виски и затылки. Какие-то куцые платьишка, обрезки латекса, джинсовые нашивки – намеренный унисекс, продуманная доступность, красота разрушающая стереотипы. Меня по инерции целовали в щеку, обнимали за плечи. Оказывается, я многих знала.
Я пила глинтвейн, чатилась в контакте и скучала. Глинтвейн был так себе. Виски еще хуже. Выпивку здесь бодяжили. Но домой мне все равно не хотелось.
Потом меня все же вытащили на сцену. Пришлось поздравить кого-то с днем рождения. И даже спеть на пару с вокалистом Happy Birthday. Скучный у чувака был праздник.
- Спорим, я лучший трахальщик, что у тебя был? – парень в шляпе а-ля Армен Григорян склонился над моим столиком и обезоруживающее улыбался.
Никогда не знала, что отвечать идиотам. Брякнула первое, что пришло в голову.
- Чем докажешь? – Чисто на приколе спросила я.
- Этим и докажу. – С вызовом сказал он, показывая на область паха.
- Ну, пошли. Может, удивишь чем-то, так я еще и доплачу. – Я с трудом сдерживалась, чтобы не захихикать.
«Шляпа» немного опешил, отхлебнул из своего стакана и как-то странно посмотрел на меня.
- Ты серьезно?
- Я редко шучу.
Я успела изрядно набраться: дурости хватало на бутылки полторы. Не меньше. Мы зашли в подсобку. Было темно и пыльно. Я на ощупь искала выключатель. Не нашла. Забралась на ящик. Стянула трусики. Парень все еще стоял в дверях.
- Ну, самый лучший трахальщик, доказывай.
Подошел ко мне вплотную, посветил зажигалкой. Глаза у него были красивые. И цвет как у меня – зеленый. Но выражение - обиженное, детское, забавное. Глаза совершенно не соответствовали остальному образу. Широкий разворот плеч, сильные руки, ноги борца. Немного надменный. Симпатичный. Теплый. Приятно пахнущий. Губы прохладные. Мягкие. Недостаток - тяжелый подбородок.
- Я так не могу. Я не животное…Скажи, хоть как тебя зовут. Давай, познакомимся. Посидим, выпьем, пообщаемся… Ну как-то так… Я – Олег…
Так и мы познакомились. Он поехал провожать меня на другой конец города. В такси много шутил, рассказывал – рассказывал - рассказывал… Нужные паузы, правильные акценты, интимная интонация. Но уши – не моя эрогенная зона. Уверен на все сто, что дам. Уже прикидывает все возможные ракурсы.
«- О, детка, ты стреляешь, не целясь».
«- Ты – идеальная мишень».
Дотронулась до руки – наэлектризована током. Торопливые цепкие пальцы. Мальчику хочется. Мальчик играет в мужчину. Я тоже люблю играться.
Ошарашила его возле своей двери.
- На чай не приглашаю: у меня муж ревнивый.
- У тебя еще и муж есть?
- Ну, знаешь, это лучше чем жить с мамой.
Аж желваки заходили. Обиженный детский взгляд. Очередная сигарета. Хватает меня в охапку. Сила – главное его преимущество. Вдавливает в перила, вертит как юлу. Засосы на шее – из мстительности оставляет следы. Я дрочу ему прямо в подъезде. Его это заводит. Ох, как заводит! Муж за стеной, а он спускает мне на платье. Дешевая романтика. Красивый вид из окна. Ночью совершенно другие краски.
Понятное дело: никакого мужа у меня не было.
Была уверена, что больше этот Олег не позвонит. Все же позвонил. Пригласил на Баха. Потом пытался напоить. В итоге - я тащила его на своем горбу. Живет в однокомнатной на самой окраине. Рядом с железной дорогой. Люблю поезда. Размеренный тук-тук-тук.
На полках книги. Переводные. И на языке оригинала. Прочитанные мною не раз авторы. Отличная коллекция пластинок. Фотографии на стенах. Герои черно-белых фильмов. Собственные работы. В холодильнике – консервы и апельсины. Бутылка Black & White. Отвратительный виски.
Уложила спать на какой-то не то топчан, не то кровать. Легла рядом. Сразу же ожил. Мальчику хочется. Мальчик играет в мужчину. Торопится. Для таких как он не стоит надевать нижнего белья. Все равно разорвет в клочья. Начинаем с азов. Здесь выше – здесь ниже, медленней - быстрее. Извращений не существует, есть неправильные стереотипы. В плане секса - tabula rasa.
Втягиваемся друг в друга. Засасывает. Бездна сильнее меня. Бездна глубже меня. Бездна опустошает. Выжимает все соки. Заполняет все мысли. У мальчика ломается предохранитель, меня спасает старый. Все клятвы попахивают нафталином и плесенью. Мне не нужна бесконечность. Главное – здесь и сейчас. Я собираю чемодан и переезжаю к нему.
Я не чувствую быстротечность времени. Щелкает фотоаппаратом. Снимает, снимает, снимает. У меня уже начинается «звездная болезнь». Я тащусь от своей исключительности. От своей значимости. От своей неповторимости.
Так много моих фотографий в маленькой квартире. Это уже не дом, а подпольная порностудия. Соседи натянуто здороваются у лифта. Тоже мне поборники морали. Мама со мной не разговаривает. Еще бы. Дочь связалась с нищебродом. Друзья и подруги; бывшие и промежуточные отодвигаются на самый задний план. Я забиваю на большинство заказов. Не пишу ни строчки, точнее то, что пишу – в топку. Когда закончатся деньги, придется бомбить мою кредитку. Зарабатывать он, как и я не умеет.
По пьяни заходим в тату-салон. Банально, но мило. Боли я не боюсь. Боль эпизодична. Я держу его за руку, шепчу на ухо какую-то сентиментальную чушь, пока иголка рисует витиеватую букву моего имени. Сильнее сжимает зубы, даже не пикнет. Выносливый. Лучший. Редкий. Мой мужчина.
Потом выбивает «пробки». Я должна отчитываться с кем и когда. Слишком крепкие руки на моих запястьях, плечах, бедрах. Мальчику хочется. Мальчик переигрывает. Мое тело больше мне не принадлежит. Слишком много « ты должна» и «ты не можешь». Всего слишком.
Караулит возле работы. Взламывает все пароли. Бесцеремонно залазит в сумочку, карманы, ящики с нижним бельем. В душу. Вытряхивает на пол все то, что не связано с ним. Рыщет как ищейка. Я чувствую себя подругой шпиона или фашиста. Дай волю, и в мою голову внедрит «жучки». Открытый объектив следит за мной повсюду. Я напоминаю себе героиню дурацкого реалити-шоу.
Пощечины – плохая игра. Угрозы – дешевая игра. Слезы – фальшивая игра.
Наточенная бритва, удавка на шее, прогулки по парапету - уже не игра. Я нанизываю слова на нитку мыслей с особой осторожностью. Я как шахидка каждый день подрываю себя во имя любви к Аллаху. Я выпиваю вместе с ним весь яд, забыв о противоядии. Прячу все острые предметы. Даже обычный аспирин мне кажется опасным. Идеальный манипулятор тот, кто сумел внушить тебе чувство вины.
Для него я – по-прежнему миленькая рыжая белочка. Нежный звереныш. Я щелкаю орешки, хлопаю глазками, смеюсь белыми зубками, верчу на разные стороны хвостиком. Я не могу делать больно. Я зарываю глубоко это желание выцарапать ему глаза, прогрызть до сухожилий руки держащие меня слишком крепко. Пока это больше, чем мое сердце.
Хватает меня ненадолго. Я выстукиваю кончиками пальцев по столу свою азбуку Морзе. Если бы он знал шифр, сам бы свернул мне шею. Я сотни раз примеряю подушку к его спящему лицу. Каждую ночь разрабатываю план побега. Пополняю список его реальных и мифических недостатков. «Мне нужно понять, что я ненавижу». Ненависть – это не только слова.
Я избегаю смотреть ему в глаза: глаза могут меня выдать. Я теперь многого избегаю. Намеренно удлиняю свои маршруты, теряюсь где-то в лабиринтах такого маленького для нас двоих города. Я закрашиваю нарочито яркой помадой презрение в уголках губ. На мое счастье, он все еще не чувствует подвоха. Пять букв тают на моем языке мятной конфетой. Мятная конфета наждачкой царапает небо, застревает в горле, удушливым ментолом забивает мои легкие. Я набираю побольше воздуха и снова дышу. Но уже не ним.
На деле все оказывается проще. У меня странный прилив эйфории. Я напеваю «Лав ми тендер, лав ми свит ». Ровно сорок минут уходит, чтобы собрать вещи, еще десять я пью кофе, пятнадцать жду такси. Я решила, давно все решила. Я оглядываюсь по сторонам. Калейдоскоп фотографий, мозаика лиц и улыбок. Время застыло как кузнечик в янтаре в этой квартире. Я сама застыла в нем.
Стрелки часов разрезают ржавыми ножницами самую значимую часть моей жизни: это не просто месяцы, недели, дни, часы, секунды. Я отрываю, словно пластырь от своей кожи воспоминания. Получается «с мясом». Я морщусь и плачу. Сижу и реву как дура. Через пару ночей начнется гангрена. Мне ничего не останется, как лечь под скальпель хирурга. Сейчас оперируют все что угодно, даже разросшиеся на всю грудную клетку сердца. Взамен мне пришьют новое. На моем счету это уже третье.