Настоящий полковник

Инна Тюнькина
    
Моя крестная, мама Шура, умерла на Ильин день, второго августа, в два часа ночи.
Мы ждали этого, но все равно смерть шокирует каждого.
Горе и суета трех дней и ночей немного отодвинулась назад  наше  горе, когда наша скорбная процессия достигла своего последнего приюта- кладбища.
Август стоял знойный, но здесь, под густой кроной деревьев «старой» части погоста, было прохладно, тянул свежий ветерок.
Бросив три горстки земли и подавив рыдания, я отошла в сторону и помыла руки. Раздав поминальные сладости, я устало присела на лавочку в тень кленов. Отрешенно смотрела я на дружную работу копачей, завершающих наше скорбное дело. Стоявшие напротив Галя и Тамара сквозь слезы смотрели на печальный холмик влажной земли.
Непоправимое горе сплотило нас за эти несколько дней, мысли уже не о земном, а о Вечном часто приходили в голову:
«Тленно наше богатство…Что возьмешь с собой в эту вечность? А рубеж уже близок. Что противопоставить разрушительной силе времени?  Нечего».
Так, рассуждая про себя о бренности бытия и суде Божьем, я оперлась спиной о соседнюю оградку и, переведя взгляд в сторону, наткнулась на двух чужих мужчин, решительно направляющихся к нам. Неуверенно поднявшись с лавочки, я поймала взгляд Ивана, руководившего работой копачей.
- Всем, всем, Инна, раздавай!- приказал он, поняв мои сомнения.
Я опять полезла в сумку с печеньем, но незваные гости не торопились поминать нашу бабушку. Один из них, оглаживая аккуратную бородку, подсев ко мне, начал расспрашивать. Я с готовностью рассказывала ему, кем была для меня тетя, делилась нашим горем. В паузах, когда я шмыгала носом и вытирала слезы, незнакомец рассказал о себе. Я узнала, что живет он в Тюнинской обители, военный, по долгу службы приходилось много воевать, убивать людей…Много нагрешил. Сейчас в отставке…Из семьи ушел, так как жена его не понимала…Решил посвятить себя богоугодному делу: реставрации кладбищенской церкви. Постепенно разговор перешел на красоту Задонского края, экологию и другое.  Комкая в руках мокрый платочек, и не зная как поступить, я ловила себя на мысли о столь неуместной на краю могилы беседе. Товарищ моего собеседника больше поддакивал, спрятав печенье в карман. Участие в нашем горе двух незнакомых людей очень располагало к откровению, и я попросила обоих помочь мне назавтра убраться на могиле моего мужа. Оба охотно отреагировали согласием.
Устав работать лопатой и закурив, к нам подошел Иван. Порывисто протянув руку моему соседу, он полуутвердительно спросил:
- Вы полковник?!
И обрадовался, получив положительный ответ на свою догадку. Между ними завязался оживленный разговор. Оказывается, Иван давно знал о благих намерениях «полковника». Знакомство было закреплено по- мужскому:  водочкой и колбаской.
Выходя с кладбища, «полковник» показал на мешки с цементом, которые стояли на выщербленных ступеньках храма. Предстояло сегодня начать ремонт паперти.
- Солнце еще высоко,- довольно жмурился «полковник».
- Сейчас и начнем,- вторил ему спутник,- сколько успеем!
Сердечное участие чужих людей в нашем горе, спокойная уверенность во всем отодвинули мои мысли о суде Божьем, вернули на грешную землю с ее суетой и заботами.
Утро следующего дня было туманным и прохладным. На кладбище лежала обильная роса, цветы траурных венков казались живыми- каждый сверкал хрусталем от росы. Капало с кленов за шиворот, ноги сразу промокли.
Мы достали поминальный завтрак- наш «полковник» не заставил себя долго ждать. Оправляя бородку и сочувственно поддакивая нашим причитаниям и слезам, он, не жеманясь, принял от Ивана стаканчик, котлетки, блинчики. Друг его не отставал, молча, с аппетитом кушал. Мне стало неприятно: ну как можно так вкусно облизывать пальцы на кладбище?
Озабоченно поправляя букеты с живыми цветами, и подливая в них воду, я не заметила, как «полковник» исчез.
Подойдя к могиле мужа и попросив прощения, что с самой Пасхи не удосужилась навестить его, я начала работу одна.
Напрасно я ждала своего «полковника».
Вдали, над погостом, раздавались звуки духового оркестра, и видимо, мой новый знакомый уже там проявлял знаки скорби и сочувствия.
Под известную мелодию Моцарта долго рвала руками траву, носила ее в овраг, поливала чахлые цветы. Было обидно за свою наивность и доверчивость. Но работа постепенно вытеснила адреналин, и я стала рассуждать, как мне тогда казалось, трезво.
- Имею ли я право его судить? Да, голод гонит его в поисках пищи, и место это не самое лучшее для проявления хорошего аппетита.
- Но кто знает, что пережил этот человек, где был и что видел, если кладбищенская обитель кажется ему раем? Значит, натерпелся в жизни такого, что, протягивая руку за чужим оладушком и стаканом вина, он не чувствует угрызений совести? А может, наоборот, это хорошо, по- христиански? Если, конечно, они поминают мою маму Шуру, то делают благородное дело.
Таким образом, успокоив себя, я сделала вывод:
- Не судите - и не судимы будете.
Возвращаясь с кладбища, мы проходили мимо старой церкви. Глазами я наткнулась на нераспечатанные мешки с цементом. Они лежали на том же месте, что и вчера.
А ведь показалось, что настоящий «полковник»! Недоумению моему не было границ.
Полдень набирал жару, а над деревьями нашего последнего приюта протяжно тянулись звуки духового оркестра.