Прощаясь с Николаем Петровым, пианистом

 
Я проснулся среди ночи от резкого звука – словно на высокой ноте вскрикнул ребенок и захлебнулся криком, или словно кого-то под сердце  толкнула пуля, оставив жизни только удивленный короткий вскрик.

 Я лежал и вслушивался в ночную тишину, но звук не повторялся. Наверное,  подумал я, лопнула струна на гитаре. А наутро я узнал, что умер Петров – великий, гениальный пианист, большой добрый человек и принципиальный музыкант.

Он любил приезжать в Тюмень, и мы, ценители фортепианной музыки ждали его приезда, знали -  обязательно будет концерт из разряда неповторимых. 

Николай Арнольдович обладал мощной фигурой борца или тяжелоатлета, но выходил на сцену легко,  даже  – выбегал и наш заносчивый Стейнвейн робко приседал перед ним. Петров,  проходя на свое рабочее место успевал погладить рояль, как бы успокаивая его – «не робей, у нас все получится».

 И вот он сидит, строго глядя перед собой    на клавиатуру – где нет никаких бумажек – Петров играет наизусть – на лице уже нет улыбки, брови нахмурены кисти рук сжаты в кулаки, будто он готовится к битве.
Его руки  как две птицы взлетают над клавиатурой – и резко атакуют её, или нежно-нежно гладят клавиши – и звук – тишайшее пиано заполняет притихший зал.

А вы видели руки Петрова?
А вы видели в близи руки Петрова?
 Я не знаю, кто придумал расхожую байку о «тонких нервных музыкальных руках». Вот если бы этот «знаток» увидел руки Петрова, он бы решил, что перед ним боксер или кузнец или просто работяга, имеющий дело с тяжелым физическим трудом.
 Да, его толстые пальцы выглядели коротковатыми, его мощные мясистые ладони ни как не походили на «нервные руки» музыканта – но это были самые гениальные музыкальные руки, из тех, что я видел.
Его руки сами излучали музыку, и рояль  как бы звучал  ей в резонанс, делая ее слышимой и для нас.

Я познакомился с Николаем Арнольдовичем лет семь назад, и как полагается у мужчин, мы скрепили знакомство рукопожатием. Вот тогда я впервые вблизи увидел его руки. Что вам сказать – я испугался:  во-первых, моя лапка пропала в его ручище как мышь в космосе, а во-вторых я подумал что будет,  если Петров сожмет ее чуть сильнее – он и не заметит, а мне бежать на свидание к травматологу.

Рукопожатие – краткий физический контакт – а как много может оно сказать о человеке. Оно не было чересчур сильным и энергичным, и не было равнодушно-вялым, его руки не казались грубыми, тяжелыми и горячими -  и не были кисейно-холодными. Рукопожатие было – комфортным… оно располагало к общению,  оно было доброжелательным,  порождало спокойствие и доверие к обладателю этих рук. В этом пожатии была искренняя заинтересованность в собеседнике.

Я увидел на костяшках пальцев  пианиста свежее зажившие ссадины – и спросил: Руки – главный инструмент пианиста, и их, наверное, надо беречь – как вы их бережете?
Николай Арнольдович рассмеялся, и протянул ко мне обе руки, растопырив пальцы –
руки? А что их беречь? Что с ними может случиться?  Я люблю работать руками, я сам построил дачу, оборудовал ее – вот этими руками. Особенно люблю плотничать. Как-то особо руки не берегу.

 Он не берег руки, он не берег себя – он работал на износ – 100 концертов в сезон – каждый день, через день, соло, дуэтом (с Гиндиным)
с ансамблями и оркестрами. Он торопился сыграть как можно больше музыки.  Он стойко сопротивлялся болезни – диабету, никто и не догадывался,  сколь она тяжела. Он жил в свое удовольствие, и главным его удовольствием была музыка. 

Народный артист СССР Николай Арнольдович Петров похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.