23.
– Они ненавидят нас за то, что мы не знаем страха. Они могут простить нам всё; они готовы простить даже то, чего нельзя прощать. Но бесстрашия они не простят никогда. Потому что их жизнь, их гнилые общественные устои зиждутся только на страхе. Собственно, они и не живут – они боятся. Они боятся всего – Бога и чёрта, властей и подчинённых, преступников и милиции, друзей и врагов, зла и добра, прошлого и будущего, дальних и ближних, себя самих. У них всегда полные штаны смелости, и это они называют жизнью... – оратор умолк, наблюдая, как мужчина представительной наружности вытаскивает из толпы кусающуюся и царапающуюся девушку, затем продолжил: – Они создали нас, чтобы...
Только в машине, отъехав километра полтора, Ухов перевёл дыхание. Элита сидела, забившись в угол, и всхлипывала.
– Успокойся. Ты даже не представляешь, откуда я тебя вытащил.
– Могу я хоть иногда поступать, как хочу?! – гневно воскликнула Элита.
– В любое время. Но сегодня ты едва не угодила в западню.
– Всё вы врёте. Боитесь нас, оттого и врёте, – мстительным тоном произнесла девушка.
– Ты думаешь? Что ж – давай проверим, – пожал плечами Ухов и на ближайшем перекрёстке развернул машину.
Они проехали мимо Лунного поля, не снижая скорости. Там уже всё кончалось – солдаты запихивали в крытые грузовики последних митинговавших, а оратор, невозмутимо посасывая сигарету, беседовал с невысоким грушеобразным бородачом.
Ухов протянул Элите листовку. Девушка прочла, затем вопросительно взглянула на шефа. Шеф уныло молчал. Лицо Элиты стало растерянным, затем побледнело.
– Самуил Манойлович, – робко сказала она. – Если вас интересует моё мнение, то я предпочла бы, чтобы вы сами меня у... уничтожили, а не сдавали.
Лицо товарища Ухова стало ещё мрачнее, однако он не проронил ни слова.
– Самуил Манойлович, товарищ Ухов, я... – Элита чуть не плакала. – Я даже в магазин вернусь, только не отдавайте меня этим людям.
– Магазин – это не выход, – с мрачной задумчивостью в голосе сказал товарищ Ухов. Затем свернул в неширокую, обсаженную старыми липами, аллею. В конце аллеи, у здания с гербовой доской, затормозил. Вынул сигарету, закурил. Когда обожгло губы, выплюнул сигарету в закрытое окно. Глухо спросил, показав глазами:
– Ты не возражаешь?
На гербовой доске была надпись золотыми литерами:
"ЗАПИСЬ АКТОВ ГРАЖДАНСКОГО СОСТОЯНИЯ".
Читателю может показаться маловероятным, что госучреждение просто так, ни с бухты-барахты пошло на подписание такого важного документа, как брачный контракт. Но товарищ Ухов был лицом достаточно известным, чтобы такое оказалось возможным. У молодожёнов даже не спросили паспорта невесты – который, кстати, она имела при себе. Правда, это был технический паспорт.