Мы живем в отеле, в котором не бывает посторонних, потому как... для начала, представьте, что будет, если сюда зайдет посторонний! Здесь живут только наемные убийцы, здесь нет никого, кроме наемных убийц – то есть людей, способных подраться из-за любого сочного работодателя. Более того: мы и так заняты этими спорами и сражениями ежедневно, почти всё своё время. Так что... любой посторонний, получается, будет обречен – нет, не на смерть (это ему еще рановато) - нет, посторонний обречен выслушать от каждого из нас устное описание предоставляемых услуг, получить распечатку прайс-листа, сведения касательно дополнительных возможностей, тарифов, системы скидок и специальных предложений (об этом мы тоже распространяемся с удовольствием).
Среди нас встречаются те, кто специализируется на душах, и те, кто предпочитает разум; те, кто удаляет память и те, кто удаляет зевоту; те, кто убивает секунду и те, кто убивает чувство; наносить любые телесные повреждения любой из нас просто брезгует: прошлый век! Он должен остаться в прошлом, и устаревшие методы неприемлемы, если ты – профессионал.
Тем не менее, несмотря на все эти высокие идеалы и напыщенные речи, то у одного, то у другого из нас выпадают булавки из внутренних карманов: сознаюсь, что и я таскаю с собой коробок этих милых вещиц, так уж устроены люди, так уж устроен наш век! Что иногда самые простые и проверенные методы оказываются намного вернее самых сложных и вновь изобретенных. Новых методов изобретена целая масса, и эта масса продолжает пополняться: ежемесячно каждый из нас получает по почте один и тот же вестник, каждый просматривает его, почти не глядя, и закидывает в дальний угол через пятнадцать минут, бормоча «тоже мне, новость». Не исключено, что все мы периодически заглядываем в эти книжицы снова, но в результате выводом становится то же самое высказывание.
Среди нас есть парочки влюбленных, небритые одинокие философы и те, кто перемещается не иначе как сидя в инвалидной коляске – из-за каких-то личных убеждений, а вовсе не по причине телесного нездоровья. Потому как здоровье у всех у нас просто отменное – или же мы только притворяемся, делая вид, что все обстоит именно так. Оно и верно: главное – ни в коем случае не ударить в грязь лицом. Отъявленных пьянчуг среди нас не бывает: все-таки точность (наш любимый критерий) предполагает трезвость ума. Среди постояльцев есть те, кто не разговаривает друг с другом годами (следствия каких-то давних ссор, каких именно – никто уже не припомнит), но даже они общаются ежедневно с помощью записочек, подложенных под дверь: так делаем все мы, вне зависимости от глубины взаимных симпатий, переписываясь утром и вечером.
Несмотря на сложные чувства, которые каждый из нас питает ко всем остальным (в целом и по отдельности), мы с жадностью держимся вместе, в этом отеле, где каждый знает обо всех остальных любую подноготную (хотя хорохорится так, будто бы ему нет никакого дела до чьего-то существования). Ни один из нас никогда не тронет другого постояльца отеля, ни булавками, ни чем-то ещё, и любые пьяные драки на территории отеля не только запрещены – они прямо-таки невозможны. Если здесь появляется новенький, то ему следует приготовиться к пристальному и дотошному интересу к своей особе и своим профессиональным данным, а также – к мгновенной смене интереса на равнодушие, ровно месяц спустя: когда каждый сочтет себя в полном праве фыркнуть «тоже мне, новость» - однако, оставаясь все таким же ревниво пристальным и заинтересованным лицом (но теперь уже втайне).
Нужно отметить и то, что в наш просвещенный век далеко не у всех остался какой-нибудь кодекс профессиональной чести; своим же негласным кодексом чести (принятым нами одновременно, с молчаливого и всеобщего одобрения) мы по праву гордимся. По сути, это единственный существенный барьер между нами (сплоченными склочниками, верными общей идее) и всеми остальными, иначе – посторонними, несогласные с нашим кодексом чести вряд ли вообще способны здесь очутиться.
Приходилось слышать, как о нашем отеле говорят, будто бы он обладает свойством перемещаться в пространстве: располагаясь по воле случая то в густонаселенном центре города, то в лабиринтах окраин, то на обочине пустынного шоссе (как оно и должно бы следовать из названия). Я ничего об этом не знаю; может, в какой-то степени так оно и есть, но вот сегодня мы выходим с моим приятелем и коллегой на заснеженную пешеходную улицу в центральном районе, мы позёвываем и глядим по сторонам в поисках оживляющих наше сонное настроение сочных деталей пейзажа. И верно: на стройке, около спонтанной мусорки мы видим курящего маньяка. Маньяк живёт то здесь, то там, обходится малым, про него до сих пор не известно ничего особенно точного: какие методы он предпочитает, какие цели преследует, какой у него кодекс профессиональной чести, почему он работает без заказчиков. Его взгляд – почти звериный, и источает что-то среднее между жалостью и презрением, он смотрит так именно на нас с моим приятелем. Мы, в свою очередь, отворачиваемся от него: во-первых, он нас никогда не тронет, во-вторых, он не тронет нас по причине крайней незаинтересованности нами; в-третьих: кому из профессионалов охота терпеть презрение какого-то дилетанта; в четвертых – каждый из нас сочтет своим долгом спесиво отвернуться от него, изобразив крайнюю степень индифферентности: даже в наш просвещенный век бывает трудно удержаться от подобия некой зависти к самолюбивому, неуместно смелому отщепенцу.