Юта

      
                Экспрессионизм
1
Просто стоишь и молчишь.
Не нужно ничего говорить.
Да и нечего сказать.
Ад не то место, где можно пустозвонить по поводу и без. Тебя и так понимают, а если не понимают, то черт с ними. Тебе и без  душевных лобзаний неплохо.
Мое имя при жизни – Арон Хэмидж.
Какое-то время здесь, не помню точно какое, но это не имеет значения. Все было бы хорошо, если бы не это.
2
В гробу было холодно и одиноко. На лицо капает вода. Как ни крути головой, избавится от этого невозможно.
Был вечер, кажется.
- Спичка потухла, - сказал брат и заплакал. – Последняя.
Стук молотка по крышке гроба почему-то приводил в уныние. Вода капала из крана словно жидкая депрессия, противно ударяя по раковине. Капля за каплей.
Было ужасно скучно. Что ж, у всех свои проблемы. Тяжело быть ненормальным и мертвым.
- Есть еще коробок, – сказал я, вытаскивая брата из петли.
Свет падал из окошечка ванной, царил настоящий замогильный полумрак. В дверь продолжали настойчиво стучать. Идти к ней на край света не было ни малейшего желания. Но я все-таки открыл.
Вернулся стол, он был пьян и едва держался на своих шатких деревянных ногах. Пробурчав что-то невнятное, он заполз в кухню, упал на пол и моментально заснул. Я часто вел с ним беседы о его аморальном поведении, но ведь он был деревянным столом, а потому спорить с ним было бесполезно.
Мы курили потому, что был праздник. Нам разрешили снять смирительные рубашки. Без них было определенно свободнее, настолько, что мы могли курить, и медицинской сестре не приходилось держать бутылку у моего рта.
Все стало не так уж плохо. Мы мало смеялись в последнее время, и почти атрофировавшиеся мышцы для улыбок жутко болели от перегрузки. Что-то сдвинулось с мертвой точки и серый безжизненный край, где мы жили, окрасился в яркие тона и обрел новый смысл.
3
На кладбище стало тихо. Ушли спать даже тени мертвых, которые задержались поболтать при луне, пока их синюшные и холодные хозяева мило дремали, пристроив старые кости на полусгнивших досках. Ветер запел заунывную песню, прячась среди веток трухлявых деревьев, ползая меж оградок давно почивших.
Пошел мелкий осенний дождь. Кислота капала на бумагу прожигая в ней дыры. Я сидел на своей могильной плите.
Не спалось.
Холодно. Костлявые руки уже с трудом держат воронье перо, с которого капает кровь.
Живой порыв ветра вдруг забросил мои страницы куда-то в рай…
Печально.
Я просто шел, пока посреди безжизненной пустыни не встретил женщину.
Безумная. Рваная одежда, такая же рваная душа. Она играла с мячом.
- А, привет, моя старая жизнь, - я узнал ее. – Как дела?
- Холодно, но в целом неплохо, ответила она и пнула мяч. Тот ударился о камень, отскочил, напоролся на острую ветку, зашипел и сдулся.
Женщина разрыдалась. Слезы текли из ее пустых черных глазниц и падая звенели, словно монеты. Я снял с ветки мягкий, грязный скользкий мяч и узнал в нем себя.
- Не плачь, уже поздно, - успокаивал я безумную.
- Правда? – встрепенулась она. – Ну, тогда все в порядке. Он мне уже надоел, - она выхватила мяч из моих рук и забросила далеко-далеко.
Улыбнулась.
-  Укрой меня, - попросила она и легла в могилу.
Жаль, не о чем было подумать в столь символичный момент. Я просто забросал ее землей и ушел, даже не сказав тупое «прощай» напоследок. Какая это была очаровательная женщина пока не сошла с ума. Что ж, со всяким может случиться, но мне будет ее не хватать.
4
Восемь ударов плетью за жалость. У нас в аду не принято распускать нюни.
Получив восьмой удар я открыл глаза. Надрывно пищал будильник. Восемь утра. Пора тащиться в лечебницу.
Вонючая сигарета в облезлом сортире, жидкий чай в дополнение к комплексу – возненавидь утро свое как себя самого.
В путь.
Это поганое голубое небо действует на нервы. Разноцветные серые дома со странной жизнью внутри. Нервы, нервы… как раз их мне сейчас и будут лечить.
- Лекарства с собой? – спросил пьяный сторож.
- Стационарные мы.
- А чего шляешься!?
Лечебница похожая на склеп…
5
В приемной на кактусе сидела ворона. Толстый слой стерильной пыли покрывал все вокруг. Мне улыбнулась лишь тонкая девушка, которую, кажется, звали Юта. Смирительная рубашка не была ей к лицу, но что ж поделать. Такая нынче мода.
Черная птица громко закаркала, обещая недоброе, возвещая начало дня. Приходили и уходили какие-то люди, нуждающиеся в помощи. Никому не отказывали, но никому и не помогали.
6
- Уууууууууу, - загудело над ухом.
Это мой выздоравливающий приятель спускался на паутинке с потолка, на котором жил, и выражал мне свое приветствие.
- Нннннноооооооуууууууу, - многозначительно произнес он, затем уселся на диван и принялся ладонями выстукивать какие-то ритмы у себя на коленях.
Его уже неделю как сняли с вязок.
День начинался вобщем-то как всегда. Неплохо.
7
Те, кто поумнее, прятались от санитаров и втихую пили спирт. Молодцы. Умеют же, когда хотят.
Смех, крики, беготня, ругань и стук дверей. Голос врача. Все крутится, суетится, и ты крутишься вместе с ними. Такая у тебя жизнь…
Если бы не рука, способная тебя удержать. Не дать сорваться с этой карусели…
Но, слава Богу, вновь громко каркнула ворона – день окончен.

Февраль 2012