Автор выражает особую благодарность поэту Саше Веселову http://www.proza.ru/avtor/adikvatnyjj за использование его имени и стихов в данном произведении.
«У поэта умерла жена…»
Весь мир пытался развеселить его. И он преувеличенно громко смеялся над абсолютно не смешными шутками приятеля, а может они были смешными, но он их не слушал. Когда девчонка на подиуме принимала особенно соблазнительные позы, Сергей сам с видом заправского развратника чмокал губами, начинал обсуждать обнажаемые прелести стриптизерши, и с готовностью подхватывал со стола бокал, едва Женька произносил новую нелепую здравицу за его здоровье.
Но почему же так гадко на душе?
« У поэта умерла жена…»
Вот привязалось! Эти строчки Саши Черного помимо его желания лезли в голову. Заполняли собой все пространство черепной коробки. Сверлили мозг и отодвигали на второй план все прочие мысли. Почему умерла? Ольга не умирала, она просто ушла! Просто… Слово-то, какое дурацкое! Нет, все не так просто! Были слезы, были упреки, были оскорбления!
Неожиданно для себя Сергей громко продекламировал:
«У поэта умерла жена...
Он ее любил сильнее гонорара!
Скорбь его была безумна и страшна –
Но поэт не умер от удара.
После похорон пришел домой – до дна
Весь охвачен новым впечатленьем –
И спеша родил стихотворенье:
"У поэта умерла жена"».
Женька удивленно вытаращил глаза, «недопроглотив» очередную порцию, а потом проглотил, и залился пьяным ухующим, визгливым смехом.
—Дрюня! До дна! Ты чего с дуба рухнул?! Сам придумал?
— Нет. Это Саша Черный…
—Черный?! Грузин что ли?
—Нет, русский…
— А папа у него был турецко подданный! — Женька Чуев первый раз «сел» на четвертом курсе библиотечного института – с классикой успел познакомиться, знал, но не любил. — Да хрен с ним! Давай еще дерябнем вискарика! Ё-моё! Бухло-то кончилось! Пойду схожу, а то не дождешься!
Наблюдая, как приятель неуклюже, стараясь не расплескать себя, пробирается между столиками, Сергей вздохнул. «Наверное, Ольга никогда не любила меня». По молодости повелась на очарование длинноволосого поэта. Вздыхала, блаженно прикрывала глаза. Правда, читал он ей стихи все больше своих друзей. Свои почему-то стеснялся. Минуло двадцать лет. Длинных волос нет и в помине, спереди их уже поглотила стремительно расползающаяся лысина. Да и профессиональным поэтом так и не стал. Офисный служащий. Без нужных связей, без больших денег, без перспектив на будущее.
«Я выходила замуж за поэта Сергея Дронова, а не за тупой мебельный шкаф, который даже не может пошевелить створками, чтобы чего-то добиться. Ты можешь ходить в одном задрипанном пальто десять лет и питаться просроченными консервами, а я нет! Я хочу норковую шубу и бутерброды с черной икрой! Где «тысячи сияющих звезд» и «чарующий свет луны», которые ты мне обещал? Ты даже сапоги мне не можешь купить! Неудачник!»
А он? Даже сейчас ему было стыдно за свой истерический голос. Он назвал жену проституткой, готовой за деньги жить с нелюбимым человеком и ушел.
Потом он долго сидел на облезлой скамейке в парке, пил из горлышка противную теплую водку и плакал. Вернулся домой, но Ольги уже не было. Её телефон говорил по-английски, абонент не доступен. Он снова пил водку, и снова плакал, уже сидя на спинке другой скамейки, на бульваре погруженном в вечерние сумерки.
Там его и «подобрал» старый институтский приятель, ныне преуспевающий бизнесмен Женька Чуев. Сколько лет, сколько зим прошло? Достаточно, чтобы сухопарый атлет, протаскавшийся всю срочную службу с пулеметом по горам, демобилизованный боец штурмовой бригады, поступивший в «девчачий» институт, превратился в холеного, лощенного, сильно раздобревшего в талии дядьку, с узкими щелочками глаз на оплывшем лице. Зато глаза-то по-прежнему озорные. Голубые с искрой безуминки. Обнялись. Женька затащил его в свой BMW Х6, и выслушав: «Не к такому ли богатею ушла Ольга? Хозяева жизни! Твари!», спокойно ответил: «Сопли, подбери!»
Сергей был готов врезать кулаком по его наглой ухмыляющейся роже! Но не врезал. Наоборот, услышав: «Поехали тоску лечить», расплылся в улыбке, как блин, и позволил отвезти себя в ночной клуб, за вечер в котором пришлось пожертвовать месячной зарплатой, несмотря на утверждение путеводителя по злачным местам города, о том, что средний чек здесь всего лишь 1,5-2 тысячи рублей.
Живут же люди. Миловидные официантки в немыслимо коротеньких юбочках, передвигаются в волнах веселого шума, пестрого света и музыки повтором единственной фразы нокаутирующей мозг. Всё тут вычурно, красиво, но от децибел пухнут уши, а от сигаретного дыма и неиссякаемых запасов виски кружится голова. Женька выслушал его историю дважды. Сам же без остановки травил байки о прошлом и будущем, не стесняясь настоящего, учил друга благодарно засовывать девушкам в трусы сторублевые купюры – меньше нельзя, обидишь. Сергей сначала притворялся, что ему интересно, потом его тошнило, потом, кажется, стало действительно интересно. Потом он вспомнил Сашу Черного. Потом Женька ушел за выпивкой.
Потом он вспомнил Сашу Веселова, тот не был классиком, зато у него был какой-то стишок про бар, который вдруг запросился из глубины мутных потоков Дроновского сознания:
«Дискотека. Душный зал.
Бар. Поношенные джинсы.
Вечер. Скука. Рок. Свет. Бал.
Танцы века, а век быстрый.
Звуки. Блики. Какофония.
Пульс и дыханье в норме.
Угол. Тень. Там меня
Мать своей грудью кормит.»
Тридцать лет прошло. А как сейчас…
Память – услужливая гадюка. То у неё номер собственного телефона не выспросишь, а тут, пожалуйста. Восемьдесят второй год. После третьего курса стройотряд. Битва за урожай на бескрайних просторах Кубани. Вечером забурились на танцы три друга приятеля: он сам, Веселов и Чуев. Женька первый разглядел эту восхитительную сцену. За танцующей стеной веселящихся сопляков, у входа на дискотеку, сидела молодая женщина, и без всякого стеснения приложив к груди чмокающего спелёнатого малыша, смотрела на столичную молодежь. Звали её Валюха – она работала кем-то на кухне в столовой, во всем и со всеми она была безотказной. Немного блаженная, Валюха всегда имела много поклонников, один из которых появился рядом едва трое друзей подошли ближе. Невысокий пришибленный с виду мужичок, распалялся, что-то доказывая ей. Она как ни в чем не бывало продолжала улыбаться и кормить ребенка. Валюхин «кавалер» влепил ей пощечину и заорал: «Иди домой». Чуев выволок его в холл «поговорить», а на другой день оказалось, что он набил морду местному участковому милиционеру.
Мешая плавному течению воспоминаний, живой Чуев возник перед их столиком из серебристого мельтешения звездочек, а с ним вместе возникли две очаровашки Вика и Настя. Выводок стаканов с колой и литровый «Канадский клуб» оживили беседу. На девчонках одето ровно столько, сколько необходимо, чтобы напор горячей фантазии растопил лед любой пуританской ограниченности.
— Дрюня, я тебе приватный танец заказал! — Женька, тыча пальцем в приятеля, что-то нашептал в ухо Насте, после чего она вспорхнула с дивана и потащила Сергея за собой за портьеру кабинета, убранство которого состояло из низкой кушетки заваленной чем-то имитирующим шкуру леопарда.
Танцевала она плохо, зато очарование молодости, жившее в ней, напоминавшее о несбыточном, притягивало как магнит. Дронов любовался ею, пытался рассказать о своей жизни, и наконец, выволок на свет нелепую фразу:
— Притворись, что ты меня любишь.
Настя поднялась и с наигранным разочарованием сообщила:
— Извини, время кончилось, можешь ещё потрогать, но нам пора…
— Сколько стоит танец?
— Две тысячи!
— Без проблем… не уходи, — а потом снова повторил, — притворись, что ты меня любишь.
«Притворись,
что меня ещё любишь…
Пожалуйста, притворись!
Ты завтра меня забудешь...
Я прозакладывал жизнь…
Я прозакладывал душу…
Я прозакладывал всё…
Прошу…
притворись, и слушай
сердца обратный отсчёт».
Притворялась она плохо. И в кабинете. И у шеста, когда они вернулись в зал. И в гостиничном номере, где они оказались под утро. «Притворись, что ты меня любишь» твердил Сергей всякий раз, когда ему казалось, что счастье, с которым он разминулся по жизни, всё-таки возможно, достаточно попросить, достаточно заказать в номер шампанское. Настя не хотела притворяться, она делала свою работу хорошо, по прейскуранту, а вы же знаете, как нас раздражают капризные клиенты. После очередного «притворись», она выпорхнула из-под одеяла, натянула джинсы, кофточку, шубку, и, убежала, сказав:
— Слушай уже девять, мне ребенка надо в сад вести, всё хорошо, приходи, ещё позажигаем… я у тебя на такси возьму?
Осиротевший бумажник лежал на тумбочке. Рядом на кровати распластался Дронов, уткнувшись головой в подушку.
Интересно где я и сколько это стоит?
— Как зажигалка, ништяк? Ушла уже? — неожиданно гостиничный номер наполнился Чуевым, видимо Настя не захлопнула дверь, — а я к тебе с трофеями, вот Вика колготки забыла, муж её объявился по телефону, она фр-р-р… и улетела без них, хватит валяться! Эй, ты чего? Эй! Серый?!
Женька оставил на столе принесенную бутылку виски, рванулся к кровати, неожиданно испугавшись, что Сергей помер. Повернул его на бок и выслушал пьяный речитатив:
— Притворись, что ты меня любишь…
Потом он выудил из бара пару стаканов, набулькал в каждый из них на два пальца виски, и протянул один Дронову:
— Обойдешься!
* * *
А в это время Ольга, вернувшаяся от матери, последовательно обзванивала морги, больницы, и куда там еще звонят, если муж не ночует дома.
18.02.2012.