- Танюш, какие у тебя планы на сегодня, —обратилась Элла к подруге за завтраком на второй день своего приезда.
- Планы? Мне нужно немного поработать, а после обеда можем махнуть в родимую столицу.
- Ты не возражаешь, если до обеда я на лыжах пробегусь по вашему подмосковному лесочку. Мне подышать захотелось.
- Одна что ли? — Татьяна удивленно вскинула брови.
- Танюш, ну я же взрослая тетенька!
И все же «взрослая тетенька» насторожила подругу своим внезапным желанием подышать, да еще и в одиночестве. Татьяна была в замешательстве. Почесывая висок, она на ходу перебирала варианты совместной прогулки.
- Слушай, давай-ка я у соседки вторую пару лыж возьму, и мы вместе пробежимся. А работа подождет.
- Тань, не выдумывай. Работай. Я ненадолго.
Элле так захотелось уединиться. Она любила зимний лес. С Эдуардом последнее время на природу они выезжали редко. Причины были самые обычные: то у пасынка бассейн, то у Эдуарда командировка. И Элла скучала по зимней лесной тишине.
- Ну, как знаешь. Вообще-то заблудиться у нас трудновато, — согласилась Татьяна. — Да, вдоль шоссе дойдешь до первой автобусной остановки. А дальше через дорогу, и как раз на лыжню. Их как минимум две. Народ мелькает постоянно. О, сегодня ведь суббота,-вспомнила она. — Так что одна не будешь. По выходным у нас обычно семьями выезжают.
Да, с лыжни не сворачивай. Впереди будут горки. На них всегда многолюдно. Покатайся с горок и бегом обратно.
Элла вышла на одинокую лыжню, и лыжи знакомо заскользили по двум проторенным на снегу полоскам. Белые полянки одна за другой сменяли друг друга. Хвойные красавицы, присыпанные снежной тяжестью, встречали и быстро провожали ее появление. Люди на пути попадались редко. Они то обгоняли ее, то, напротив, уступали лыжню. Вот и обещанные
Танюшкой горки! Звонкие голоса, улыбки, смех, детский смех и детские улыбки. И, конечно, обычное для горок движение: вверх — вниз. Кто на лыжах, кто на санках, но главное, в движении. Четверо ребят школьного возраста: старшеклассники, соединившись с помощью лыжных палок паровозиком, совершали спуск. Съехали дружно, а плюхнулись в снег по
очереди, начиная с первого. Смеялись очень долго и звонко. Элла смотрела на них и улыбалась их неудачным попыткам выбраться из снежной ямы, не снимая лыж. Лыжи одного скрестились с лыжами другого, и им никак не удавалось выбраться из ямы. От этого их смех только усиливался. Школьники, что помладше, с горки катались на санках. Некоторые ка-
тались по двое. Скатившись, тоже падали в снег и тоже смеялись. Элле захотелось скатиться с горки, и она скатилась.
- Мама! Мамочка, помоги! — раздался детский крик.
Элла заволновалась, как будто крик о помощи был в ее сторону. В нескольких шагах от нее в снегу лежала девочки лет пяти-шести в розовой куртке и розовой вязаной шапочке. Из-под снежной массы вразнобой торчали маленькие лыжи. На крик тут же подоспела полненькая женщина в белой меховой куртке и, как наседка, стала копошиться над своим
чадом.
- Доченька, все в порядке, — приговаривала она, освобождая ноги дочери от лыж. — Сейчас я тебе помогу. — Мать уже подхватила дочь под руки и поставила на ножки. Заботливые руки проворно отряхивали маленькое сокровище от мокрого снега. — Ну, вот и все.
Элла потерянно смотрела то на девочку, то на мать. Внутри что-то заныло. Заныло сильно и незнакомо. Руки вцепились в лыжные палки, и лыжи двинулись в глубь лесной тишины. «Мама!» Как гром среди ясного неба, ударило по ней это слово и, как затяжной ливень, продолжало свои преследования. Лыжни не было, но, несмотря на это, она легко и быстро оказалась в самой глубине леса. Сегодня до нее впервые дошло, что никто и никогда не скажет этого слова ей. Мама — какое оно теплое. Но не твое! Гремело в ушах. Это слово для тебя навсегда останется чужим. Ты сама так решила. «Пожалеешь лет так через десяток, да поздно будет!» Вспомнила она слова акушерки, которая грубо, но добросовестно отговаривала ее от аборта чуть более десяти лет назад. Она не поставила ей даже усыпляющий укол. Последнее, что она проворчала, но уже по-матерински: «Терпи, милая. Так хоть какой-то шанс останется». Но Элла недавно потеряла и этот шанс. Татьяна права: очень хотела бы ребенка, не прокараулила.
Она скользила и скользила вглубь лесной тишины, все больше упиваясь своим горем, пока глаза не наткнулись на большой заснеженный пень. Продолжая пребывать в душевных муках, она отстегнула лыжи и устало опустилась на спасительную деревяшку. Голова запрокинулась на толстый ствол березки. Редкий хруст сухих веток, да еще дятел-трудяга
своим постукиванием немного разбавляли тишину лесной глуши, делая ее не такой одинокой.
- Господи! Неужели моя ошибка будет таскаться за мною всю жизнь! — Боль громко и нежданно вырвалась наружу. Глаза устремились в небо. — Господи! Ну, прости ты меня, наконец! Помоги мне! Я люблю его! Я не могу без них! — Крик отчаяния прервался потоком слез и бурными рыданиями.
И лес, проникшись ее страданием, сочувственно замер. Ветки больше не трещали. Дятел тоже проявил сочувствие и перестал стучать. Да и солнышко выразило понимание, снизив щедрость дневного свечения.
- Неужели никто и никогда меня не назовет мамой! — вознесся в тишину ее новый крик.
- …назовет мамой, — ответило грустно эхо.
Это безумие! Элла, не чувствуя холода, с горечью смотрела в наступающие сумерки. Остатки соленой влаги на щеках, соединившись с легким морозцем, неприятно сковали кожу. Она поднесла руки к лицу и вяло потерла замерзшие щеки.
Который уже час Татьяна металась по дому. Сигареты давно закончились, солнышко на глазах завершало свой трудовой день. Истерика, с которой она до сих пор была незнакома, в одночасье стала ее госпожой. Зачем отпустила ее одну? Почему не позвала к телефону, когда звонил муж? С чего ты вдруг решила, что справишься с чужой проблемой! Это были крики госпожи Истерики. Почему не побеспокоила по рации отца! По долгу службы он мог воспользоваться поисковым вертолетом. А сейчас уже поздно.
— Господи! Спаси и сохрани ее! — то и дело разлеталось по дому. Татьяна судорожно достала карту своего района. Так, лес в основном по одну сторону, по правую. Общая площадь десять километров, и то если до самой границы. А граница леса — это уже жилые постройки. Допустим, она в пяти километрах отсюда. Так, второй вариант, она прошла лес насквозь и вышла к частным домам. Итак, для первого варианта потребуется полчаса на лыжах. Со вторым — никаких проблем. Выйдет на дорогу. Успокаивала себя Татьяна. Но госпожа Истерика подбросила ей третий вариант, самый неприятный: Элла и не думала возвращаться, она ушла навсегда! Татьяна не была суеверна, но на всякий случай сплюнула и перекрестилась. Еще раз глянула на оконный термометр. Пока терпимо: минус семь.
- Так, вперед! — скомандовала она себе. Босые ноги юркнули в войлочные боты. Первая попавшаяся на глаза куртка наспех накрыла плечи. И Татьяна бросилась за помощью к соседям. — Несколько умных головушек уж точно лучше, чем голова одной истерички! — ворчала она себе под нос.
Элла продолжала сидеть на пне, тупо глядя на свои замерзшие ноги. Шевелить пальцами не хватало ни сил, ни желания. Наступивший голод и подступающие сумерки угнетали. Она начинала понимать, что дорогу обратно найти трудно. По пути сюда она была во власти своих страданий, и зрительная память безмятежно спала. Хоть бы костер развести, но нет спичек. Одни «нет» и молчание леса. Пень был широкий, и, согнув замерзшие ноги в коленях, она перенесла их на пень. Обхватив согнутые ноги руками, она опустила голову, пытаясь хоть как-то согреться и собраться с мыслями. Танюшка, наверное, волнуется. Сейчас немного согреюсь, и в дорогу. Все-таки жаль, что нет спичек. Никогда не попадала в такие заморочки. Угораздило же! Незаметно личные переживания отошли на задний план. Сейчас беспокоило лишь одно: волнуется Татьяна.
Пора! Она оторвала голову от колен. И обмерла! В десяти метрах от нее, распластавшись брюхом на снегу, лежал огромный волчище и пристально смотрел в ее сторону. Ужас мгновенно сковал ее тело. Первый раз в жизни она видела живого волка, да еще так близко. Глаза безотрывно смотрели на лежащего зверя, руки судорожно тянулись за спину. Ухватившись за березу, она поднялась в полный рост. Волк по-прежнему лежал в той же позе и спокойно наблюдал за ее возней. Она старалась не шевелиться, даже не дышать. Так продолжалось несколько минут, пока правая нога предательски не поскользнулась. Сильный удар задницей о пень, и она опять в сидячей позе, только ноги уже по икры в снегу. Зверь воспользовался ее падением: подполз ближе и нудно завыл. Стих и опять пополз.
Это конец! Пронеслось у нее в голове. Волк был уже в двух метрах от ее ног. Ни сил, ни смысла что-то предпринимать больше не было. Чему быть, того не миновать! Она
закрыла глаза и в страхе опрокинула голову все на ту же березку. Может, это единственный выход из всех проблем.
Неизвестно, сколько минут просидела она, тревожно ожидая своей участи. Но вот она почувствовала прикосновение к ноге, затем недолгий вой, который показался ей почему-то жалобным, дальше было теплое дыхание в оба колена. Сердце забилось с сильной перегрузкой. Казалось, еще несколько ударов, и его разорвет на части. Она отчетливо понимала, что ей осталось жить несколько мгновений. Господи, лучше бы для начала перегрыз мне горло. А волк продолжал чередовать вой с обнюхиванием ее замерзших ног. Нервы не выдерживали, и неожиданно для себя Элла заорала:
— Изверг! — Заорала так мощно, что глаза от крика распахнулись.
От женского вопля зверь плюхнулся в снег прямо у ее ног. Элла боялась пошевелиться. «Нет, он решил меня доконать сердечным приступом». Руки опять перешли за спину и потянулись к березовой опоре. Глаза с ужасом смотрели на мохнатое чудовище. Но, что это? Ее взгляд вдруг остановился. Не может быть?! На шее у зверя было что-то знакомое зеленого цвета. В голове замелькало, но что — пока ей было непонятно. Напряжение слабело. Не может быть! Элла выдохнула и посмотрела в глаза зверю. Глаза были умные, почти человеческие. Взгляд спокойный и доверчивый. Рука произвольно потянулась к зеленому и осторожно коснулась. «Ну да, это же мой шарф!» Элла отстранила руку. Тогда зверь издал звук, похожий на собачий.
— Боже, дак ты все-таки — собака! Как я сразу не догадалась! — воскликнула Элла. — Как ты меня напугал, дорогуша! — Она принялась гладить его морду, спину, белеющий на мощной шее галстук. После пережитого она уже не боялась собачьего укуса, который мог последовать от ее навязчивой ласки. Но пес повел себя с беспокойством: отстранившись, он
дважды мощно тявкнул и, согнув передние лапы, опустил перед ней голову.
— Освободить тебя от шарфика? - Элла осторожно развязала шарф, для прочности сколотый булавкой, и на ошейнике заблестело SOS. А в руках что-то зашуршало. Она осмотрела шарф. А вот и конвертик, прочно приколотый к шарфу с двух сторон скрепками. Только сейчас пес позволил себе завилять хвостом и дружески лизнуть ее в замерзшую руку.
«Не дури и не будь эгоисткой! Если тебе плохо, постарайся, чтобы другие от этого не страдали. Они не заслуживают такого наказания. Ладно, отругаю дома! У меня давно закончился русский мат и сигареты! Знакомься, его зовут Реттунг (означает «спасение»). 34 раза он оправдывал свою кличку. Смотри, не подведи его! Очень ответственный пес.
Да, теперь инструкция! На ошейнике есть карман с кнопочкой, надеюсь, нашла. Достань поводок, он 5 м длиной. Один конец — к ошейнику, второй, что с браслетом — пристегни к своей руке. Ноги в лыжи, а дальше Реттунг справится. Он большой умница. Ты тоже будь умницей и не разочаровывай меня! Все ребята, вперед! Ждем вас».
Щемящая благодарность разлилась по телу спасенной. Она глубоко вдохнула и задержала воздух, прижала записку к самому сердцу и медленно выдохнула. Я жива! Жива!!! И радость в полную силу вступила в свои законные права.
- Реттунг, Реттунг! Спасибо, что нашел меня — плаксу. Спасибо Танюшке, что нашла тебя для меня! — Ее радость не имела границ. Она гладила его морду, заглядывала в его глаза. Мордочкой то, что она гладила, назвать было трудновато. Отрывалась от спасителя, подпрыгивала, вскидывая глаза и руки к темнеющему небу. — ТЫ ЕСТЬ, я знаю! Ты не просто есть, ты справедлив!!! — И снова гладила мохнатого спасителя. — А знаешь, Реттунг! Мне в жизни везет на друзей! Друг — это тот, кто и на помощь придет и отматерит вовремя и как следует! — Элла присела на корточки и крепко обняла своего спасителя. — Посмотри, какая Татьяна умница! Знала, что я при виде тебя от страха умру, шарфик привязала. Танюшка у нас и добрая, и жесткая! Знаешь, как сказал бы один близкий мне человек: все в одном флаконе. Реттунг, дружище, мне ее жесткость столько пользы приносит! Ты себе даже представить не можешь!
Пес отвернул морду в сторону и дважды издал громкое согласие. Не зря отвернулся: тявкнул ужасающе громко и очень слюняво.