И он снова, как когда-то во сне, ощутил себя ковчегом, носимым по жизни бурными водами. Ковчегом без паруса и управления, без свободы выбора и места для остановки, без прошлого и будущего. Почти без надежды. Но того проблеска надежды, который оставался, всегда хватало, чтобы гибель проходила стороной. И, вопреки всему, жизнь каждый раз начиналась заново.
На город тихо надвигалась безлунная ночь. Шум улицы понемногу стихал, пока не стих совсем. Появлялись в небе едва заметные в сравнении с Венерой точки. А Венера все это время ласково светила живым светом.
Мир на глазах менялся.
Потом стемнело совсем, Венера ушла, и на небесной сцене появились новые действующие лица. Они привычно совершали свое вечное движение по небосводу. И в них Виталий очень пристально вглядывался. И они тоже пристально вглядывались в него. Никаких случайностей быть не могло. Все возвращалось.
И лишь великий охотник и великий же безумец не разделял общей радости. Внешне Орион не изменился, но ощущение от его созерцания появлялось совсем иное, чем от любого другого героя. И это было тревожное ощущение. Высоко поднятая левая рука его по-прежнему сжимала меч, в правой руке, выставленной вперед, безошибочно угадывался скипетр. Три волхва с его пояса готовились к очередному дальнему путешествию. Но у героя отсутствовали присущие только ему спокойствие и величавость. Наоборот, все в нем выдавало беспокойство. Виталий еще не понял, за кого из них двоих следует переживать – за наблюдателя или того, за кем наблюдают, как новая догадка обожгла его. Великий герой, охотник и богоборец Орион с ним прощался.
Телефонный звонок прогремел, словно взрыв вулкана. А может, где-то и на самом деле взорвался вулкан...
- Это я, - сказал откуда-то до боли знакомый голос, - я вернулась.
- Приходи, я тебя жду, - ответил Виталий, и тоже понадеялся, что его голос будет ей до боли знакомым.
- Жди, - и звонок закончился.
Он не знал, как долго придется ждать: час, день, год или целую жизнь. Но был готов на все. Он уже так много раз терял, что был способен дожидаться, не считаясь со временем, столько, сколько нужно.
Он отпер дверь, открыл нараспашку окно, и сел в кресло напротив окна, спиной ко входу и лицом к звездам. Осенний ветер то и дело залетал в комнату, трепал занавески и обдавал его своими холодными порывами. И в этих порывах ему чудились давно забытые имена и речь близких и не очень близких людей, плач по давним потерям и радость прошлых обретений. Ничего из памяти (да и только ли из памяти...) не исчезало бесследно. Все вновь оживало и проносилось перед глазами. Он ждал.
Он разглядывал самую яркую звезду, «плечо» небесного охотника, прекрасную Бетельгейзе. Отличительной особенностью этой звезды всегда была ее неправильность. Ее блеск то увеличивался, то уменьшался в шесть раз. А может и больше… Сегодня ему почему-то так казалось, что восхитительная Бетельгейзе танцует для него какой-то особенный невозможный танец. И в такт ей чуть заметно подыгрывали соседние созвездия. А красавица блистательно сияла и … двигалась?! на прозрачном осеннем небосводе, исполняя – а он откуда-то это знал – прощальный танец. У Виталия Бетельгейзе почему-то ассоциировалась именно с женщиной. Впрочем, долго искать причину не приходилось. На такие перемены, какие выдавала звезда, были способны только представительницы прекрасного пола. И то далеко не все.
***
Она на это способна была. Он скорее почувствовал, чем услышал ее присутствие в комнате. Она неслышно прошла и встала позади него. Он не двигался. Ее руки опустились ему на голову, потом на глаза. Потом она опустилась рядом. Он не двигался. Он боялся спугнуть этот невозможный сон. Хотя…невозможного в мире уже не было ничего. И он это вдруг понял, вернее почувствовал.
Он взял ее руки, и, не открывая глаз, поцеловал их. Потом усадил ее к себе на колени напротив раскрытого окна. Холодный ветер доносил ее дыхание, и еще что-то восхитительное, названия чему он не знал. Она наклонилась к нему, и нежно поцеловала.
- Я вернулась. И больше тебя не покину.
- Иштар?! – он счастливо улыбнулся, и открыл глаза, и побоялся их закрыть.
- Зови меня …Татьяна. Так меня будут называть в этой жизни.
И больше слов не было.
И был вечер, и было утро. И она осталась. И больше не уходила. Никогда.
Бетельгейзе взорвалась утром на следующий день. На месте великого охотника и великого же безумца Ориона днем и ночью сияла живым светом еще одна луна. Мир небесный изменился навсегда. Мир земной еще только ожидал неотвратимых перемен.