Кровь, красная лилась. Купаясь в ней, Алиса хотела напиться. Кровь – это чистота, нет ничего чище крови. Чем больше крови – тем больше чистоты. Алиса Кэролл хотела очиститься до самого нутра.
Пальцами, в глубине своей души она смотрела на мир своими пальцами, ощущая, как бьется его сердце, сжимая, давя, выплескивая его в себя, выжимая и трепеща.
Кровь красна. Лоно в ней – она одна. Танцует на краю и серебром смеется – новая весна. Хохочет – жизнь от края до глубин, вся так чиста. Кровавая искрящаяся пелена. Кровь. В ней нет ничего, что нарушало бы гармонию абсолютно благородства. Смехотворства и веселья и юности и полного желания утоления.
В крови можно найти себя – а можно потерять, кого-то. Кровь нужна, когда больше некого терять, когда ты бежишь от себя, когда кровь и впрямь чиста, когда утопиться в ней готова.
Теплая – она отражение темной-темной твоей ночи. Ты мать Куро – Тьма и хочешь снова раствориться в детства первой ночи. Ты понимаешь – ночь твоя и пианино заиграет снова у тебя в ладошках. Переливами оттенками и чувствами в них бьется жизни опоздания надежд плавления и страха отчуждение ото сна – она, твоя мечта.
Кэролл смотрела на город, в огнях похожий на сонного кота.
-Приветик Чешир. – Чешир по-королевски ответил, молча «Ня!»
Город молчал, он улыбался, облизывал лапы. Напряжение росло, шептали, шептали голоса, спать детей снова взрослые мамы в нем готовят. А ночь клоунады пришла, шатер шапито мир огромный накроет вновь – растворятся мечты в пиале кровавого сна. Алиса пришла. Улыбнулась от жизни знакомой и снова ступенями сна бежала по крышам домов, фонарей и столбов, касанием луж – пеленой облаков.
Улыбка зияла как пропасти раны упавших крестов. Она обещала – остаться дождями пролиться и смыть чей-то сон, вновь землю питать кровью детей больших-пребольших людских городов.
Юки смотрела – в глазу роза синего сна, и зелень, трава, в ней море из острых зубов и хочется сна с ней, боишься её быстрых снов. И Юки сказала:
-Мы будем играть?
Алиса смотрела, глазами полными напряженных струной из счастья слез.
Сонная-сонная Юки читала, а книга шелестела страницами чьих-то умерших снов, в них плавали букв корабли по моря из надежды без слов.
А скрипка лежала в саду полном синих цветов. Забыта она. Как Юки играла, Алиса хотела услышать скрип легких кошачьих шагов, природы улыбку, цветка отраженье – лишь лица, мраморные скульптуры чьих-то душ. Кто они? И почему плачут до сих пор в Юки?
-Ты не ласкаешь в себе съеденные души? – Алиса наклоняет голову. – Жалко играть?
Молчит – забыты они уж живыми под Солнцем людьми. Но Юки помнит и любит их всех! Она смотрит с доброй температуры сна мира, в котором рождаются люди. Её глаза так холодны, что тихая меланхолия хозяйки отражается теплотой, от которой внутри все цветет и стремится наверх – к самому Солнцу!
Волосы Юки похожи на неоновый свет – они плывут в воде из ледяного воздуха, они касаются пальцев, касаются книг. Лилия Юки падает вниз, вращаясь – она погружается в бездну синего-синего моря, воронку из человеческих душ, разлом у края мирозданья, где ведьма сна живет испокон веков.
Девочка Юки – невиданный цветок, сокровище из Тайного Сада Алисы Кэролл. Который всегда при ней – ведь он у неё внутри. Однажды Алиса её прокусила – и поняла, что кровь у Юки красна как никогда. Вот чудеса! Она живая и теплая и пахнет так вкусно-вкусно – карамелька с начинкой из крови внутри. Кусни – потечет прямо в рот!
Пальцами. Алиса снимала их пальцами – дрожащие красные теплые вкусные душистые шарики Юки и клала их в рот.
Сегодня старые мудрые сломанные часы достукали чертову дюжину в полночь. Взорвался салют. Кричали веселые люди. Город в эту ночь не уснет – время их маленького счастья придет. Алиса любила смотреть на людей. У девочки красная ленточка в волосах. Вокруг неё цветы и мимо проносится змей. Огромный – но девочка не видит его. Глазами людей смотрит она на цветы для продажи – не видит его!! Как жалко терять, Алиса закрыла руками ребенку глаза. Люди шли, никто не смотрел – шептала слова. Их не увидят в ночи, они – те ключи, что будут искать – не найдут, они здесь и не здесь. Ребенка душа тонула внутрь Алисы. Из-под воды – светлые волосы, русые локоны, казалось ожившими змеями молодой и красивой души. Глаза цвета неба, внутри улыбка любви, что тает в ночи. На прилавке медленно засыхает любимая девочкой роза. Она не вернется домой – она останется здесь, внутри, навсегда. Она никогда не вернется в этот мир, не родится, не состарится и не умрет – она своим путем мокрой интимной до ужаса тьмы вдаль пойдет.
Пальцы в крови. Алиса меланхолично облизнет их, смотрят на салют – этот дивный цветок, он врывается в привыкшие к ночи глаза и заставляет часто-часто биться сердечко.
Отец и мать, они обнимаются и вспоминают свою молодость. Их дочь ушла навсегда, но они не заплачут о ней – забыли совсем, что рождалась у них девочка, продававшая цветы в эту ночь. И не было сна – лишь мечты, осколки желаний – ушли навсегда. Кончив слизывать кровь, Алиса вскочила на ноги и обернулась вокруг себя – иные глаза. В них много собравшейся тьмы. Они оставляют свет на ветру – он тает в ночи, словно дым от потухшей свечи.
Внутри Алисы девочка с ленточкой цвета крови на локоне из русых волос целует кита. Она утонула, осталась внутри, достигла глубокого синего моря усталого дна – в ней нет ничего, спокойствие лишь, она расправляет в себе струны букв из затихших кошачьих карнизов, уютных цветочных лиановых ниш. В ней плавают мысли, растут чудеса, сгущается мрак и играет извечная детства весна. Она утонула – достигла безбрежного синего дна. Целует змею как касатку кита. Устами зовет окунуться в спокойствие вечного тайного дня.
Алиса плачет – слезы текут и текут. Кеншин целует лоб перед сном. Он открывает ей рот и трогает сумасбродные задора клыки. Улыбается так тепло. Она смотрит, как он работает ночью. Они поднимаются на лифте с минус семнадцатого этажа. Она пытается разобраться в его завалах из книг. Она ночью – никогда не одна. Кэролл присыпается в городе из историй чудовищ и, вытянув руку – дотрагивается до его лица. В ней полыхают мечты, сводит бедра, в ночной тиши – она ласкает его голосом сна, она не видит его, не видит лица. В ночи смутно знакомый растет силуэт – дома, их тысячи миль, переходы души. Идет и идет. Она затерялась в ночи. Осталась лишь спать, посреди чей-то старой увядшей души. Она хочет света, ей хочется выйти под дождь. Он вновь обжигает лицо. И девочка сна тихо рвет себе чьи-то цветы у мраморной клумбы, а потом бежит из города прочь.
А потом...
Секретное окно – тайный сад. В нем она одна – и смотрит лишь на себя. Но та она – не она. Алиса смотрела, как Кэролл искала кота, пропавшего у людей, как дома её ждала теплая-теплая судьба – родная душа. Как он нес её на плече, а потом они вместе тушили торт из свечей – их так много, что Амэ пришлось помогать. Они держались за руки, по ту сторону берега из бегущего времени вспять.
Как хочется встать и снова обнять... просто обнять. Прижаться – и не говорить ничего.
Алиса шнурует колготки, ботфорты, перевязь, повязка на глаз, рубин у петлицы и черный берет, кровавая роза она. Шагает во тьму. Уходит от света из городов, туда, куда не уйти, шаг в невозможность останется здесь навсегда. Алиса уверена – это случится с ней еще раз, но время упрямо, приходится бежать слишком быстро, чтоб просто остаться на месте.