Вариация на тему "Депрессии" Г.Родственникова
Я сегодня изрядно пьян и почти что утоп в вине, я вплетаю узор в изъян на нетлеющем полотне. Где невидимой плачущей краской растеклись моя боль и потери, и совсем уж нечетко, неясно два осклизких ошметка веры. Кистью скрюченной дёргаю ткань, серый пепел – на белый снег, я терзаю неверную длань, разжигая немеркнущий свет. Так решил я ещё вчера, белый свет – для немногих тех, коротавших со мной вечера в сладкой неге потех и утех. Вот для них и пишу сейчас, вот для них сжигаю листы, жечь костры – это детская страсть – и не то, что сжигать мосты. В этом деле я вовсе слаб и зависим от мнений людей, и пополнить страшусь, жалкий раб, длинный список своих потерь. Ртутью белой с иголок ресниц смертный яд покаянных слёз, в каждой капле мерцание лиц, тленье глупых наивных грёз. В глотку льётся хмельное вино, вытекает мочой уважение, я гляжу в монитор как в окно, корчу рожи своим отраженьям. Это счастье, что есть друзья, правда, я никогда их не видел, вот они-то поймут меня – не дадут разрастись обиде. Улыбнётся Митяй КирьякОв, а Макар Бронзо даже похвалит, от мужских, скупо-тёплых слов, хрустнет лёд и душа оттает. Александр Астапенко тоже мне подкинет небрежную фразу, и тепло растечётся по коже, но не сразу, заррраза, не сразу… А пока свищет снежная морочь, стынет кровь, костенеет время и космато-немытая ночь нагло жмётся ко мне в постели. Жадный взгляд без тепла и света страстно гладит меня по щеке, только… – Господи Боже! – что Это в её хрупко-костлявой руке? Чёрный мрак занавесил окно, из окна скалит зубы разруха, засмеётся Евстахий Пихто, скажет весело: «Ну, и шизуха!»
Ну и что - вам-то что лично? - я залез на карниз строфы, слаб умом и угрюм обличьем, я швыряю в проём листы.
Я в дугу, безобразно пьян…
Всё, п-ц! - я больной эгоист,
Я плюю в почти полный стакан,
И мочусь в разрисованный лист.