Про отцов и сыновей
Думаю, Даня мало кому рассказывал о солдатском ремне. Мне бы посочувствовать тогда ему, а я, несмотря на этот самый ремень, услышал в его словах превосходство надо мной, и ощутил чувство обиды. Оно возникало у меня всегда, когда ребята хвастались своими отцами, мерялись их силой и храбростью. А я, хоть и знал, что мой, конечно, смелее их всех, (ведь он же воевал, да ещё и лётчиком), но я никогда не спорил, а помалкивал. Что мне было говорить, если их отцы, пусть, и не такие сильные и храбрые, но они были живы, а мой – нет. Он разбился на мотоцикле.
Я хорошо помню, как мы гоняли с ним. Как гордо я поглядывал на пацанов с заднего сиденья. Как таксист, которого мы обогнали, покрутил пальцем у виска. Как мы ехали по лесу на дачу, и я после какой-то кочки оказался на земле и проводил взглядом умчавшийся мотоцикл. Представляете лицо моей мамы, когда она не увидела меня на мотоцикле, и ту скорость, с которой отец поехал меня разыскивать?!
- Почему ты не крикнул, что слетел? - спросил он, встретив меня идущим по лесной дороге.
- Мне сначала было очень смешно, - ответил я - а потом было поздно кричать.
Наверное, если бы отец не погиб, я бы вырос другим. Более приспособленным к жизни и умелым. И, наверное, тоже гонял бы на мотоцикле. Или, по крайней мере, на машине, которой так и не научился по-человечески управлять. Кто знает. Увы, не всегда передаются лучшие гены, и… не у каждого получается научить. По-моему, отец был разочарован мною. Его раздражала моя неаккуратность (сам был аккуратен во всём), неумение ходить по дороге, не поднимая пыли, и прочая бестолковость. Он так и не научил меня ездить на двухколёсном велосипеде. Он показывал, а у меня не получалось, он - и так, и так, а у меня - никак. Он держался до тех пор, пока мы с новеньким «Орлёнком» едва не улетели в нижний двор (метра четыре, не меньше). Не улетели только благодаря тополю, который я успел обнять. Ни в чём не повинный «Орлёнок» был надолго заброшен на антресоли.
Вот плавать отец меня научил. Очень просто. Он затянул меня на глубину и не пускал на берег. Мне пришлось, барахтаясь, плыть на другой берег озера. Недалеко: метров шестьдесят. Но там лошадки пили воду, и…. я «поплыл» обратно.
Ох, и непростое это дело учить! Помню, как «учил» своего четырёхлетнего сына прыгать в воду с полутораметровой высоты. Уговаривал, упрашивал, злобно шипел, орал. Обижал его, и слёзы были, а без толку: он так и не прыгнул. Наверняка со стороны это выглядело безобразно (красноречивые взгляды женщин), а я оправдывал себя тем, что ведь это так важно для человека, пусть и маленького: перебороть свой страх… Наверное, всему своё время, и не всегда надо «гнать лошадей». Потом, позже, когда мы вместе с сыном ходили в бассейн, я умолял его, двенадцатилетнего не прыгать с пятиметровой вышки, а он не послушался и прыгнул. Тогда мне уже хотелось, чтобы он был, ну, если не трусливее, то хотя бы осторожнее. И сейчас хочется, потому что он никак не угомонится и не начнёт спокойно жить, и не лезть, куда лезть бы не стоило (риск большой, а часто без толку). Воюет вместе со своими ребятами и с застройками, и со всякой нелюдью. Со всеми вытекающими последствиями и для себя и для родительских нервов….
Мне до сих пор стыдно перед сыном за то своё «воспитание» с прыжками. И неважно, что у меня были благие намерения. Наверное, Данин отец тоже считал ремень полезным. Я вообще-то противник физических воздействий, но мне кажется, что не повредило, если бы и мне, и Дане пару раз хорошенько врезали после очередной пьянки и отбили к ней охоту. И, кто знает, как бы сложилась дальше жизнь Дани, если бы его мама не развелась….
Про….
В девятом классе у Дани началась другая жизнь. Он, как я уже говорил, совсем перестал заниматься, а после уроков вливался в компанию поджидавших его приятелей. Наша школа, хоть и находилась в самом центре города, рядом с цековскими и совминовскими домами, не была ни престижной, ни даже с английским уклоном. И поэтому детей больших начальников в ней почти не было, но некоторые из них часто собирались именно у нашей школы. Они тоже составляли часть Даниной компании.
Отличались эти ребята от других, прежде всего, одеждой. Это сейчас каждый может одеться по своему вкусу, даже за копейки. Не всегда и отличишь, что из дорогого бутика, а что из «секонда». А тогда купить более-менее приличную, а тем более, красивую одежду было большой проблемой. В магазинах – выбирать было не из чего, а на загородной толкучке цены были заоблачными. Сегодня трудно представить, что одежда тогда отнимала у людей массу времени и нервов, вызывала дискомфорт, а то и комплексы. Что джинсы могли быть для одних мечтой и предметом зависти, а для других – гордости и превосходства. Не могу не вспомнить и свою невероятную радость, когда мама привезла мне их из загранкомандировки. И как, уже учась в институте, прятал за батарею в парадном не нравившуюся мне шапку. Даже в крепкие морозы не надевал её.
А ещё они выделялись выражениями лиц. Эдакая смесь скуки, равнодушия и снисхождения к другим. А у кого и небрежения. Трудно их осуждать. Кто знает, какой бы у меня был взгляд в том возрасте, если бы имел всё, что хотел?!
Большинство из них после школы дружно перекочевали в Университет, на «международные отношения», и мне довелось с некоторыми из них общаться, потому что моя жена училась на, тоже престижном, романо-германском факультете. Это были два факультета, на которые детям обычных родителей, будь они хоть «семи пядей», нечего было и соваться. Да и с другими факультетами было не намного лучше. Моя «золотомедальная» супруга попала туда с вечернего, со второго захода, и то не просто так.
Беда от этих ребят была в том, что они, будучи самыми заурядными, занимали в Университете места других, в том числе и по-настоящему талантливых. И в школе, и в Универе учились они кое-как, книжек почти не читали, а увлечения их дальше девчонок, пьянок и футбола-хоккея не простирались. Тогда не было закрытых клубов, их не отправляли учиться в Европу и Америку, и на дорогущих машинах они не гоняли, поэтому они были почти, как все. Как я и мои приятели. Мы, если честно, имели, в общем-то, те же увлечения. Но всё-таки «почти», потому что после окончания учёбы тех из них, кто не спились (а спились многие), ждали самые тёпленькие места и тут и за границей. А со временем многие из них стали начальниками в разных сферах, вплоть до самых высоких….
Вернёмся к Дане. Он как-то вдруг стал классно одеваться. И фирменные джинсы, и замшевые ботинки, и потрясающие рубашки-«батники». У нас в классе тогда никто так не одевался. Удивлял он меня и тем, что у него стали водиться деньги, и американскими сигаретами и тем, что стал выпивать.… Предлагал он и мне, а я тогда занимался греблей и вообще не курил, а пить… мой организм категорически не принимал креплёные вина и водку. У меня внутри было что-то вроде предохранительного клапана: крепкие напитки, тут же или чуть позже возвращались назад. Помню, как мы с одноклассниками выпивали под школой. У каждого по бутылке «белого крепкого» в руке. Ни стаканов, ни закуски. Пили «из горлА». У всех получалось, у Дани - даже красиво. А у меня после первого же глотка появился спазм в горле, и я, чтобы не опозориться, наклонил бутылку и стал потихонечку выливать на землю её содержимое, но Даня, опустошив свою бутылку, заметил мои ухищрения.
- Не можешь пить, не пей, - завопил он, - а выливать на фига? Дай я допью.
Я, конечно, тут же приложился, и с огромным трудом, но таки удержал внутри тошнотворную жидкость….
Когда бы я ни оказывался на нашей центральной улице, я регулярно встречал Даню, всегда жизнерадостного и слегка под градусом. В одной из трёх самых популярных кофеен, или неподалёку от них.
- Ты что, тут живёшь? – удивлялся я всякий раз. – Сколько можно пить кофе?!
- Мы - не только кофе, - отвечал он.
До сих пор помню его дурацкий стишок:
Всё может быть, всё может статься,
Мать может сына разлюбить, но бросить пить – не может быть.
Потом-то я узнал, что он и его приятели не просто гуляли или выпивали: они иногда и «фарцевали». Высматривали иностранцев, и скупали у них вещи, сигареты, пластинки.
Как-то при мне Даню с одним парнем задержали менты, и уже собирались вести их к машине, чтобы доставить в отделение.
- Не тратьте время, ребята, - сказал Данин приятель. - Потом всё равно придётся домой отвозить, да ещё и извиняться будете.
- Фамилия? – спросил милиционер.
Услышав фамилию, стражи порядка поспешили ретироваться.
А вообще-то с Даней мне всегда было нескучно, и я бы, наверное, чаще виделся с ним, если б не мои почти ежедневные тренировки, и кто знает….
Про учёбу
Даня в мединституте не доучился даже до первой сессии. Его собирались отчислить за непосещаемость, но потом дали академотпуск. А после отпуска он сразу перевёлся в Университет на исторический факультет. Без всяких экзаменов. Я так понимаю, что его могли перевести куда угодно. Но и там не сложилось: по-моему, он и года не проучился.
Ну, не могу я понять, почему он не доучился. Ну, ладно в мединституте: там очень трудно учиться, но на историческом-то можно было. Тем более, у Дани и язык всегда был подвешен, и с памятью полный порядок. Да и со сдачей экзаменов, наверное, проблем бы не возникало. Не знаю, не могу понять, а он мне тогда ничего вразумительного так и не сказал, да и встречались мы редко. Ну, да, знаю, что он пил. А что ли я в своём политехническом не пил? Ещё и как!
Мой организм потихоньку приучился к выпивке, а в институте мы с ней подружились. Во-первых, пили почти все мои друзья и приятели, а, во-вторых, выпивка помогала преодолевать мою застенчивость с девушками. Кстати, свою первую любовь я впервые решился поцеловать, будучи под хорошим градусом. К сожалению, я не умел вовремя остановиться а, перебрав, превращался в идиота. И неприятностей из-за пьянок было у меня более, чем достаточно, но самое горькое, что все эти неприятности так или иначе отражались на моей маме и, наверняка, не прибавили ей здоровья….
Не понимал я Даню ещё и потому, что он-то и в первый раз поступил, куда хотел, и во второй сам себе выбрал. Ну, положим, я, пусть и по глупости, но тоже сам выбрал, но больше у меня выбора не было: или учись, или – в армию. А вот в армию мне не хотелось.
Пришлось учиться. На первых двух курсах меня только черчение «доставало», а вот с третьего пошли курсовые проекты. По ТММ (теория машин и механизмов), по деталям машин, по КВН (совсем не то, что вы подумали, а компрессоры, вентиляторы и насосы) и т.п. Для меня это был ужас. Ну, не интересовали меня никогда никакие железяки…. Вообще, по-моему, это неправильно, что в технические вузы сдают математику и физику, а черчение не сдают. Было бы черчение на вступительных, я бы к политеху и близко не подошёл. А вот мой товарищ Лёнька, большой любитель железяк, (наверняка инженером бы классным стал), не пошёл в технический вуз, из-за этой самой математики, которая, ну, никак не лезла в его голову. А эта самая математика, во всяком случае, высшая, почти и не пригождается в инженерном деле. Не буду говорить про научных работников, но инженеры-наладчики, монтажники и даже проектировщики вполне обходятся без неё.
Большинство проектов я «сдувал» или, как это у нас называлось, «козлил». С помощью настольной лампы и стекла.
До сих пор помню, как ехал в метро с добытым проектом, который утром нужно было вернуть. Я с тоской смотрел на окружающих людей, и чувствовал себя самым несчастным из них. «Все они, - думал я, - приедут домой, и будут заниматься кто чем: вкусно кушать (мне даже есть не хотелось), читать книжки, смотреть телик, гулять, а потом спокойненько лягут себе спать. А я… а мне придётся всю ночь корпеть над этими проклятыми чертежами. Примерно те же мысли о собственной «несчастности» приходили и во время сессии, особенно, в ночи перед экзаменами, когда я вообще не ложился. Между сессиями, и даже в первые дни после экзаменов, эти мысли почему-то не появлялись.
Вот так я и учился, но таки доучился и пополнил собой армию инженеров, естественно, не лучшую её часть. Должен сказать, что я был не самым худшим студентом, а на экзаменах нередко получал четвёрки. Дисциплины, из-за которых многие мои сокурсники мучались, а некоторые и не доучились, такие, как всем известный сопромат, термодинамика, теплопередача, давались мне без особых усилий. А расчёты самые разные: и технические, и экономические я просто любил. Да и сейчас люблю считать. И на работе, и деньги (особенно), и ворон, и вообще всё.
Маленькое отступление
Одним из своих расчётов захотелось с вами поделиться.
На прозе.ру примерно сто двадцать тысяч авторов (уже больше). Если каждому автору уделить хотя бы по 20 минут, то, чтобы прочитать всех потребуется 2 миллиона четыреста тысяч минут. Делим на шестьдесят и получаем сорок тысяч часов. Если читать каждый день без выходных в среднем по три часа (вряд ли у кого-то больше получается), то на это уйдёт примерно 13300 дней, то есть почти 40 лет. Представляете, 40?! Это кто-то состарится, а кто-то и…. А ведь каждому хочется, чтобы его не по 20 минут читали….
Не знаю, как вы, а я после этого расчёта очень радуюсь каждому читателю и стараюсь его беречь.