С некоторых пор царя- батюшку стали беспокоить слухи, что, мол, опять в лесах появился Яги, спасу нету от энтого аспида. К чему бы Яги ни прикоснулся, всё осквернит, над всем надругается. Вон Марью Искусницу в искус ввёл, Елена была Прекрасницей, стала Еленой Проказницей.
- Да и Вы бы, кормилец, по дворцу то в ночной рубахе не очень шастали, – советовали придворные, - кабы не случилось чаво!
Одна отрада в этом, враги перестали тревожить. Государь то тоже шутник большой. Враги к границе, а он им угощенье присылает: «Вечерком, - говорит, - Яги с весёлкой придет, повеселит вас». Ну, те и рады, едят, пьют брагу то, а вскорости и Яги появляется и тако начинается веселье у них в боевом стане то, такие половецкие пляски, на родину стыдно возвратиться. Лыцари то ранее не так были одеты, полехше, а опосля уж встречи с Яги начали латы то на всё надевать, даже на лошадь.
А что делать то, народ роптает, а тут оказия послов на восток налаживали, да и порешили с посольством послать Яги, а то уж больно строптивы стали соседи то, вот пусть Яги с ними «контакты» и налаживат.
Собрала баба Яга сына в дорогу, мазь лечебну положила в котомку, шапку невидимку на всяк случай сунула, да скатерть самобранку. У самой вид скорбнай, вроде как прощаться не хочется, а душа поёт, ноги в пляс просятся. Баньку истопила, чан воды горячей налила. Зверушки натаскали трав душистых, чтоб не так смердел Яги, перед иноземцами не позорил. Явился Змей Горыныч, изрыгнул пламя, растительность на теле уничтожил, в область бикини два раза пришлось изрыгнуть пламя, сильно густа растительность там была, чуть весёлку не спалил. Мыши прорядили брови, да волосы из ушей и носа повытаскали. Моль почикала, модельну стрижку наладила на голове. Рубашонку празничну одел Яги, шаровары поширше, а то стары то уж протёрлись, так что «фаберже» выскакивут, на человека стал похож, молодец-молодцом. Поклонился Яги матушке, лесу родному, да и пошёл на сборный двор.
Ни одна лошадь не согласилась везти Яги, сидят, как собаки круп к земле прижали. Пришлось Яги всю дорогу в тесной телеге трястись, пыль глотать. Царь- батюшка сказал речь напутственну:
- Мол, все подданные понимают как важно это предприятие, как важно, что в нём участвует Яги. И что, на чужбине, Яги должон понимать как всем будет легче, от того что он далеко.
- Даааа! - подтвердили подданные, скрипнув зубами.
- А мы, - продолжал царь- батюшка, - за тебя здеся молиться будем и назад-то ты не торопись, служи там как надо, прославляй отечество то.
- Даааа! - подтвердили подданные, скрипнув зубами, - молиться будем, чтоб подольше то.
На том и уехало посольство.
По отбытии Яги, вздох облегчения пронесся по царству, люди начали снимать кованные труселя, на которых было не по одной вмятине, переделанные из кольчуг стренги, отмыкать пояса верности. Люди и звери могли без оглядки наклониться и испить воды из ручья, поклониться Земле Матушке без боязни.
Что было в дороге лучше не рассказывать. На себе прочувствовали иноземцы, что поговорка: «Не имей сто рублей, а ИМЕЙ сто друзей»,- напутствие данное царем - батюшкой Яги в дорогу, было им неправильно понято. И сотни друзей долго вспоминали дипломата Яги, добрым…матом. Повезло только слонам, потому как Яги никак не мог понять, где у них перед, а где зад. И там и там, по хвосту мотается, да и весёлка у них, поболе будет, так, что не вышло бы чаво. А когда на корабле по бурному морю плыли! Матросы… Как они быстро по вантам да реям лазили, увидав Яги. Бывало, выйдет он на палубу, а они уж все на мачте, причем на одной во главе с капитаном. Однажды чуть корабель не перевернули, высоко забрались, да и перевесили. Долго ли, коротко ли, прибыло посольство к месту службы, во дворец халифа.
Не по душе пришлись Яги хоромы Халифа, поселился он на старой дуплистой чинаре в саду дворцовом, у озера. Повесил меж ветвей гамак. Хорошо. Свежий воздух, прохладно, обзор великолепный. Толком Яги ничего не делал, только бродил по дворцовому саду, да весёлкой груши околачивал. Но однажды, поздно проснувшись, он открыл целый глаз, другой был подбит упавшей грушей, и не поверил целому глазу. Пришлось разлеплять подбитый. В озере купались, как бы это сказать, обнажёнными, да чего уж там голышом, штук пятьдесят девок. Такой красы Яги никогда не видывал, гибкие станы, пышные персы, бёдра…во!!! Зачесались чресла у проказника, шаровары так оттопырились, мама не горюй.
Яги пробрался к озеру и елейным голоском крикнул девам:
- О прекрасные, как звёзды на небе, девы, выходите на берег!
- Ты не наш евнух, - ответили девы, мы боимся, как бы ты не надругался над нами.
- О, сокровища моих мыслей, я принёс вам ароматные притирания, хну для волос, сурьму для бровей. Выходите! А!!! – увещевал дев Яги.
- Нет, мы боимся, вон, как у тебя шаровары оттопырились, наверное, там не то о чём ты говоришь.
- Я вам сладостей, фруктов принёс, так и тают во рту.
- Нет, мы узнали кто ты, нам рассказывали про твои проделки, соблазнитель всего живого. Ты Яги, живущий на чинаре у озера. А видеть нас может только господин.
Осерчал Яги.
- Выходите,………………………….. мать! Или клянусь весёлкой…
Чем он там хотел поклясться, Яги не успел договорить, как его схватили здоровенные охранники, хотели выколоть ему глаза, да старшой не дал, дипломат вроде как. Привязали его к чинаре, за то чем он клялся, пока пыл не сойдёт. Токмо к вечеру и освободили, да и то свои, посольские.
Долго от злости с ожесточением колотил Яги весёлкой по старой чинаре пока не пришли садовники и не молвили издалека:
- О, могучий Яги, да будет вечно твёрдой твоя весёлка! Пощади дерево, взрощенное нами, которому уже тысяча лет. Иди лучше помоги сборщикам кокосов.
В конце концов, он успокоился и решил проследить, где обитаются столь прекрасные девы. Шёл, шёл Яги по запаху благовоний, оставленных девами, да и дошёл до покоев самого халифа. Долго наблюдал он за входом и вельми удивился, что у всех входящих мужского полу проверяли содержимое шаровар. «Ну, что ж, - подумал Яги, - пусть посмотрят, а я уж со своей весёлкой не ударю в грязь лицом», - и смело двинулся ко входу в покои.
- Остановись, охальник, ты у покоев гарема халифа, – остановили его стражники, - Сымай шаровары, живо.
- Вот это по-нашему, по-деловому, снял шаровары, чтоб ничто не мешало, и на женскую половину, знакомится!
- Сейчас ты с нашими пиками познакомишься. Сымай живо.
- Ох, какие нетерпеливые, да ладно, лицезрейте. Во!
Что тут началось: крики охранников, визг евнухов:
- Мужчина в гареме!
За Яги гонялись всем дворцом во главе с халифом, пока он, не сделав героическое усилие и оставив шаровары на заборе, оторвался от погони и укрылся на кокосовой пальме. Сидит Яги, обдумывает своё положение и не заметил, как его «фаберже» свесились между листьями то. А тут, как на грех, сборщики кокосов со своими обученными обезьянами. Залезают мартышки на пальму, и давай крутить кокос, пока тот не отвалится. Как была шокирована обезьянка, когда крутя очередной орех, увидела меж ветвями искажённое болью лицо Яги. Как же орал от страха обалдевший зверёк, перекрывая шум морского прибоя. Сборщиков как ветром сдуло, а Яги долго остужал «фаберже» в прохладном роднике. На удивление после этого случая у шалуна изменился голос и стал тонким, ну как у евнуха.
Долго Яги прикидывал и так и эдак, как бы ему пробраться в гарем. Наконец придумал. Как говориться: «Хорошая мысля, приходит апосля» . Маменька то ему хороший подарок сделала, дала с собой в дорогу шапку невидимку. «Голос у меня теперь писклявый, шапку невидимку надену на весёлку, чем не евнух». Надел Яги восточный халат, чалму, ну вылитый евнух, и шасть к женским покоям. Заглянули охранники в шаровары, подивились, а там не только «фаберже», но и весёлки то нет. Так и попал Яги в гарем, ходил он туда пятьдесят раз, покеда их дипломатическую миссию не отослали обратно домой. Родилось в гареме пятьдесят мальчиков, которых стали называть на востоке Йоги.