Отрывок из повести "Где метель поёт!"
БАНЯ
АХ, БАНЯ МОЯ БАНЯ, СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН,
АХ, РУССКАЯ ТЫ БАНЯ, ДА РАЗГОНИ ПЕЧАЛЬ!
Утром, проснувшись, я вышел с палатки. Ночью выпал свежий, пушистый снег, вокруг тишина. Разлапистые ели вокруг палаток стоят покрытые белым, сверкающим до боли в глазах, снегом. Небольшой морозец градусов под двадцать, бодрит и прогоняет сон. Снежок искрится на утреннем, ярком солнышке.
Обе собаки, «Пальма» и «Рыжий» лежат около вагончика. Мороз им нипочём. Увидев меня, подняли головы, поднялись, потянулись, зевнули и лениво посмотрели в мою сторону. Потоптавшись на месте, покрутились, разминая мышцы и снова улеглись на своих местах, на солнышке, свернувшись клубком, уткнув свои носы в свой тёплый мех.
Пушистый, горностайчик с чёрными бусинками – глазками и чёрным кончиком своего хвостика деловито снуёт в сугробе, недалеко от моей палатки. Его белая шубка сливается с чистым, сверкающим на солнце снегом. То, исчезая в снегу, то вновь появляясь и прислушиваясь к таёжной тишине, он как иголка прошивает снег своими следами. Горностай охотится….
Учуяв спящюю под снегом куропатку, как молния ныряет в снег, впивается ей в горло и взлетает вместе с перепуганной птицей в воздух. Та, перепугано хлопая крыльями и очумев от боли устремляется в молодой ельник. Через сто метров падает вместе с ловким наездником в сугроб, потрепыхавшись несколько секунд замирает. Умелый и опытный охотник - горностай обеспечил себя сытным обедом.
Стайка куропаток, вспугнутая горностаем, с шумом вылетела со своих тёплых убежищ под снегом, и громко хлопая крыльями, устремились вверх по склону, в березняк. Вспугнув белку грызущюю еловую шишку. Та, бросив свой завтрак, пулей устремляется вверх по дереву, и перепрыгивая с дерева на дерево, быстро исчезает в ельнике.
Пёстрый дятел с красной шапочкой на голове, по спирали поднимается по сосне. То замирает, прислушивается, оглядываясь по сторонам, то выбивая дробь, ищет под корой зимующих жучков, паучков и короедов.
Я, полюбовавшись горностайчиком, и проводив взглядом удаляющихся куропаток, разделся до пояса, поёжился от забирающегося под кожу мороза. Обтёрся снегом и пулей в палатку. Растопил буржуйку, потом вскипятил чайник. В палатке стало на много теплее. Почистил зубы и, разогревшись, горячим чайком с взятым вчера на складе печеньем отправился в вагончик к радисту.
Николай, наш радист, в тёплом свитере и серых валенках, с наушниками сидит у рации, выбивая ключом дробь морзянки, переговариваясь с базой. В его рыжей, лоснящейся бороде застряли крошки от завтрака. Буржуйка протоплена, в вагончике тепло, на краю буржуйки стоит горячий чайник, с носика которого идёт парок.
Рядом с радистом сидит его любимый, сибирский, крупный, чёрный кот Аметист, с интересом наблюдая за его работой. Кот не прочь сам попробовать выбивать трель азбуки Морзе вместо хозяина и тянет лапу к ключу. Но радист, молча, убирает его лапу со стола, поглаживая Аметиста, и продолжает сеанс связи.
Над окном, на специальном насесте сидит белая, большая, настоящая полярная сова, уставившись на меня своими огромными, жёлтыми, немигающими глазами и медленно соображает, - что же я тут забыл? Нам вроде и так неплохо живётся, - втроём!?
Радист нашёл эту сову ещё птенцом, летом, маленькую с поломанным крылом, когда ходил вдоль реки на рыбалку. Выходил, выкормил птенца, и теперь сова живёт у него, прекрасно уживаясь с радистом и с котом Аметистом.
Николай пробовал её выпустить в лес, но сова, выросшая в вагончике, так и не смогла летать. Её поломанное крыло срослось не правильно, и теперь она только может запрыгивать по ступенькам, что ей сделал Николай, на свой насест, хотя это её нисколько не смущает.
На столе стоит сковородка с крупными кусками, остывающей, жареной оленины. В тарелке нарезанная солёная сёмга, несколько нарезанных кусков чёрного хлеба, пара белых, эмалированных кружек и неполная банка морошки, засыпанной сахаром.
- Доброе утречко честной компании! Как спалось? – спрашиваю я. Поздоровавшись с Николаем, сажусь на табуретку и жду конца сеанса.
Николай, не оборачиваясь, здоровается:
- Доброе утро Володя – сейчас, через пять минут заканчиваю свою работу. Окончив сеанс связи отвечает;
- Спали как у Христа за пазухой! А ты как на новом месте? - спрашивает меня и приглашает за стол.
- Слушай, Володя, давай ка мы сегодня с утречка протопим баньку, помоемся, а заодно и постираемся. Сейчас перекусим, затопим в бане печку и наносим воды в бочки. Так что давай мечи вон мясо, сёмгу, тут надо хорошо есть, это тебе не в общаге, в Апатитах. Мясо у нас есть, на складе пол туши лежит, недавно перед тобой тут пастухи – ижемцы с Поноя были, целого оленя привезли, а рыба под боком. Река рядом, пешня есть, да и на складе три мороженных сёмжины лежит. Крупа, макароны, консервы всякие на складе, хлеб есть, так что не стесняйся, жуй. В тайге стеснительных не любят. - Говорил Николай, пододвигая сковородку и разливая чай по эмалированным кружкам.
Аметист мурлыча, присоединился к нашему столу и, получив кусок мяса, не спеша начал его уплетать около печки. Сова надо мной, тоже небыла обделена вниманием и зажав в одной лапе кусок сырого мяса, приступила к трапезе. Мелкие кусочки мяса, начали падать мне на голову и за шиворот.
- Ты, Володя уж прости мою птичку, это она не со зла, а от доброты душевной и удовольствия, – засмеялся Николай. - А вообще она добрая, никого не обижает.
Я, смеясь, пересел поближе к печке, где урча, уплетал мясо Аметист. Тот с наглой рожей недоверчиво покосился на меня и перешёл поближе к кровати, к хозяину.
Мы за разговором доели сочную и нежную оленину, съели по куску слабосолёной сёмги, которая просто таяла во рту. Запили всё это горячим чаем с морошкой и сытые, и довольные свободной от начальства жизнью отправились к бане.
Не забыли и про собачек, захватив пару килограммовых, отваренных кусков мяса для Пальмы и Рыжего. У бани дали обрадовавшимся собакам мясо и занялись своим делом.
Для бани была отведёна большая двенадцати местная палатка, в которой были по одному краю расположены лавки для мытья. Посередине палатки стояла двухсот литровая бочка с замёзшей водой внутри, для горячей воды замурованная камнями, взятыми на берегу реки Поной. А под ней находилась небольшая топка с трубой, выходившей через палатку на свежий воздух.
В сторонке вторая такая же бочка для холодной воды, но пустая. Рядом, аккуратно стояла стопка шаек – оцинкованные тазики для того, чтобы набирать в них воду и мыться на отполированных задницами всего персонала палаточного городка, лавках.
Пол выстелен досками, привезёнными с Апатит на вертолёте, между которыми местами были такие щели, что можно было свободно просунуть палец, а может и два.
Вот такое не хитрое сооружение и называлось баней в палаточном городке. В этой бане, во время сезона, мылись все; радист, кладовщик, геологи, взрывники, чернорабочие и водитель тягача, на котором я должен был делать ремонт.
Наготовили дров, залили в замурованную бочку воды, правда, в ней было половина бочки замёрзшей воды, оставленной уезжающими после сезона рабочими. Ну а так как морозы были за тридцать градусов, то эта вода превратилась в огромную, замёрзшую, твёрдую шайбу льда. Но на эту мелочь, мы с Николаем по неопытности не обратили, никакого внимания. – А зря!
Затопили печку под замурованной в камни бочкой и во вторую бочку тоже налили воды, чтобы разбавить горячую воду. Ну, не кипятком же нам мыться!?
Весело потрескивают дрова, в небольшой топке, грея воду и распространяя приятное тепло по всей нашей баньке. В баньке стало заметно теплее. Температура начала подниматься с нолевой отметки к южной. И вот уже в бане как на юге, на пляже. Благодать! Только моря нигде вблизи не наблюдается.
Обе собаки, съев свой обед, вылизали все крошки, приставшие к лапам. Разлеглись возле палатки, и с любопытством прислушиваясь к происходящему в палатке, с интересом наблюдали за нашей вознёй, мило улыбаясь своими хитрющими, карими глазёнками.
Молодой кобелёк, Рыжий, даже иногда нетерпеливо подгавкивал, виляя хвостом и видно давая советы. Пальма, как более опытнаяи серьёзная дама, прожившая не один год в этом палаточном городке, положила свою мордашку на лапы и с серьёзным видом ждала, - что же будет дальше!?
В вагончике у радиста мирно сидя у окна, умываясь после сытной трапезы, за нами и за собаками наблюдает кот Аметист, - в общем, контроль над нами полный. Только сова равнодушно сидит на своём насесте и лупает огромными, жолтыми глазами, рассуждая о своём наболевшем.
Мы достали пару шаек с общей стопки, принесли мочалки и мыло, ну и конечно чистое бельё, предвкушая хорошую баньку. Раскалённые камни согрели воздух до такой степени, что в одежде уже стало жарко. В бочке вода такая, что вот- вот закипит. Мы разделись, обдали кипятком лавку и плеснули водички на раскалённые камни. Палатка наполнилась горячим, густым паром, который конденсируясь, стекал по стенкам палатки крупными каплями. Чем тебе не парная!?
В двух других шайках замочили грязное бельё, намылив его добряче хозяйственным мылом. Набрали воды в шайки. Сели на разогретую лавку и стали не спеша намыливаться. Обсуждая свои дальнейшие планы на сегодня, мы с наслаждением смывали с себя всю грязь, накопившуюся за неделю на мне и за пару недель на радисте.
Николай с остервенением помыл в первую очередь свою засаленную рыжую бороду, а потом, уже и сам намылился с головы до пяток. Ну и я увлёкся процессом очищения души и тела в импровизированной бане намыливаясь душистым земляничным мылом.
Вода, в закопчёной от времени бочке, уже кипит ключом, испуская клубы горячего пара. В бане жарко! Мы только смыли с себя мыльную пену, вылив на себя воду с шайки, набрали чистой воды, чтобы продолжить помывку….
И тут-то судьба и повернулась к нам самым неблагодарным местом, то есть своим задом, и сыграла с нами злую шутку….
Только мы намылились ещё раз, как в бочке, ожила ещё не растаявшая на дне ледяная шайба, хотя сверху вода уже кипела. Оттаяв от стенок бочки, она как пробка выскочила наверх, издав звук похожий на тяжёлый вздох уставшего бегемота. Добрая треть воды выплеснулась на раскалённые камни, от чего поднялось облако пара.
Потом, опустившись на дно бочки, словно пушечным выстрелом вышибло его напрочь. При этом остатки воды с шумом, залили жарко горящую печку под бочкой, подняв второе облако пара и золы под самый потолок.
У палатки вскочили лежавшие мирно, вспугнутые собаки со своих мест и подняли несусветный лай, переживая за нашу судьбу.
Кота Аметиста, словно ветром сдуло с окна в вагончике. Он, с перепуганным видом и выпученными глазами, залез на своё излюбленное и самое безопасное место на кровати радиста. И, не обращая на лай очумевших собак, разлёгся на тёплом, верблюжьем одеяле, поближе к печке.
Белая полярная сова, завертев головой от создавшегося переполоха, затопталась на месте. И, толи смеясь над нашей неудачей, толи поддавшись общей панике, заухала на своём насесте впервые в своей жизни.
В то-же время в бане творилось что-то несусветное. Облако пара и золы, разойдясь по всему пространству бани и не найдя выхода, не спеша начало опускаться на двух ошарашенных случившимся, почти уже помытых, зимовщиков - неудачников. Мы в шоке, безмолвно, словно заворожонные, смотрели то друг на друга, то на нашу взорвавшуюся бочку.
Мы оба, словно раскрашенные, дикие папуасы с джунглей в праздничном наряде, сидели в мыле, щедро посыпанные золой. И медленно «переваривали» то, что с нами случилось, в растерянности растирая свой папуаский «наряд».
Да – а – а! Жаль, что тогда не было ни мобильных телефонов, ни цыфровых фотоаппаратов, ни видеокамер. Вот это был бы сюже – е - е т! Правда нам тогда было не до впечатлений и хороших кадров для общества. Мы были в ауте от произошедшего, рукотворного «вулкана»!
Хорошо, что хоть во второй бочке оставалась вода, которую мы предварительно разбавили кипятком с «аварийной» бочки. Я потихоньку начал смывать с себя последствия рукотворного вулкана, глупо улыбаясь Николаю.
Тот же в первую очередь отмыл свою, давно не бритую, рыжую бороду, а потом и себя самого, чертыхаясь и кроя матом тех, кто оставил воду в бочке.
Мы по-быстрому домылись, так как в бане быстро начала падать южная температура, приближаясь к нашей родимой, северной. Переоделись в чистое бельё и, забрав шайки с бельём и вещи, отправились достирывать бельё каждый к себе, Николай в вагончик, а я к себе в палатку. Достирав, приготовили обед.
И только позже, за чаем с пряниками в вагончике, сдобренных хорошей порцией водки, сообразили, что лёд в бочке распёр бочку так, что дно держалось на честном слове за счёт огромной, ледяной шайбы примёрзшей к дну и бокам злосчастной бочки. И когда эта шайба, подогретая жарким пламенем в печке уменьшилась в размерах, вот тогда то и произошла эта авария. Дно, которое было выдавлено расширившимся льдом, не связанное уже с бочкой, просто провалилось в топку печи и вода, с остатками льда, залила не только огонь, но и пол в бане.
Ну а потом уже на следующий день решили хорошо обмыть нашу первую, неудачную, и видимо последнюю баню на Поное….
Достали со склада что Бог послал (а послал он не мало): - банки томатов в томатном соке, кусок копчёного палтуса. Отличные, маринованные грибочки, приготовленные уехавшими рабочими и стоявшими у Николая под кроватью. Слабосолёную сёмгу, оставленную уехавшими отдыхать в Апатиты рабочими. И нежную, тающую во рту оленину, привезённую пастухами - ижемцами. Ну и конечно пару пузырей водочки, как же без неё-то милой? В общем, Бог нас питанием не обидел, грех жаловаться. Приняв на грудь, не спеша закусили, со смехом вспоминая наш неудачный банный день, ещё не представляя, сколько нам придётся прожить тут без бани.