На перекрестке

               
      — Да хранит тебя  Бог, — прошептала Анна Михайловна, пошевелив бледными пальцами, и, спустя минуту, ушла в мир иной...
      После похорон матери Александр Сурин беспробудно запил, стремясь забыться в пьяном угаре. Пил с друзьями, с соседями, с какими-то незнакомыми мужиками. Да какая разница, с кем выпивать, когда не знаешь, как справиться с горем, потеряв самого близкого человека.
      Неизвестно, чем закончился бы этот запой, если бы не случайная встреча, происшедшая на затемненной аллее бульвара.

      Он не помнил, как оказался на этой бульварной скамейки. Рядом валялась водочная бутылка. Убедившись, что в ней не осталось ни капли, стал шарить в карманах, в надежде обнаружить какие-то деньги. Денег не было. Все пропил, а, может, обронил где-то сдачу, полученную после покупки последней бутылки. Придется плестись домой, отрешенно подумал он. Но сил что-то делать почти не осталось. Склонив к груди отяжелевшую голову, он впал в полусонное состояние. Очнулся, услышав раздавшийся над головой голос:
      — Эй, приятель! Тебе надо отсюда сматываться. Сейчас появится милицейский патруль. Они на соседней аллее.
      С трудом разлепив веки, он увидел бородатого мужика и сделал неудачную попытку подняться.
      — Ну, ты и набрался, — изрек похожий на бомжа бородач, ухватил пьяного за руку и легко выдернул его со скамейки. — Двигай, браток, ногами. Слиняем с бульвара, а там видно будет, — бубнил мужик, крепко держа Александра под руку, направляя его безвольное тело вдоль бульварной дорожки. — Видишь, как у нас здорово получается. Сейчас нырнем в ближайшую подворотню, там и отдышишься. С виду ты парень интеллигентный. А напился — так с кем не бывает. Может,  праздновал что, да не рассчитал свои силы.
      — Мать схоронил, — прохрипел  он, с трудом ворочая языком и проталкивая слова между ссохшихся губ.
      Бородач промолчал, но Сурин почувствовал, как жесткие пальцы спутника еще крепче ухватили его за локоть.

      Они удачно пересекли неширокий проезд и свернули во двор. Обогнув мрачное здание, остановились у придвинутой к кирпичной стене скамейки, сооруженной из старых досок.
      — Передохнем, — сказал бородач, усаживая Сурина на самодельную лавку. — Заодно выясним, где ты живешь и как собираешься добираться до дома?
      Во дворе стоял полумрак погожего летнего вечера. Только вдали теплились огоньки в окнах какого-то дома. Тишина и покой пространства, в котором они оказались, действовали усыпляюще. Александр прислонился спиной к стене и снова впал в забытье.
      Не добившись ответа на заданные вопросы, бородатый мужчина вздохнул и закурил сигарету. Подумал, что придется тащить тело спутника к себе в мастерскую. Хорошо, что это не так далеко и не надо подниматься по лестницам. 
 
      Когда за ними захлопнулась дверь в подвал старого здания, из сумрака расположенного рядом скверика выбрались два человека. Один из них сплюнул и зло произнес:
      — Завтра разберемся с добром художника. Кто же знал, что он вернется сюда, глядя на ночь, да еще какого-то фраера притащит с собой. 
               
       Очнувшись после провального сна, Сурин долго лежал неподвижно, стараясь не шевелить головой, готовой взорваться от боли, и пытаясь понять, где он находится. Ясно, что не дома.  Наверное, заночевал у собутыльников, с которыми умудрился надраться до потери сознания.  Очень хотелось пить, хотя бы глоток водицы. Он даже зажмурил глаза, чтобы об этом не думать. Вот полежит немного, соберется с силами и тогда попробует встать. Должна же быть в этом доме вода. Может, и рюмка-другая винца найдется. И все же, где это он умудрился  напиться?

      Гонимый телесными и душевными муками, он с трудом поднялся с постели и добрался до тумбочки, на которой глаза рассмотрели старомодный будильник. Фигурные стрелки показывали двадцать минут одиннадцатого. Конечно, не вечера, а утра, так как за пестрой занавеской крохотного оконца угадывался солнечный свет. Его кроссовки валялись рядом с диваном, а куртка аккуратно висела на спинке стула. Господи, как же хочется пить. Но воды нигде не было видно. Пошатываясь, он добрел до неплотно прикрытой двери, за которой слышались приглушенные звуки музыки. Радио, догадался он. Значит, в доме кто-то не спит и, возможно, поможет облегчить его страдания. Он толкнул дверь и очутился в залитом электрическим светом помещении со сводчатым потолком.

      — Очухался? Ну, слава Богу, — донесся голос с другого конца залы.
      Присмотревшись, Александр увидел склонившегося над столом бородатого человека, лицо которого показалось знакомым.
      — Доброе утро, — прохрипел он. — Пить хочется. — Подойдя к столу, плюхнулся на табуретку. Влив в себя кружку воды, спросил: — Ты кто? Вроде бы, нас  знакомили?
      — Петр Ясинов, скульптор, — бородач протянул ему похожую на оглоблю руку.— Вчера подобрал тебя на бульваре рядом с Петровкой...

      Спустя минут сорок, выпив пару стаканов чая, впихнув в себя бутерброд с ломтем вареной колбасы, Александр стал прощаться с приютившим его человеком:
      — Спасибо, Петр,  за все. Рад был знакомству.
     Скульптор с сомнением покачал головой, вглядываясь в лицо Александра:
      — Сдается мне, что ты еще не в порядке и собираешься похмелиться. Надо бы перетерпеть.
      — А если не хочется мне терпеть! Да и было бы, ради чего.
      — А ты подумай об отце с матерью. Каково им смотреть на тебя с небес? — Приставив ко лбу козырьком ладонь, Петр изобразил небожителя, смотрящего на грешную Землю. — Разве таким они хотели бы видеть сына? Тоже мне, сирота казанская. Нет уж, сделай, пожалуйста, над собой усилие. А я постараюсь тебе помочь. Давай одеваться, поедем за город. Лесной воздух вытянет из тебя остатки хмеля. — Высказав это единым духом, он стащил через голову майку, обнажив на груди татуировку в виде птицы с распростертыми крыльями.

     В загородной электричке пассажиров было немного. Чувствуя себя отвратительно, Сурин лелеял надежду, что вскоре ему полегчает, а пока надо терпеть, потому, что ничего другого в его положении не предпримешь. Чертова водка. Так напился, что приходится балансировать на грани между жизнью и небытием.

      Поглядывая в окошко вагона, он вяло отвечал на расспросы Петра и отхлебывал из бутылки минеральную воду. Наконец они вышли из духоты вагона на платформу, покрытую корявым асфальтом. Едва ступив на вьющуюся вдоль перелеска дорожку, Петр потянулся и почти что пропел:
      — Эх, друзья мои, братья и сестры  меньшие, до чего же жизнь хороша!
      — Далеко нам топать? — пробурчал ему в спину Сурин.
      — Дыши полной грудью. Сейчас в лес войдем, и минут через двадцать доберемся до нашей хибары.
      — А кого ты величаешь друзьями и братьями?
      Обернувшись, Петр с улыбкой развел в стороны руки:
     — Все, что нас окружает. Красота-та, какая! Птицы щебечут. В лесу даже лоси водятся.
      — Птичка, которая на груди у тебя нарисована, тоже, наверное, в друзьях числится.

      Петр остановился, затем уселся у подножия старой березы, пригласив Александра присесть рядом, и начал рассказывать:
      — В молодости я окончил высшее художественное училище. Казалось, сбылась мечта, и я мог посвятить себя любимому делу. Но в жизни всякое может случиться. Вот и я, по собственной дурости, оказался замешан в историю, в результате которой шесть лет провел в заключении, пока в 91-ом году не попал под амнистию. Так вот, когда отбыл уже половину срока, один из воров предложил мне сделать эту татуировку как символ свободы, если я надеюсь снова очутиться на воле. Случайное совпадение, но спустя несколько месяцев я был амнистирован.
      — А за что тебя осудили?
      — Это другая история, — Петр пристально глянул на Сурина.— Для тебя она может быть поучительна. Произошло все до нелепости банально и просто. Зверски напился на вечеринке с бывшими однокурсниками. Пришел в себя, когда в комнатах общежития, где мы гуляли, уже проводили обыск. Меня сразу же арестовали, так как в одном из карманов моей одежды обнаружили солидную сумму долларов. Доказать свою непричастность к незаконным в те времена валютным делам я не смог. До сих пор не пойму, откуда в моем пиджаке оказались доллары.

      Дачный домик на шести сотках фруктового сада был премилым местом. Александр прошелся по саду и с удовольствием растянулся в шезлонге. Незаметно для себя задремал, а проснулся от звуков, напоминающих нестерпимый зубовный скрежет. В дальнем углу участка Петр с треском отдирал почерневшие от времени доски с покосившегося сарайчика.

      — Обещал сестренке, разобрать эту рухлядь, — пояснил он подошедшему Александру.
      — Я помогу. Ломать, не строить. Вдвоем быстро управимся.
      Они управились с этой работой спустя полчаса. Оставалось собрать доски и расчистить место, на котором раньше стоял сарайчик. Примостившись в тенечке передохнуть, Сурин увидел, как Петр вытащил из-под вросшей в землю доски солидных размеров сверток.

     — Клад нашел? — спросил он без всякого интереса и подумал, что неплохо было бы отведать обещанной Петром картошки с тушенкой.
      — Тяжелый, — Петр покачал в руках обернутый куском старой клеенки сверок.
      — Осторожнее,— встревожился Сурин, увидев, что Петр разматывает клеенчатую обертку. Подойдя к скульптору, разглядел потертый портфель с двумя металлическими замками-застежками. Почти такой же портфель был у матери, проработавшей много лет школьным учителем.
      — Да это портфель Николая Павловича, — воскликнул Петр. — Помнится, он носил в нем тетради и книги.
      —  Он учитель?
      — Почему учитель? — удивился Петр. — Николай Павлович был профессором, известным литературоведом. Эта дача раньше принадлежала ему. Он умер, когда я мотал срок на зоне.
      — У профессора, наверное, были причины спрятать портфель. Глянем, что находится в нем?
      — Не сейчас, — Петр отрицательно мотнул головой. — Вечером передам находку сестренке. Пусть сама посмотрит, что хранится в портфеле ее отца. — Заметив, что его слова вызвали  недоумение, пояснил: — Светлана — дочь Николая Павловича, а сестренкой я называю ее по привычке. Профессор и Света приютили меня в своем доме, когда я приехал в Москву поступать в  училище. Мы со Светой почти ровесники, но она до сих пор опекает меня, словно младшего брата.
               
      Было около семи вечера, когда они подошли к мастерской художника. Вставив ключ в замочную скважину, Петр негромко выругался, затем выпрямился и махнул рукой, подзывая к себе Александра:
      — Дверь открыта. Кто-то побывал в мастерской. Может, и сейчас находится там.
      Кивнув, Сурин жестом показал, что войдет в помещение первым.
      — Давай, — проворчал художник, уступая дорогу. — Ты же сыщик, а я — потерпевший.   

      То, что они увидели под сводами мастерской, напоминало картину яростного погрома, учиненного озверевшими или буйно помешенными существами.
      — Кто-то очень тебя не любит, — произнес Александр, бродя среди рассыпанных по полу осколков гипса и бесформенных кусков глины — все, что осталось от скульптурных моделей.

        Последнюю пару лет Сурин работал в частном сыскном агентстве, и ему уже приходилось сталкиваться с подобными случаями. Обычно, налеты устраивали рэкетиры. Но Петр — нищий художник, вымогать у него явно нечего. Причина устроенного погрома в чем-то другом.

      Подойдя к Петру, склонившемуся над муфельной печью, он спросил:
      — Печь тоже сломали?
      — Вдребезги! Блок управления разворочен и спирали порваны. Светлана расстроится. Эта печка стоила ей  кучу денег. Она подарила  ее мне ко дню рождения.

      Раздался дверной звонок. Вытирая руки, Петр направился открывать, сообщив Александру, что это Светлана и что сейчас он познакомит его с сестренкой.

      В прихожей послышались приглушенные голоса. Должно быть, Петр подготавливал Свету прежде, чем она увидит разгромленную мастерскую. Наконец дверь распахнулась, и Сурин увидел темноволосую статную женщину в легком  облегающем тело платье. Поздоровавшись с Александром, она присела на уцелевший стул и твердо сказала стоящему рядом Петру:
      — Не смей даже думать, что придется отказываться от участия в выставке. Не так уж все безнадежно. Есть фотографии работ, которые ты готовил на выставку. Придется поработать, чтобы повторить их хотя бы в мягком материале. С некоторых сделаешь гипсовые или бронзовые отливки. А с деньгами я тебе помогу.
      Рассмеявшись, Петр поцеловал Светлану в макушку, сообщив, что печку тоже угробили, но керамику можно обжигать в мастерской Северцева, и что в подсобке сохранился  мраморный блок, из которого он сделает скульптурный портрет любимой сестренки.

      — Ну, и кто же, по-твоему, устроил этот разгром? С какой целью, ради чего? — Светлана обращалась к Петру, но при этом смотрела на Александра.
      — Кто ж его знает? — Петр пожал плечами. — Может, местные хулиганы. Или оборзевшие алкаши в поисках выпивки.
      — А вы, что по этому поводу думаете? — Светлана продолжала смотреть на Сурина и неожиданно дружески ему подмигнула.
      — Версии о грабителях или о безбашенных любителях алкоголя выглядят неубедительными. Похоже, у кого-то на Петра имеется зуб. 
      — Вот и я так же думаю, — Светлана стукнула кулачком Петра в грудь. — Сколько раз говорила, что в среде скульпторов и монументалистов царят волчьи законы в борьбе за заказы. — Обращаясь к Сурину, пояснила: — Такова уж сволочная специфика отношений именно в этой области творчества. Но Петруша никак не может поверить в это.
      — Не преувеличивай, Светка. Среди скульпторов много хороших людей. К примеру, тот же Владимир Северцев. Разве не он помог организовать мою первую выставку, а затем получить мастерскую?

      Вспомнив о найденном на даче портфеле, Петр вручил его дочери Николая Павловича. В портфеле оказалась толстая папка с листками, исписанными убористым почерком. Это была рукопись повести, не имевшей названия, но автором которой, по словам Светланы,  являлся ее отец.
      — Надо же,— удивлялась она,— папа написал сотни статей, несколько фундаментальных литературоведческих монографий. Но я даже не подозревала, что он отважился на создание художественного произведения. Почему он писал от меня тайком? И зачем спрятал рукопись?
      Пожав плечами, Петр рассудительно заявил:
      —  Прочтешь рукопись, тогда и найдутся ответы на эти вопросы. А сейчас — возвращайся-ка, Светик, домой, а мы с Александром займемся уборкой.

      Поздним вечером Сурин впервые за последние две недели не почувствовал тоскливого одиночества, оказавшись в квартире, где все напоминало об ушедшем из жизни родном человеке. Хотелось спать, но, порывшись в ящиках письменного стола, он достал заветную папку с тесемочками и стал перечитывать строки, написанные четверть века назад рукою его отца. Потом  бродил из угла в угол, вспоминая события минувшего дня, лица  Петра и Светланы. Господи, есть же на свете славные люди, вызывающие с первого взгляда симпатию и душевное расположение. Надо помочь им разобраться с этим налетом на мастерскую. И нет ничего зазорного, если он попросит Светлану помочь  в одном важном, давно не дающем ему  покоя, вопросе.

      Утором он почувствовал себя отдохнувшим, хотя в теле еще ощущались токсины, накопившиеся   после многодневного пьянства. Все, хватит пить, заливая водкой неутешное горе. Прав был Петр, говоря, что пьяный загул доставляет на небесах огорчение его умершим родителям. Милая мамочка, она так любила отца, сгинувшего много лет назад в глухомани сибирских лесов. Оставшись вдовой, она больше не вышла замуж. До конца дней хранила верность отцу.

      Спустя час он вышел на улицу, направляясь к зданию, где находилась мастерская Петра. В чистом небе светило солнце, но утро было прохладным. На бульварах, вдоль которых он шел, пахло влажной землей и травами. Улыбнувшись девушкам, облепившим, словно воробьиная стайка, одну из бульварных скамеек, он подумал, что снова способен радоваться. До конца отпуска еще две недели, а сегодня он продолжит знакомство с интересными и приятными для него людьми. Приятно чувствовать, что волнуешься, не зная, как отнесется к его просьбе Светлана. Как бы ни было, он займется конкретным делом — поиском громил, уничтоживших произведения скульптора. Версий происшествия  всего две. Одну из них высказала Светлана, а другая может быть связана с местью кого-то из тех уголовников, вместе с которыми Петр отбывал наказание в заключении.

      Ровно в полдень он оказался у мастерской Петра, держа в руке потертый портфель, почти такой же, как найденный вчера  на Светланиной даче.
      —  Отыскался еще один папин портфель? — шутливо спросила Светлана и рассмеялась, увидев смущение на его лице. Хотя ей было за тридцать, сегодня она выглядела гораздо моложе. Темные волосы аккуратно уложены, а глаза лучились юным задором.
      — Нет, это мой, —  пробормотал Александр. — Вернее, моей матери. А где Петр?
      — Пошел к местным рабочим. Скоро вернется. Да, вы присаживайтесь. Хотите чаю и бутерброды?

      Прихлебывая горячий чай, он слушал, что рассказывала Светлана о найденной рукописи:
      — Эта повесть, судя по ряду деталей, писалась на протяжении многих лет и, можно сказать, была выстрадана отцом. Давно не читала я столь яркого, насыщенного переживаниями произведения.  Повествование ведется от лица молодого поэта, а, по сути дела, эта книга о трагедии творческой интеллигенции во времена Сталина и в более поздние годы.
      — Почему же ваш отец спрятал рукопись?
     — В ней немало мыслей, за которые автора могли обвинить в клевете на советскую власть и ее вождей. Что обычно за этим следовало, вы, наверное, знаете или слышали.
      — Знаю. Мой отец тоже был одним из советских писателей. Он погиб, когда мне было четыре года, но мама  говорила мне, что повести и рассказы отца печатали мало и неохотно, потому что он писал то, о чем думал, и что видел вокруг себя.
      — Так вы сын Алексея Сурина, — удивилась Светлана. — Хороший писатель. Говорю это вам как критик и преподаватель Литературного института.
      — Петр сказал мне, кем вы работаете. Поэтому у меня к вам просьба...

       Более удобный случай, вряд ли, представится, думал он, доставая  папки с бумагами. Светлана с интересом за ним наблюдала.
      — Это несколько неизданных рукописей отца.  Посмотрите, может, что-то из этого теперь можно опубликовать?
      —  Конечно,  внимательно все прочту. Времена теперь иные, чем прежде. Издавать можно все, что угодно. Но издатели, Саша, публикуют только то, на чем можно хорошо заработать. Имя Алексея Сурина современному читателю неизвестно, и сенсаций в его рассказах, думаю, не содержится. Значит и перспектива реализации тиража незначительна, и вряд ли найдутся издатели, желающие опубликовать новую книгу Сурина. Но я поговорю со знакомыми. А что в этой папке? — кивнула на папочку, которую он нерешительно убирал обратно в портфель.
      — Моя собственная писанина, — еще больше смутился он. — Пытался кое-что написать о войне в Афгане, возомнив, что унаследовал отцовские способности к литературе.
      — Давайте, — протянула Светлана руку. — Прочитаю и скажу свое мнение. Правду, одну только правду. Такой вариант вас устраивает? — неожиданно улыбнулась она, и словно приветливым ветерком повеяло от ее лица.

      Вот и напрасны были мои сомнения, подумал он, немного при этом лукавя. Еще вчера, как только увидел Светлану, сразу уверовал, что она отзывчивый человек.
      — Пока не вернулся Петр, — торопливо сказал он, — мне нужно кое-что у вас уточнить. Что за люди окружают Петра? Вчера вы упомянули о волчьих повадках в среде современных скульпторов. И еще — расскажите, кто свидетельствовал против Петра на суде восемь лет назад? Сам он вряд ли мне об этом расскажет.

       Выслушав Свету, записав с десяток фамилий и адресов, Сурин направился в офис охранно-сыскного агентства, где работал уже несколько лет. Зайдя в кабинет своего начальника, не мешкая, озадачил его вопросом:
      —  Можно узнать, кто в последнее время вернулся в Москву из мест заключения? Вот из этого мордовского лагеря, — он протянул шефу листок бумаги. —  Помоги,  Артем Захарович, выясни у своих друзей в уголовном розыске.
      — Занялся сыском во время отпуска? — добродушно усмехнулся отставной полковник милиции. — Так и быть, помогу. Если расскажешь мне, как на духу, все обстоятельства дела.
      — А как же иначе, —  согласился Сурин. — Кое-что уточню, и  обязательно доложу.

      Захарыч был неплохим начальником, по-отечески опекал  бывшего десантника Сурина и всячески помогал ему освоить профессию сыщика. Недавно намекнул Александру, что, если он поступит на заочное отделение юридического факультета, то может стать одним из его заместителей.
      Выйдя на улицу, Сурин подмигнул своему отражению в витринном стекле. Неплохое начало. Вскоре удастся проверить одну из версий. А теперь надо познакомиться с рядом людей, о которых ему сообщила Светлана.

      На Полянке он покрутился около двухэтажного дома, где находилась мастерская  Владимира Северцева . Расчет оказался правильным. Во дворе мастерской удалось познакомиться с белобрысым парнем, который  разгружал машину с коробками. Они покурили, сидя на ступенях крыльца, и Сурин узнал от грузчика, что Сибирцев — известный и удачливый в своей профессии скульптор, но ужасный жмот, к тому же, он человек заносчивый в общении с рабочими и форматорами. На дальнейшие расспросы Александр не отважился, но и того, что узнал о Северцеве, было достаточно, чтобы оставить его в списке подозреваемых.

      Спустя два дня он продолжал знакомство с лицами, которые могли бы быть причастны к разгрому в мастерской Петра Ясинова. В разговоре с уборщицей общежития студентов художественного училища он наткнулся на разгадку совершенного восемь лет назад преступления.

      По дороге домой он лихорадочно перебирал в уме возможные варианты. Нет, ошибки или других объяснений происшедшему в те давние дни, быть не может. Значит, все-таки Северцев — друг Петра, известный и удачливый скульптор. Но прямых доказательств нет. И мотив гнусных деяний преступника пока что неясен.

     У дверей мастерской Петра, Александру припомнилось, что Светлана обещала прочесть тексты его рассказов. Сейчас услышит ее критический отзыв и придется забыть запавшую в душу мечту написать  интересную книгу. Так хотелось сделать то, что не успел выполнить погибший отец. Ну, что же, не всякому дано стать писателем. Впрочем, это слабое утешение, с усмешкой подумал он  и вошел в мастерскую.

      В центре просторного помещения  плечистая фигура Петра склонилась над глиняной глыбой, а Светлана рассматривала разложенные на столе фотографии. Увидев Сурина, помахала рукой, приглашая его подойти.
      — Посмотрите, — она придвинула к нему фотографии. — Эти работы Петр готовил к выставке. Теперь придется их восстанавливать. Это, конечно же, выполнимо, но то, что художнику удается создать в момент творческого озарения, в копиях обычно теряется. Нечто подобное киношники называют «уходящей натурой». Упустили, к примеру, запечатлеть на пленке неповторимый момент о заката — и все, такого именно кадра больше не будет.

      Он заворожено рассматривал снимки с моделей, отлитых в гипсе и бронзе или вылепленных из глины. Почти нет привычных бюстов и барельефов с декоративной или сюжетной начинкой. Большинство работ — произвольные композиции, вызывающие множество ассоциаций. Хотя бы вот этот фрагмент женской руки, с трепещущим пальчиком, устремленным к желанному прикосновению. Даже, будучи неискушенным в вопросах скульптурной пластики, понимаешь, что на снимках произведения мастера, наделенного неуемной фантазией. Дал же Боже Петру талантище!

      Его мысли были прерваны словами Светланы:      
       — По поводу ваших рассказов, Саша. Думаю, что любой редактор выкинет их в корзину, не дочитав первой страницы. Не отчаивайтесь. У вас имеются способности к литературному творчеству: воображение, наблюдательность, чувство ритма в построении фраз. Все это, как говорится, от Бога.  Но вам, друг мой, надо многому научиться.  Советую вам поступить на один из филфаков или на факультет журналистики. Конкурс туда большой, но, все же, это реально, если разбиться в лепешку ради достижения данной цели.

      Слова Светланы обнадеживали. Это вам не отзывы друзей и знакомых, а мнение профессионального критика. Значит, есть за что побороться. Если надо, он будет поступать на филфак до тех пор, пока не поступит. Впрочем, надо еще подумать...
      
     Рассказ о том, что довелось узнать в общежитии художественного училища, не произвел впечатления на Петра.
      — Ну, и что? — скульптор пожал плечами. — Почему всему этому надо верить?  Я помню натурщицу, которая присутствовала на той злосчастной для меня вечеринке. Шалава, обычно позировавшая студентам в состоянии легкого опьянения. Даже, если она не врет, что Володька Северцев подсыпал в мое вино снотворное, где доказательства, что это он подложил мне эти чертовы доллары? К тому же, ты сам сказал, что натурщица, моющая теперь полы в общежитии, разговаривала с тобой в сильном подпитии. Могла что-то напутать или присочинить.

      Светлана  с тревогой смотрела на Александра. Затем, подойдя к Петру, заглянула ему в лицо.
      — Ты так уверен в невиновности Северцева?
      — Конечно.  Помнишь, как он помог мне после моего возвращения из заключения.
      — Ты же знаешь, но не хочешь в этом себе признаться, что только у Северцева был мотив упрятать тебя за решетку. —  Обернувшись к Сурину, она пояснила: — Они оба после окончания института были рекомендованы к участию в международном конкурсе на создание в Польше монумента узникам нацистских концлагерей. Все, даже замшелые пни из худсовета, считали, что на конкурс надо представить эскизный проект Петра. Но получилось иначе: в Польшу поехал Северцев, а Петр оказался под следствием.
      — И все же, — обратилась она к Александру,— я не спешила бы с выводами. Подозревать Северцева в причастности к нападению на мастерскую, пока что нет оснований.

      В словах умницы Светы был несомненный резон. Но Александр ни за что не хотел сдаваться. Вернувшись домой,  он стал готовиться к нелегкому для него разговору.
      Ближе к вечеру он снова отправился на Полянку. К счастью, Северцев оказался на месте, не пришлось тратить время на ожидание. Скульптор вышел к нему, держа в испачканных глиной пальцах пару металлических стеков. С интонацией очень занятого человека, сообщил, что может уделить представителю сыскного агентства лишь пару минут.
      Трудяга, неприязненно подумалось Сурину Ничего, сейчас испорчу ему настроение.

      Совсем не таким он его представлял. Перед ним стоял щуплый мужчина с бородкой, в свитере и  в джинсах с отвислым задом. Внешне — полная противоположность  Петру.
      В нескольких фразах Сурин поведал о том, что произошло восемь лет назад в общежитии на Ленинградском шоссе и о погроме, недавно устроенном в мастерской Петра. В завершении сообщил, что есть свидетели, знающих основного виновника этих связанных друг с другом событий.
     — Советую, Владимир Сидорович, обратиться в милицию с чистосердечным признанием. Все равно, наше агентство доведет расследование до конца.

      Не дожидаясь ответа, он вышел на улицу, закурил и, намеренно не спеша, прошелся несколько раз перед фасадом двухэтажного дома. Затем медленным шагом, с остановками и перекурами, стал бродить по ближайшим улицам и переулкам. Если он прав, то Суровцев пошлет кого-нибудь проследить за ним, чтобы выяснить, куда он пойдет, с кем именно будет общаться?

      Когда свернул в переулок, ведущий к метро, впереди появилась фигура мордатого мужика в распахнутой брезентовой куртке. Мужик уверенно продвигался навстречу Сурину по узкому тротуару. Приблизившись на расстояние шага, раскинул в сторону руки и прошипел:
      — Когда, сучонок, отдашь свой долг?  — и попытался схватить Сурина за грудки.
     Александр вывернулся, в голове мелькнуло: вот оно то, на что наделся, намеренно подставляя себя. Это было последнее, что он запомнил. В глазах вдруг сверкнули молнии, и он потерял сознание от жестокого удара в затылок.

      Он мучительно долго припоминал детали событий, в результате которых оказался в больнице. Когда в палату вошла медсестра, Сурин взволнованно приподнялся. Спустя минуту узнал, что она уже позвонила по месту его работы, а также  Светлане. Оставалось дождаться установленного для посетителей часа.

      Первым в больничной палате появился Артем Захарович. Осмотревшись, присел у постели Сурина.
      — Рассказывай, орел, где это тебя угораздило?
      Выслушав подробный рассказ Александра, начиная со дня его знакомства с Петром Ясиным, Захарыч некоторое время хранил молчание. Наконец встрепенулся, словно сбросил с грузного тела  тяжесть:
      — Не переживай, Алексаша, тебе сейчас вредно. Выбрось на какое-то время из головы эту историю. Мордатого мужика и его сообщника, который стукнул тебя обрезком трубы, мы непременно разыщем. Они связаны с Северцевым и должны обитать поблизости от его мастерской. А в отношении их хозяина-скульптора, без серьезных улик ничего пока предпринять не можем. Подумаем, как вывести на чистую воду этого стервеца.

      Прощаясь, Захарыч погрозил Александру пальцем:
      — Не забыл, что в конце лета экзамены на заочное отделение юрфака?
      — Не забыл. Но еще не решил, в какой институт поступать.
      — Решай. Все наши желают тебе быстрее поправиться и ждут твоего возвращения.

      Вскоре, в приоткрытую дверь палаты, заглянул Петр и посторонился, пропуская мимо себя Светлану. Он обрадовался их приходу. Даже мысль, что придется еще раз рассказывать о событиях вчерашнего дня, не убавила радости.

      В конце разговора, Светлана вскользь заметила, что у Северцова много влиятельных покровителей в Академии художеств и в Министерстве культуры.
      — Этот тип, — сказала она, —  может устроить Петру крупные неприятности.       
       Взглянув на нее, Александр подумал: «Конечно, конечно же, милая Света права в своих опасениях. Хорошо, что она рядом с Петром. Умная, славная, сердечная и все понимающая, словно моя незабвенная матушка. Почему же такая прекрасная женщина до сих пор не устроила свою личную жизнь?»
      — Все наладится, — заверил их Петр. — Бог не выдаст, свинья не съест! Буду творить и готовиться к выставке.      
       — Удачи тебе, — пожелал Александр и прикрыл глаза, задумавшись  над вопросом: а есть ли в нем, Александре Сурине, та Божья искра, которой одарены талантливые творцы? Если нет, то напрасными будут усилия, затраченные на достижение цели. Может, не мучить себя и оставить все, как есть?
      Тут же вспомнились слова Светы, что у него есть способности. Не хочется оказаться в числе людей с неиспользованными возможностями...
 
        Ночью он долго не мог уснуть, размышляя о разных вещах. О простых и о жизненно важных. В том числе, о дорогах, которые мы выбираем, оказавшись на перекрестке своей судьбы.