Я его только мельком видела, знакома – не была. Но видела и запомнила – прямо как кадры из кинофильма. Такой мощи личность… после того он стал своим, не посторонним…
Я, как многие, наверное, хотела стать космонавтом… Такие были мечты у молодёжи – время было такое. Несмотря на сильную близорукость, я в последних классах школы ходила у нас в Чите в аэроклуб, даже имела самостоятельные вылеты на планере.
И для этого же, конечно, сначала я поехала поступать на физический факультет в МГУ – там экзамены были на месяц раньше, чем везде. На астрофизику! Конкурс был солидный и, хоть я и перерешала дома огромную гору "Квантов", всё равно нужно было подстраховаться столичным уровнем. В Москву я приехала с мамой. Родственники помогли найти хорошего репетитора по математике с физикой.
Однажды я ехала к этому репетитору. Я тогда ходила в таком виде как Брюн - Чадо из «Отеля погибшего альпиниста». Стругацких – помните?
Белые брюки... Кеды... Белая рубаха в горошек с короткими рукавами, короткая стрижка, затемнённые очки, черный ремень и аэрофлотовская сумка через плечо.
Народу было совершенно непонятно – мальчик или девочка.
Еду в метро, в автобусе, а все недоумевают – мальчик или девочка. Меня это, тогда в мои семнадцать лет, очень даже забавляло!
Ну вот – стою я на автобусной остановке, ловлю на себе вопросительные взгляды - «мальчик или девочка?». И вдруг:
Вдруг какой-то дядечка – роста невысокого, волосы непонятные, вроде рыжеватые – смотрит на меня весело и пристально, улыбается понимающе и говорит объёмным низким голосом с какими-то весёлыми драматическими интонациями: «Мадемуазель!»
Раскусил!
На меня напало какое-то ужасное порывистое смущение, но тут - слава Богу! - подъехал как раз мой автобус, я вскочила в него и уехала.
Мне было 17 лет и я была из провинции…
Потом я благополучно провалила первый экзамен, письменную математику. Три ошибки – и двойка. Причём совершенно формальных, плюс минус где-то не поставила и ещё что-то в этом роде. В МГУ очень тогда большой был конкурс. Апеллировать было бесполезно - на этом экзамене отсеяли около 60%.
Маме надо было возвращаться домой, к семье, а меня решено было временно отправить к бабушке, в Смоленскую область. Мама провожала меня на поезд с Рижского вокзала. И тут…
Стоим мы на вокзале. А внешне тогда мы ЕГО не знали. Голос – да, песни его уже звучали, но сопоставить было не с кем…
Стою, ем эскимо на палочке - очень вкусно! Мама, когда сама училась в Москве, только московским пломбиром – рассказывала – и питалась. С булкой.
И мама тоже ест эскимо и одновременно толкует мне, что делать, когда в Рославль приеду. Как в Питере в общежитие поселиться на период экзаменов - мы документы теперь в Ленинградский - Питерский университет подали.
Поезд уже подали. А неподалёку стояла весёлая компания. Гитара, баян... Тоже провожают кого-то. Смотрю – а там среди них тот самый дядечка - парень-мужчина. И он меня тоже заметил.
Имидж у меня был всё тот же, вызывающе-загадочный.
Он узнал меня, придал своему лицу торжествующе-ехидное выражение и двинулся в мою сторону.
Я опять испытала приступ безудержного смущения провинциалки, бросила недоеденное эскимо в урну и потянула маму за рукав: «Ладно, мам, пошли!».
Мы зашли в вагон... и я уехала.
Он так и не успел снова озвучить своё уличающе-раскатистое: «Мадемуазель!».
Это были первые две встречи...
© Copyright: Ирина Дмитроченкова, 2012