Сегодня утром мы втроем пошли на каток. Большой, с елкой посередине.
Он только-только открылся и кроме нас там совсем никого не было. Веселый сторож с лопатой долго играл с нами в догонялки, а потом напоил вкусным чаем.
После катка, с коньками на шее, мы пошли бродить по ярким улицам и смотреть в витрины. В одном из книжных магазинов увидели Деда Мороза.Я - для смеху – рассказал ему стихотворение. Он улыбался по-доброму – мол, большой парень уже – но свою горсть конфет я все-таки получил.
Ближе к вечеру люди начали собираться по домам. Мы не слишком торопились. У мамы весь день абсолютно не было настроения и она не хотела встречать Новый год с нами.
В одиннадцать мы были где-то на Китай-городе. Мне хотели купить губную гармошку - я мечтал о такой, чтобы блестящая, с дырочками, как в книжке про войну - но все музыкальные магазины оказались закрыты.
Мы стояли у разбитой телефонной будки и долго думали, куда же идти дальше.
Холодало; пришлось все-таки зайти в метро.
В половине двенадцатого купили у двух смешных нерусских парней настоящую елку всего за сто рублей! Достали из карманов припрятанные бенгальские огни, дурачились и валялись в снегу.
Без пяти двенадцать мы пришли домой.
Дома было как-то совсем пусто. Грязная посуда на столе и совсем никакой еды в холодильнике. На диване в большой комнате - вязаная шапка, игрушечный слон и маленький глобус. И записка на крохотном желтом листке: «С Новым годом, Женя. С Новым годом, Таня. С Новым годом, Славик».
Было странно и не по-зимнему сыро вокруг.
Казалось, осень подкралась незаметно, украла у нас маму и нашу елку, засыпала пол шуршащими желтыми листками – будто бы в насмешку. «С Новым годом». «С Новым годом». «С Новым Го..».
Славик натягивал шапку на слона и чему-то улыбался; Таня громыхала на кухне ножами и вилками, пытаясь соорудить бутерброды из ничего. Я крутил мизинцем глобус и думал о жарких странах.
В двенадцать десять среди походных вещей на пыльном шкафовом полу отыскалась запрятанная прошлым летом бутылка крымского вина. Уютные темно-желтые солнышки на дне перемигивались друг с другом, посмеивались над нами, щекотали горлышко бутылки.
Хорошо помню тот случайный крымский июнь: нам, конечно же, не продавали вино, слыханное ли дело: самому старшему - четырнадцать. Пришлось долго упрашивать каких-то взрослых; объяснять, что мы не откроем немедл ябутылку и не усядемся тут же под деревом. Особенно старался Славик – так жалобно и тоненько говорил про подарок маме, что нам в конце концов поверил даже продавец.
Подарок не удался.
Мы здорово изменились за эти полгода; Таня стала молчаливей и строже, пыталась воспитывать меня и даже маму, я каждый день лупил в спортзале «грушу» и думал о чемпионатах мира; за Славика было даже чуточку стыдно – мы совсем забросили его. Оставаясь дома один, он прятался за креслом, мечтал о самолетах в теплом небе и складывал бумажные кораблики из старых газет. Десятками.
Подарок не удался.
Таня принесла из кухни три звонких папиных еще бокала. Я удивленно поднял брови. Она усмехнулась: «Ладно уж. Праздник».
Бутылка оказалась на удивление маленькой – или просто бокалы большими? Бронзовая жидкость плескалась на добрых пару сантиметров ниже краев; у Славика – крохотный Байкал на самом донышке.
Телевизор смотрел куда-то в сторону и мы не стали давить на кнопки. Свечки мигали на елке и кто-то на улице кричал оголтелое «ура». Мы крохотными порциями глотали лето, оно пробегало по языку вниз и там взрывалось июньскими звездочками. В них было все: наш костер на заброшенном пляже, наш чабрецовый чай, кроссовки, принесенные морем, чаячьи следы на пакете с сахаром, глотки ледяного кефира в самое пекло и прожженное полотенце, наши пустые скалы и ежик, что пришел как-то утром и больше не уходил.
Мы пили лето, а елка в испуге замерла в углу и даже осенние бумажные листики разбежались по сторонам.
Падал снег, такой маленький, что казался ненастоящим.
Мы пили лето и учились быть взрослыми.