Чардаш

Валерий Нисневич
                Отрывок из повести «Мальчик с Жидовской  улицы»
 
Жил в довоенной Лодзи  интересный человек, Ференц Экели, или Франц, как его называли  соседи и близкие люди. Выходец из Венгрии, он был участником Первой Мировой войны, воевал в составе австро-венгерской армии  на Русском фронте, был ранен и попал в плен. Прожив в России свыше двух лет, после Революции отправился на Родину, но после долгих скитаний оказался в Лодзи. Здесь он встретил весёлую хохотушку красавицу Фруму. Они сразу полюбили друг друга, поженились, и Ференц осел в Лодзи на долгие годы. Ференц был умелым механиком, хорошо знал автомобиль, работал на всех металлорежущих станках, и его охотно приняли на  работу на текстильную фабрику механиком  по ремонту текстильных машин. Он хорошо зарабатывал, и в доме  был достаток. Фрума была великолепной хозяйкой. В их доме царили образцовая чистота и порядок. Однако, после нескольких выкидышей и неудачных родов Фрума лишилась возможности иметь ребёнка. При этом она сильно изменилась внешне  и внутренне. С годами она подурнела, располнела, от прежней общительности не осталось и следа. Всю свою энергию и нерастраченную нежность направила она на своего мужа. Она готовила ему его любимые блюда, следила за тем, чтобы его одежда и бельё были всегда чистыми и целыми. Когда он приходил с работы домой, его всегда ждал горячий ужин с обязательным  бокалом вина. Ференц садился за стол, и молчавшая целый день жена обрушивала на него поток скопившейся за день информации, а муж, добродушно усмехаясь, молча  слушал её, кивая головой и иногда поддакивая. Когда это получалось слишком невпопад, Фрума останавливалась на полуслове и требовала, чтобы он повторил всё, что она только что говорила. Ференц отшучивался и продолжал, не торопясь, с наслаждением поглощать ужин. Они вообще были непохожи друг на друга. Ференц был высокий, жилистый, сильный мужчина с большими рабочими руками, молчаливый и сдержанный. Когда-то тёмные волосы его поседели и стали какого-то  неопределённого цвета. Висячие усы из-за курения трубки местами отливали желтизной. Серые глаза смотрели на собеседника спокойно и доброжелательно, и только в состоянии гнева приобретали стальной оттенок. Обычно он предпочитал слушать собеседника, молча попыхивая трубкой. У него было несколько увлечений. В свободное от работы время он любил вырезать по дереву. У него был великолепный набор инструментов, и он вырезал чертей, вычурные шахматные фигурки и вообще самые неожиданные вещи, которые ему подсказывали поделочный материал и его собственная фантазия. А материал этот ему поставляли племяник Фрумы и его друзья, собиравшие корни и обрезки дерева по всему городу и его окрестностям. Все знали, что куски спиленной груши следует неизменно доставлять дяде Францу. Тот в свою очередь щедро одаривал ребят готовой продукцией. Поэтому перебоев в сырье у него не бывало.
Надо отметить, что Ференц был очень музыкален, прекрасно играл на большой губной гармошке, которую он умудрился  сохранить во время войны и многолетних скитаний. Он обладал красивым  сильным баритоном, и после хорошего застолья любил петь венгерские песни и арии из классических оперетт. Любовь к музыке сблизила его с другом племянника Ароном. Как-то племяник обмолвился, что у него товарищ хорошо играет на скрипке. Ференц попросил привести его к нему в гости. Арон пришёл со своей скрипкой и играл целый вечер. Ференц молча слушал, одобрительно кивая головой и отстукивая такт ногой.
С тех пор Арон стал частым гостем в доме у Ференца. Ференц и его жена привязались к нему, как к родному сыну. Когда он входил в дом, Фрума встречала его громкими приветствиями и тут же принималась его  кормить, а Ференц молча улыбался, но глаза его сияли  радостью. Арон отвечал им взаимностью. Он нашёл здесь то тепло, которого ему так не доставало в его семье. Мать была слишком занята своими болезнями, а отец -  классовой борьбой, чтобы  серьёзно обращать внимание на старшего сына.
С помощью Ференца Арон научился играть его любимые венгерские песни. И постепенно  освоил весь обширный репертуар Ференца, включая классические мелодии и арии из оперетт. Теперь вечерами в доме Ференца устраивались настоящие концерты. Исполнителями были Ференц и Арон, а благодарными слушателями – Фрума и её родственники, иногда заходившие «на огонёк». Обычно основную партию вёл  Арон, а Ференц подыгрывал ему на губной гармошке. Потом Ференц входил в раж и начинал петь. Получалось, как на профессиональной сцене.
Но настоящее действо случалось на праздники, когда в доме собирались гости. Естественно, Арон  был обязательным участником этих мероприятий.
Какое-то время гости во главе с хозяином стола  насыщались и достигали необходимых кондиций, после чего Ференц давал команду, и Арон доставал свою скрипку. А дальше всё происходило по устоявшейся схеме. Сначала исполнялась классика: «Венгерская рапсодия» Листа, «Чардаш» Монти и «Венгерский  танец» Брамса. Ференц при этом дирижировал рукой и победоносно поглядывал на присутствующих. Потом следовали  венгерские песни, которые  исполнялись уже  дуэтом - на скрипке и губной гармошке.
Затраченные силы требовали восстановления. Поэтому объявлялся перерыв для второго тура застолья и подготовки слушателей к основной части концерта. Раскрасневшийся, с бокалом в руке Ференц выходил на середину комнаты, где его уже ждал Арон со скрипкой. Глубоким грудным голосом Ференц исполнял арию Тассило из оперетты Кальмана «Марица». Когда звучали финальные слова арии:
                -Гей, цыган, гей, цыган. Громче играй!
                Песне ты огонь весь отдай!
он срывался с места и пускался в пляс, выделывая специфические «Па» и щёлкая каблуками. Затем они  исполняли и другие арии из оперетт Кальмана, Легара, Штрауса. Ференц пел их на немецком языке, но присутствующие в большей или в меньшей степени понимали смысл  исполняемых произведений, тем более, что это происходило не в первый раз.
Все с нетерпением ждали наиболее волнующей части концерта, когда на сцену выплывала Фрума. Звучал дуэт Тассило и Марицы. У Фрумы был небольшой, но приятный голосок,  и дуэт производил впечатление. Когда Ференц пел:
                -Мой верный друг, сегодня ясный день.
                Ты голубое платьице одень,
он называл именно тот цвет платья, в котором Фрума была  в этот момент. Когда же звучали слова:
                - Она спешит, смеясь издалека.
                В его руке дрожит её рука,
Фрума протягивала Ференцу руки и счастливо смеялась. А  завершающая часть  дуэта звучала так искренне и проникновенно, что слушатели начинали чувствовать свою сопричастность с происходящим. Взрослые вспоминали свою юность, свои чувства, и молодели душой. Даже мальчишки, ещё толком не познавшие любви, вдруг чувствовали какую-то неясную тревогу, какое-то томление, желание кого-то защитить.
Кульминация наступала, когда Ференц обнимал жену и пел:
                - Кто придумал вас, ужимки ваши, вашу слабость?
                Если вас придумал Бог, то ему сам Чёрт помог.
                Но, кто б ни был он, придумал вас
                Он в добрый час!

Фрума преображалась. Она вся светилась, лукаво сверкая глазами, распрямлялась, даже становилась как бы выше ростом и превращалась на короткое время в прежнюю молодую красавицу Фруму, которую когда-то встретил и полюбил Ференц. Присутствующие встречали это превращение взрывом аплодисментов, и застолье возобновлялось.
Заканчивалось оно обычно на грустной ноте. У Ференца начинался приступ ностальгии, который требовал своего музыкального выражения. Арон уже был готов к этому. Опять звучала музыка Кальмана, в которой Ференц  изливал  в ней всю свою тоску по оставленной Родине:
                -Всё, что на сердце легло,
                Злое время унесло.
                Не осталось ничего.
                Был скрипач Пале Рач,
                И нет его.

После этого у Ференца начинали литься слёзы из глаз, и это было сигналом, что пора расходиться.
Гости шли домой, восхищаясь талантом исполнителей и всякий раз удивляясь замечательному преображению Фрумы. А Ференц и Фрума ещё долго молча оставались сидеть за столом, глядя друг на друга влюблёнными глазами, и улыбались. Потом Ференц шёл спать, а  Фрума принималась наводить порядок, вздыхая и улыбаясь сквозь слёзы.
          Утром начиналась обычная жизнь, но  в следующий праздник всё повторялось вновь.
К несчастью, эта замечательная традиция была прервана самым грубым, варварским способом. В один далеко не прекрасный день жизнь в Лодзи и во всей стране резко изменилась. Грянула война. В Лодзь вошли немцы. Ференц Экели как представитель дружественного немцам государства неожиданно оказался в превилигированном положении. Его продвинули по службе и повысили зарплату.  Но когда ему стало понятно, какая опасность ожидает  евреев города, он тайком оборудовал в сарае убежище-схрон, где прятал свою дорогую Фруму. По ночам он выводил её во двор подышать воздухом, а потом они шли домой, где она могла помыться, поесть и выговориться.
Однажды в январе 1943 года Ференц, как обычно, глубокой ночью вывел Фруму во двор. После многочасового сидения в тесном помещении ходить ей было трудно, но она понимала, что ей надо размять хоть немного затекшие мышцы и суставы. И она мужественно брела по двору, опираясь на руку  мужа. Стоял небольшой мороз, и снег, обильно нападавший за день, слегка поскрипывал под ногами. Город спал, и только где-то вдалеке лаяли собаки. Фрума устала, и они присели  на скамейку возле дома. Там они сидели молча, тесно прижавшись друг к другу, наслаждаясь тишиной и чистым морозным воздухом. Но вот, облака, закрывавшие небо, слегка раздвинулись, и в образовавшуюся брешь выплыла яркая луна, сразу же осветившая засыпанную снегом землю. Оставаться во дворе стало теперь опасно, и Ференц увёл Фруму в дом. От свежего воздуха у Фрумы вдруг закружилась голова, и она, совершенно обессиленная, опустилась на стул. Ференц снял с неё обувь, помог ей раздеться. Он смотрел на её осунувшееся, сильно постаревшее за последнее время лицо, потухшие глаза, и сердце его разрывалось от острой жалости.
-Ну, потерпи ещё немножко, милая, - говорил он, поглаживая её поседевшую голову, - скоро кончится зима, наступит весна, потеплеет, мы сможем больше гулять, а там  и война кончится, и не надо будет больше прятаться.
 Фрума слабо улыбалась и прижималась к груди мужа.  Постепенно она пришла в себя. Глаза оживились, на щеках появился лёгкий румянец.
-Спасибо, родной. Мне уже полегчало, и теперь я сама справлюсь.
Пока  Фрума мылась в тазу горячей водой, загодя заготовленной Ференцем, он собирал на стол обильный ужин. В это время  сосед, вышедший ночью по нужде во двор, увидел во дворе у  Ференца цепочку свежих больших и малых следов на снегу. У него не было никаких сомнений, что малые следы принадлежали женщине и что этой женщиной может быть только жена Ференца, Фрума. Вернувшись в дом, он не утерпел, растолкал жену и поделился с ней распиравшейего сенсационной новостью.  Эта новость привела её в крайне возбуждённое состояние. Сна, как и не бывало.
-Я так и знала, - заговорила она с явным злорадством, - Это он прячет свою евреечку. А я то думала, куда она делась. Я её всегда терпеть не могла. Прикидывалась добренькой. «Сю – сю, сю – сю, заходите, проходите, садитесь.» А в глаза не смотрит, змея подколодная. И он  хорош!    Весь из себя такой честный, такой правильный. Все думали, что он - важная персона, преданный союзник Рейха, а он столько времени всех морочил и  прятал свою фифу! Нет, надо обязательно сообщить, куда следует. Прямо сейчас!
 Мужа не надо было долго упрашивать. Он тут же побежал к живущему неподалёку Стасу Шикульскому, который  к этому времени устроился на работу в полицию и уже успел прославиться своей звериной жестокостью. Стас пьянствовал  дома с двумя приятелями – полицейскими. Схватив оружие, они побежали за предателем к дому Ференца. По дороге был выработан план предстоящей операции. Так как  двери и ставни в доме были сработаны самим Ференцем, неожиданно ворваться в дом не представлялось возможным. Было решено воспользоваться помощью соседа, чтоб выманить Ференца на улицу. Всем в округе было известно, что Ференц делал прекрасные лечебные настои из различных трав. Он ими очень гордился и щедро делился с соседями. Предатель - сосед, у которого была  больная жена неоднократно пользовался услугами Ференца. Поэтому сосед, постучавшись, сказал, что у жены сильный приступ астмы, она буквально задыхается, и только  Ференц знает, как её спасти. Когда Ференц приоткрыл дверь, стоящий за дверью Стас рванул её на себя и ворвался в сени. Но Ференц сумел оттолкнуть его и схватить стоящий у стены топор. Он успел рубануть  Стаса топором по голове прежде, чем  был изрешечён  пулями полицейских. Падая, Ференц заблокировал своим телом дверь в комнату, как будто  в последний момент своей жизни он хотел защитить любимую жену от непрошенных гостей. Полицейским пришлось изрядно потрудиться, оттаскивая его тяжёлое тело от двери. После этого полицейские ворвались в дом, бросили Фруму на пол и принялись яростно избивать её ногами до тех пор, пока она перестала стонать и шевелиться. Затем один из них выстрелил ей для верности в голову. Труп  Стаса полицейские  унесли к нему домой, вытащив предварительно изуродованные трупы Ференца и Фрумы во двор. Там они пролежали до утра, а потом были увезены полицией. Предатель – сосед с женой   той же ночью вынесли из разгромленной квартиры всё ценное.
Известие о ночном бое облетело весь прилегающий район. Ференца и его жену все хорошо знали и уважали, а Стаса презирали и ненавидели. И все единодушно сходились на мнении, что Ференц умер так же достойно, как и жил, а Стас получил по заслугам. Собаке – собачья смерть. Соседа – предателя старались избегать, и он, опасаясь преследования, сбежал с семьёй из города.
На утро после происшествия к дому Ференца потянулись любители поживиться чужим добром, сочувствующие  и просто любопытные. Из дома вымели всё, что не захотел забрать сосед. Побывал на месте происшествия и один из друзей Ференца, который бывал неоднократно в гостях у Ференца и участвовал в праздничных застольях. Неожиданно он обнаружил, утеряную кем-то из мародёров, затоптанную в сугробе знаменитую губную гармошку Ференца.   И потом много лет подряд по праздникам он доставал из ящика эту реликвию, и ему  казалось, что он слышит чарующие звуки чардаша и видит своего друга, страстно и вдохновенно отплясывающего любимый танец.