*- В тексте использованы
цитаты из песен
Чаю. Налей мне чаю.
Укрой меня потеплее.
Не спрашивай, что случилось-
Спроси, чего не случилось.
***
На улице минус тридцать, а я еду посмотреть на свет в окнах квартиры, в которой он давно не живёт.
Сложно придумать прогулку более бесцельную (да-да, придумай меру бесцельности).
Можно сказать, что мне так легче, мне от этого теплей, но речь идёт скорее о «***во» и «совсем ***во».
Сворачивая с моста, я завожу патефон. Этот отрезок пути я проживаю под взрывную «Дочь самурая» «Сплин».
Ну да, музыка создаёт атмосферу, музыка подчиняет ритму, музыка подсказывает решение, это я помню.
Маршрут-петля, покосившийся дощатый коридор у забора стройки, сигарета возле реки, узкая тропа, бродяги под Ленинградским мостом, следы костров,
"На снегу-у-у
Дым костров да кругом корабли…"
хозяйки с собаками и я, выгуливающая – себя.
Дистанция. Воздушная петля. Вначале был страх и желание быть обнаруженной. Были капюшоны и шарфики на пол-лица. ***в конспиратор. Теперь, когда я знаю, что его там нет, я могу подойти и поближе. Я вконец охуела и могу подойти к подъезду.
***
По утрам я развлекаюсь иначе.
С восьми до девяти у него на работе пересменка.
В 8.20 заходит женщина в красном пальто, в 8.25 выходит женщина в шляпе, полдевятого приезжает мужик в норковой шапке, в 8.35 – мужик в вязаной шапке, без двадцати выезжает чёрная «Волга»…
А я стою в этом дворе, в котором решительно нечего делать, кроме как стоять. Так получилось, что самый удобный наблюдательный пункт на узкой и очень оживлённой пешеходной дорожке, и людям, идущим на работу, приходится меня огибать.
Есть ещё качели в глубине двора, но с них ничего не видно.
Есть качели у забора, но это слишком явно. Они служили мне хорошим пристанищем зимними метельными вечерами, но в феврале в восемь утра они никуда не годятся.
Ближе к весне (в которую не верила), подпирая угол дома, я заново открыла для себя песню «Paint». Даже непонятно, зачем мне морозным февральским утром песня про «жаркий июльский день, когда болотА горят». Белое небо?
Для полноты картины, наверное, стоит сказать, что за все свои утренние рейды я его ни разу не видела.
Но мне приятно быть «где-то поблизости».
Полдесятого я еду домой.
Вообще, я никогда не думала, что я (!} в семь утра (!!!} ежедневно (!} буду ездить куда-то в переполненной (! }маршрутке, чтобы часочек-другой тупо стоять в каком-то дворе.
***
Зимой я смазала все качели в окрестных дворах. Ибо, – кто там скрипит третий час подряд – качели окружены бараками и окнами.
Я упираюсь ногами в снег – качели мне явно малы.
Песенки я нашла такие чёрные, каких уже давно не слушала. Вот этого самого часа они ждали много лет в дальней папке. Если честно, я собиралась до них никогда не добраться.
"Утонуть так просто-
Нужно всего лишь любить".
Я отталкиваюсь и думаю, что хорошо было бы однажды раскачаться и улететь вон на тот забор, чтобы чугунные прутья прошли насквозь, и чтобы меня отпиливали от него двое суток.
"Не плачь, малыыыш-
Мы везём тебя в морг! Морг! Морг!"
Вот, кажется, я и нашла идеальную смерть. Такая весёлая, такая лёгкая, такая моя.
***
Мы, дядя Ваня, будем жить.
Проживём длинный-длинный
ряд дней, дооолгих вечеров….
А.П.Чехов в постановке Р.Туминаса.
Утки не вернулись.
_______________________
Я знала, что он не позвонит.
Если у меня всё так хорошо, как я ему рассказала, зачем мне звонить?
Я дала ему понять, что он сломает мне жизнь, если будет настаивать.
Но я была уверена, что мы очень быстро как-то случайно пересечёмся.
Я каждый день выходила на улицу с ощущением, что вот, сегодня это случится.
Теперь я понимаю, что случайной встречи можно ждать и пять лет, и десять, и вообще не дождаться, и мне всё хуже. Я помню эти ужасные истории из газет о том, как «они встретились через двадцать лет – и – ах – я тебя всё это время любила, первые пять лет было хоть волком вой, а потом ничего…»
У нас нет этих двадцати лет.
Мы можем никогда не встретиться, и как было бы страшно, если бы я знала это наверняка.
Мы не вместе- как так? Так не бывает, так не должно быть…
Я УСТАЛА ЖДАТЬ ЧУДА.
Меня это измотало.
И теперь уже ясно, что это не закончится.
Это похоже на табачную ломку. На первый день. Мой первый день не кончается полтора года. И я катаюсь по снегу и ***рю головой об скамейку.
Но на наркотическую ломку это не похоже. Потому что, если бы наркоман мог получить наркотик, сделав всего один телефонный звонок, он бы эту возможность использовал.
В какой то момент мне стало всё равно, какой он и чего он хотел. Я поняла, что просто дико хочу к нему. Я его кругом оправдала.
До поры до времени меня занимал мой дипломный проект, и я с ужасом ждала дня, когда меня ничто не станет отвлекать. Вечером я легла спать, и наутро рухнула в пустоту.
"Не кончается пытка
И карлик трясёт головой
Как непрочно и зыбко
И взгляд твой почти неземной
Будто всё здесь ошибка
И сердце ждёт искры иной
Оттого-то молчит и молчит небо над головой…"
15.29,15.29, 15.29,15.29, 15.30... ещё никогда я не чувствовала время так посекундно. Я учусь его убивать. Никогда ранее в этом не возникало необходимости, развлечения перетекали друг в друга. Я с радостью иду спать. Не имеет значения, сколько длится сон. Когда он закончится, всё равно наступит очередной пустой день. Ещё один день, украденный у меня. Я стараюсь проспать как можно дольше и, просыпаясь, жалею, что уже выспалась, жалею, что нельзя спать круглосуточно. Я несколько раз в день навещаю свою кровать, думая о том, что через несколько часов меня наконец-то вырубит.
Хочу остаться я в кровати навсегда,
Как обалдевший от бессмертья динозавр.
Просыпаясь, я понимаю, что впереди у меня целый день, и мне надо чем-то его заполнить..
И я опять встаю и начинаю день,
В котором, как всегда, не будет ничего.
О том, что он не последний, я предпочитаю не думать.
Вдобавок я после расставания с Лёхой стала абсолютной затворницей. Можно ведь сходить в ночной клуб, в театр, на пикет, погулять с друзьями по Арбату; съездить на «Купальскую ночь» за город; а по выходным идут акции по пристройству животных. Но я словно хочу довести одиночество до абсолюта.
Высота одиночества- элемент ультрасил.
И спускаться не хочется, и стоять нету сил.
______________
Тошно.
Я вообще не чувствую, что живу.
Я гнилой пень.
Сожрав себя, брожу в поисках пищи, жру окружающих. А главное, так хочется найти виноватых.
Какая льдина внутри.
Но – чувствуя каждую секунду, я не чувствую времени, оставшегося позади, пропасти между тем утром – и сегодняшним (это вообще свойство не заполненного событиями времени – тянуться медленно, а вспоминаться как одна секунда). Я представляю всё так живо, словно это было вчера и будет завтра.
И я скажу: неужели я дожила до этого дня?
__________________________
Я перечитываю и думаю: какой долгой и пустой была эта зима, и какой маленький получился текст. Неужели все страдания уместились в пару абзацев?
***
О, это всё так легко решается – ведь можно просто позвонить.
Но я не имею морального права звонить.
Вернуться можно только навсегда, а не с тем, чтобы снова в сомнениях стоять на пороге.
Я не рассматриваю никакого варианта, кроме как случайная встреча.
Я постоянно представляю всякие ситуации, в которых мы могли бы встретиться, к любой текущей ситуации примеряю эту встречу.
Самые безобидные фантазии – столкнуться вон в том узком тёмном переулке/ на лестнице/ в лифте ( с непременным «Ах, не зря я так не хотела сюда идти – вороны каркали, собаки лаяли…».
Я думаю: ну пусть на работе кому-нибудь станет плохо. А я случайно врежусь в него с кружкой кипятка у лесенки или крикну с балкона «Господин поручик, я забыла наручники!»
Короче, когда в коридоре раздался грохот и Л.Д. воскликнула «Эпилепсия!», я понеслась на второй этаж: «Наташа, скорую, мужчине плохо!». Я сорок минут просидела на подоконнике, а приехал не он. Что-то я, видимо, недомоделировала.
Иногда я думаю, пусть мне станет плохо. Вон, лужа подтекает под станок, а он под напряжением. Здорово было бы уебаться током.
Курю без шапки и, хихикая, думаю: «Простужусь, заболею, дотяну и умру у него в машине, чтобы он получил ****юлей от начальства и остался без премии!»
Еду в кабине маршрутки и думаю: пусть это будет авария, раз иначе нельзя… Да, вылечу через лобовое, доползу до него, и потом выяснится, что с такими повреждениями я вообще не должна была никуда поползти, и вообще, я к тому моменту была уже мёртвая. Не без мистики, да. Я была бы самым счастливым покойником на свете.
***
«Я б хотела, чтобы у меня всё было,
как у тебя. «…» Я так тебя люблю,
что хочу быть тобой. «…» Я хочу,
чтоб совсем нельзя было разобрать,
где ты, а где я».
Э. Хемингуэй.
Я всегда что-нибудь беру от тех, в кого влюблена. Мимику, жесты, слова, манеру говорить. И когда я говорю, как он, когда я улыбаюсь, как он, мне кажется, что он во мне.
Из этого союза я вынесла две вещи: привычку перчить помидоры и навык выжимать чайные пакетики.
Такой невинный, ни для кого не читаемый жест. Но, совершая это, чувствую себя практически диссидентом.
Своё прежнее «алё» я заменила «слушаю», «хорошо» заменила на «ха-ра-шо». Его движением я прикасаюсь к виску, и мои мягкие чёрные широкие штаны тоже необъяснимо напоминают мне о нём.
Я от него подцепила два слова: духовность и реализация. Не то чтоб я их раньше не знала, но как-то не замечала, и совсем не мой лексикон, это точно. А тут я вдруг начала произносить их по любому поводу. Потому что реализацией было как раз то, что я всё-таки пришла к нему после «трёх ужааасных недель».
Он кстати тоже хотел чтобы у меня всё было как у него
Я читал эту книгу, хочу, чтобы ты тоже прочла(Я только на четвёртый год задумалась: а что, если та флешка, которую он давал мне на прощание, была не пустая?).
У меня есть электрошокер, у тебя тоже должен быть.
Подари обезьяне гранату!
Доходило даже до предложений побрить меня на лысо.
***
Я думаю о другой жизни, где я не я, а он – не он, но мы и там очень на себя похожи. Мы были уже и туристами, и соседями по коммуналке, а однажды он даже купил меня на ярмарке, где продавали крестьян.
***
«Все долгие годы разлуки,
разговаривая сам с собою,
он то и дело повторяет её имя:
Видишь, Нюта, я успел и посуду
помыть, и брюки простирнуть».
Д. Рубина.
Я всё время говорю. О нём или с ним. Я отвечаю себе, как ответил бы он.
И тогда мне легче, мне даже весело.
Отходнячки с этого веселья очень жёсткие. Наступает день, когда ты лежишь и понимаешь, что уже не хочешь мечтать, думать, говорить. И понимаешь, что это не он, это одеяло.
Каждые полчаса я выхожу покурить. Во дворе у меня есть метровый пень, и на нём – кепка. Её раньше не было, но последний год я предчувствовала, что на пне появится кепка. Я хотела надеть её сама, но мне было жаль моей бейсболки. Летом кровельщики уронили свою бейсболку в бетонный раствор. И всё сбылось. И вот, я закуриваю и говорю:
«Лёша, тебе снятся хорошие сны? А мне сегодня снилась безграничная весна…»
***
Сам он снится мне не часто, за всё это время – от силы – раз семь, и чаще в эпизодах.
Вот мы поссорились, и он везёт меня домой, весь сон многократно ссоримся и едем домой. Во сне у него были ****ые-переёбаные «жигули», и по пути они обязательно ломались, то на Молодёжке, то возле завода. И мы залезали под них, чтобы чинить их, и там мирились, и, починив, ехали назад, опять ругались и снова ехали.
__________________
В другом сне мы сидим в отштукатуренном кирпичном сарае с маленьким заколоченным окошечком, а снаружи то ли апокалипсис, то ли экологическая катастрофа, то ли зомби бродят, то ли террористы. Внутри сарая ничего нет, за исключением двух здоровых кусков ткани, одновременно похожей и на брезент и на латекс, и на мешок для трупа.
И вот, он говорит мне, что мы можем спастись, для этого надо лечь непременно в разные углы и накрыться этой тканью и там отлежаться. Там будет душно и страшно, и мне покажется, что я умираю, но это надо выдержать, это нас не убьёт, только так мы можем спастись.
Под тканью мне мгновенно становится душно, очень душно и очень страшно. И я думаю, зачем мы легли в разные углы – если бы он был рядом, он что-нибудь сказал бы, и мне не было бы так страшно.
И я начинаю кричать. Тихо – чтобы не услышал он, чтобы не оскорбить его своим недоверием, но с целью, чтобы меня услышали на улице. Это очень наивно, потому что он ближе, чем те, на улице, и вообще, я не знаю, кто там, но понятно, что от них хорошего не жди.
Так я и проснулась – стоящая на своей кровати, натянувшая на лицо тюль занавески и приглушённо кричащая «помогите».
___________________
Однажды вечером мы возвращались домой. Там, где во сне стоял наш дом, наяву находится полузаброшенный сквер. Лето. Темнеет. Мы поднимаемся на пятый этаж, я беру на балконе свой велик и сообщаю, что еду за пирожными, очень уж хочется, чтобы в такой тёплый уютный вечер был чай с пирожными. И ничего, что темно, кулинария-то через дорогу. Но по приезде выясняется, что это днём там кулинария, а по ночам там кабак. Стоит куча народа, и все не за пирожными. И тут я думаю: вечер хороший, прокачусь ещё немножко, всего одну остановочку. Заезжаю на территорию больницы, но это наяву там больница, а во сне там скотоферма. Заезжать я туда не собиралась, но за мной увязалась стая собак, и я заехала - там же люди, там же сторож в будке. Но будка пуста. Тогда мне ничего не остаётся, как слезть с велосипеда и перелезть через бортик бассейна. По центру территории расположен некий искусственный водоём для разведения крокодилов. По периметру он перетянут широкой арматурной сетью. Удержаться на ней, конечно, можно, но чтоб всю ночь… Бассейн наполнен кипятком, но в нём неплохо так живут крокодилы. На меня вроде не косятся, но к ним только попади. А снаружи ждут собаки. Но я думаю: меня же долго нет, он же сейчас пойдёт меня искать, и найдёт. Но пришёл не он.
__________________
В другом сне я с известной целью разгуливала по территории больницы, а в больнице был карантин. Здание было высотой с небоскрёб, но при этом с небрежной типично-советско-общаговской отделкой.
«Не пущенные» внутрь посетители толпились у здания, а больные из окон бросали им письма в бутылках, - пластиковых, что весьма разумно. И я всё искала письмо от него, хотя он даже не знал, что я здесь, и мне попадались жёлтые выцветшие письма, датированные концом семидесятых…
В итоге я иду на трамвайную остановку, и вот там-то встречаю его. Огромный, как лось, Лёха во сне был похож на африканского ребёнка и вообще выглядел ужасно. «Когда ты ушла, - говорит он, - Я с горя завёл собаку, а ещё я пытался стать веганом. Месяц веганил, а потом год лечился». Я всё пытаюсь начать разговор о том, как мне без него было плохо, но он мне и рта не даёт раскрыть.
И на этом всё, если не считать прозаичного сна, где мы вместе разгружали фуру с собачьим кормом, и четырёх снов, где я пряталась то у него, то от него.
___________________________
Ах, да, однажды мне приснился Лёха из песочного теста, и я его сожрала. Надо ли говорить, что, проснувшись, я взялась кулинарить…
***
Даже там, куда я попадала случайно, там, где я бездействовала, у меня не было ощущения, что это чужая жизнь. Ехал ты своей хорошей прямой дорогой, и вот проехал перекрёсток, где надо было свернуть. И ты уезжаешь всё дальше, и уже давно понял, что надо было, но ***ришь и ***ришь всё дальше по этой чужой дороге.
И отмечаешь в календаре потерянные дни, месяцы, годы, чтобы однажды написать там «жизнь просрана».
Какой-то путь должен был открыться, новый, красивый. Должна была начаться эпоха.
Я думаю о том, что сейчас я могла бы быть счастлива, а вместо этого целыми ночами сижу в своём дворе с сигаретой и разглядываю трещину в земле.
***
Я понимаю, что мысли о нём берегут меня от какой-то большей боли.
Параноик всегда найдёт, над чем загнаться, так пусть это будет любовь.
Мысли о любви приятны даже без хеппиэнда.
Они будут тебя ломать, изматывать, но они никогда тебя не убьют.
Убивают только мысли о смерти. Я знаю, о чём говорю.
Лучше, чем воспоминания о любви, только сама любовь.
_________________________
Я понимаю, что вокруг много людей, так или иначе любовь похоронивших и живущих по принципу «счастье - это отсутствие несчастья». Я на каждого смотрю через эту призму. Вот эта шестидесятилетняя женщина – сколько лет она живёт с этим – тридцать? сорок?
За все время наших встреч я не написала ни строчки. «Я счастлива, но о чем же я теперь буду писать?» - думала я.
Закончись эта история хорошо, не было бы этих тридцати страниц.
«Приятнее быть счастливым, чем быть поэтом».
_______________________
Пишу о тебе до тошноты, до полного отстранения и наблюдаю, как ты из осязаемого и горячего превращаешься в буквы.
Мне очень приятно писать о тебе. Мне нравится переживать это снова и снова.
_____________________________
Вообще когда увлекаешься худ.приёмами и выразительными средствами, ты иногда напрочь забываешь, что пишешь о реальном человеке, в результате ***ешь и теряешь края. Мне случалось терять края и когда мы общались. Тогда он морщился и говорил «хватит».
Я совсем не уверена, что прототип оценил бы юмор про щуку. А по поводу пьесы мне вообще пришлось бы долго объясняться, дескать «драматургия требует гротескного юмора и не терпит посредственных персонажей». Ну и, естественно, на третий год мне пришлось прибегнуть к вымыслу, потому что реальные ситуации закончились, хотя я выпивала их до дна и обыгрывала каждую мелочь.
Тебе нельзя читать этот текст. По крайней мере, в том виде, в котором он существует для других.
Я использовала гротескный юмор, доводя черты характера до абсурда.
Я употребляла грязные журналистские приёмы. Брала фразы из двух разных разговоров и… того…монтировала их! Ведь про ад ты говорил совсем не в последний день, и ты имел в виду только то, что руль надо держать двумя руками. А я в стихотворении это перевернула… Мы торопились в мой личный ад.
И ещё ты там шутишь, а я тебе там как будто бы очень остроумно отвечаю. Например, говоришь своё любимое «Лицо без морщин – ещё не лицо», а я в ответ: «Жопа без целлюлита ещё не жопа! Желудок без гастрита ещё не желудок!», а на самом деле я это придумала только через три года.
Смогу ли я сразу с тобой говорить, когда снова встречу тебя? Ты спросишь что-нибудь типа «Ты хоть иногда меня вспоминаешь?» Что, если я не скажу ничего? Потому что – где ты была столько лет, если я тебе так нужен? Я вроде каждый день с тобой разговариваю. Точно так же я вчера обнимала подушку и говорила ей: «Знаешь, Лёха, тебе нельзя читать, что я про тебя написала. Я употребляла грязные журналистские приёмы…» То есть, у меня тексты-то обкатанные – на подушках, на одеялах. Когда я встречу тебя, я приду домой, и все эти предметы, которые несколько лет были тобой, станут собой