Медведь
Ну, вот и конец поискам! Это последний городок, где хоть что-то могут про нее знать.
Мужчина бросил на узкую железную кровать дорожную сумку: остальной багаж получит завтра. Пришлось снять эту комнатенку. Он недовольно обвел глазами убогую клетушку. Здесь, говорят, раньше прислуга жила… Повар, что ли? Впрочем, ему-то уже все равно! Хоть конюх. Безумная затея отыскать незнакомую девушку закончилась ничем. Поиздержался, устал… Да и шутка ли! – облазил все побережье…
Какая-то тоскливая пустота овладела им, словно заранее чувствовал, что назавтра, наведя всяческие справки и потратив в архивах последние гроши, опять ничего не найдет.
А ведь она должна быть где-то здесь, совсем рядом! Все следы ведут в эти края – сомнений нет! Человек не иголка, а вот ведь, как сквозь землю провалилась. Ладно, утро вечера мудренее. Завтра снова примется за поиски, сейчас – спать. Он застелил койку, переоделся и, загасив свет, открыл окно.
Темны южные ночи! Словно в черный бархат укутан весь мир… Поверх небосклона выложены звезды, небесные алмазы. Уж он-то знает им цену! Не один переливчатый камешек огранил и оправил. В окно струится ароматный ночной воздух, хочется вдохнуть его побольше, задержать внутри. чувствовать и слышать эту ночную тишину.
Сколько ароматов, шорохов, таинственного стрекотания и неожиданных звуков…
Мужчина достал портсигар, закурил, выпуская дым в растворенное окошко, устало прищурил глаза. Вот вся жизнь пролетела так и не понятая им до конца, как эта непроницаемая ночь, полная недосказанности. Что там, во дворе??? Шумит листвой большое дерево или это отдаленное ворчание прибоя?
А вот - слышно, как некто крадется вдоль дома к черному ходу, шаркая подошвами по стертому покрытию двора. Этот субъект вспугнул кошку, и животное, направлявшееся по своим неотложным делам, коротко мявкнуло, недовольное тем, что ему помешали. Ведь звери тоже, как и люди, чего-то хотят, о чем-то думают… Наверное даже мечтают! Некоторые живут парами, некоторые - в одиночку… Как тот медведь, будь он неладен!
Мужчина неплотно притворил окно – не хотелось лишать себя удовольствия вдыхать свежий ночной воздух, и присел на кровать. Звуки за окном стали глуше, только слышалось приглушенное створкой стрекотание кузнечиков. Бледный призрачный свет скользил по стенам, вот он коснулся какого-то шкафа или, вернее сказать, комода, подчеркнув его странную архитектуру. Две деревянные башенки, поблескивая узкими стеклянными глазницами, смотрели на нового жильца. Внутри башенок - ничего: только голые запыленные полки. Нижняя часть представляла собой множество выдвижных ящиков, каждый из которых был снабжен двумя бронзовыми ручками. Постоялец, поддавшись естественному порыву любопытства, дернул верхний ящик. Конечно, деревянное нутро пусто. Да и что там могло быть? Забытая квитанция? Расческа?
Мужчина протяжно зевнул, потянулся и вернулся на кровать, покорно звякнувшую старыми пружинами. Снял наручные часы, блеснувшие тяжелым литым браслетом, положил их на тумбочку. Полированная поверхность отразила целую гирлянду светящихся точек, повторяющих граненую окружность. Несмотря на дорожные издержки, постоялец был хорошо одет, носил золотой перстень на указательном пальце и массивные запонки в крахмальных манжетах. Несомненно, это был господин, а не какой-то там конюх…
Господин обеспеченный, знающий себе цену, но, к сожалению, изрядно потрепанный жизнью. Жесткая складка между бровями и сурово сжатая линия губ, придающая подбородку терпеливо-горестный вид, свидетельствовали о непростой судьбе, словно этот человек привык постоянно сдерживать себя, находя в этом занятии то ли успокоение, то ли – кто знает! - даже удовольствие.
По профессии он был ювелир и владел теперь большой лавкой, приносящий приличный доход, слыл самым крупным знатоком камней и, имея дома уникальную коллекцию, мог запросто проконсультировать по вопросам минерологи университетского профессора.
Его уважали, несмотря на то, что в обширной биографии господина имелись темные страницы – несколько лет, проведенных за решеткой по обвинению в контрабанде.
Ложным было это обвинение или правдивым, решил суд: его признали виновным.
Сам он себя таковым не считал, впрочем, и о потерянных годах особо не жалел.
Корил же себя, и в последнее время - особенно часто, совсем за другое, и сожалел, тоже теперь нередко, о другом.
Неожиданно он вспомнил свою жену. Их недолгая совместная жизнь в тихом городке на берегу живописной реки была полна взаимных обид, упреков и сцен ревности. А ведь сочетались браком, как ему казалось, по большой любви! Хотя, впрочем… Он был тогда влюбчив, горяч, и вполне понятно, что его воображение буквально воспламенила эта яркая, самолюбивая женщина, привыкшая во всем брать верх.
После случайного знакомства в городском парке он стал искать встреч, поджидая в тех местах, где она появлялась. Посылал на квартиру букеты, один раз даже нанял музыкантов! Те приехали в белом ландо и принялись играть на скрипках…
При первых же звуках избранница захлопнула окно.
Он дарил ей подарки – она отсылала их обратно, не развернув упаковки. Он просил ее руки трижды – она только смеялась над ним. Когда, мучимый раздумьями, повторить ли просьбу в четвертый раз, решил этого не делать, неожиданно получил записку: «Согласна».
Медовый месяц они провели в Италии, катаясь в гондолах и попивая в больших количествах кислое местное вино. Вкус этого вина казался водянисто-незрелым, хотя окружающие наперебой его нахваливали. Жена, смеясь над ним, дразнила «русским медведем», мол, ему самогон подавай! Или, в крайнем случае, квас. Она была в восторге от блистательной Венеции, от шумной праздничной толпы, от восторгов и комплиментов в свой адрес. Ему очень скоро стало скучно.
Вот и сейчас, сидя на кровати в тесной комнатке, все убранство которой составляло «панцирное» ложе и претенциозный комод, он вдруг почувствовал себя в Венеции, ощутил на губах то странное горьковато-кислое вино, придающее теперешнему его состоянию особенный привкус холодного одиночества.
«И ни одной родной души!» - в гулкой пустоте комнаты эти слова прозвучали смешно…
Улегся на кровать, медленно вытянул ноги. В помещении было темно, лампы он так и не зажег, опасаясь множества насекомых, неизбежно привлекаемых ярким светом.
«Будут лететь на лампу, падать на стол. Звук такой неприятный, когда они щелкают, ударяясь о стекло!» Постоялец попытался заснуть, усталость застывала в мышцах, делая их неподвижными. Странно! Чем больше тело требовало сна, тем яснее работала голова.
«Это – конец пути! Точка обретения, нового отсчета, быть может, даже новой жизни.» - подумалось вдруг, и он удивился, откуда такие мысли? Ведь завтра ничего, ровным счетом ничегошеньки не будет найдено ни в архивах, ни в управлении…
«Нужно бы взять на прокат авто!» - решил он, оценивая чугунную усталость, сковавшую ноги. «Быстрее дело пойдет! Объеду все, и на вокзал. Ясно, что все впустую. И потом, нужно было в гостиницу… Здесь, конечно, намного дешевле, но все же… Да ладно! Три-четыре дня - переживу как-нибудь! Здешнюю кухню все хвалят, и место вполне» - он усмехнулся – «романтичное».
А место, действительно, было очень романтичным! Проснувшись рано утром, новый жилец сумел оценить по достоинству и затуманенный встающим солнцем бледно-розовый вид из окна, и чистый, уютный дворик с растущим посередине каштаном, чей могучий ствол опоясывала полукруглая скамья, рассмотрел красиво выложенный, но уже местами совсем стертый кирпичный рисунок широких дорожек.
Он распахнул окно и высунулся почти наполовину, купаясь в утренней свежести, как в прозрачной влаге, не боясь выпасть из окна, благо это был первый этаж. Кто-то рассказывал ему, что в здешних краях случаются страшные шторма, затапливающие нижние этажи, а порой даже уносящие в пучины моря целые кварталы.
Впрочем, они бывают осенью, а сейчас – начало лета. Оно здесь начинается тогда, когда в его родном северном городе еще нет никаких цветов - даже мелких, желтеньких, похожих на веснушки мать-и-мачех! Не говоря уж о более серьезных растениях…
Здесь цвело и благоухало все, что только можно себе представить. Он не знал названий и половины причудливых соцветий в виде гроздей, пучков и даже каскадов, но вдыхал их изысканные ароматы, наслаждаясь, как истинный гурман. А названия… Разве в них дело, когда сила цветения выбрасывает сокрытую до поры нежность даже из скрюченного, сухого костыля, только отдаленно напоминающего растение!
Дом постепенно пробуждался. Из расположенной неподалеку от его комнаты кухни текли, перемешиваясь с цветочными и чем-то дополняя их, аппетитные запахи свежей выпечки. Принюхиваясь, он с удовлетворением подумал: «Булочки с корицей!» И тут же вслед: «Кофе с цикорием!» Эти несложные умозаключения настроили на такой оптимистический лад, что он, насвистывая любимую арию из «Севильского цирюльника» - ту, что про клевету, принялся за утренний туалет. Со двора слышались разнообразные звуки. Мальчик, несомненно, мальчик, ибо девочки, отправляясь в гимназию, никогда не шаркают подошвами столь удрученно, шлепал, поминутно спотыкаясь, по кирпичной дорожке. Его мать кричала откуда-то сверху, сотрясая воздух воистину индейским кличем:
- Ходу-ходу-ходу! Йоху-у-у!!! Что ползешь, как улитка??? – сынок, как видно, опаздывал на занятия.
У его жены тоже был громкий голос. Это поначалу нравилось – ее было невозможно не заметить. Потом - стало раздражать. Чем чаще появлялась на его лице гримаса раздражения, тем громче разговаривала жена. Она как будто пыталась пробить в нем какую-то брешь, проникнуть в сознание, утвердиться там и окончательно подчинить своей воле.
«Вот я!» - словно бы говорила она. - « Меня много, я везде, ты должен к этому привыкнуть. Я красивая, яркая, я нужна тебе именно такая. Я украшаю твою жизнь! Тебе все завидуют! Ни у кого из твоих друзей нет такого бриллианта, и ты должен смотреть только на меня!». Так они прожили три года то бурно ссорясь, то не менее бурно мирясь, но все больше и больше отдаляясь друг от друга.
Она была очень, очень ревнива. Жизнь постепенно превращалась в сущий кошмар.
А потом… После очередной ссоры жена выбежала, донельзя раздраженная и злая, из дома, и пропала, не вернулась... Он искал ее везде, где только мог. На третий день тело, бездыханное, недвижно-восковое, нашли на берегу реки. Его поразили новые туфли, не смытые водой с изящных ступней, беспомощная тонкость лодыжек … Слезы вскипели где-то в глубине, но, не дойдя до глаз, канули обратно, отозвавшись щемящей болью в сердце…
Что произошло - навсегда осталось тайной. Бросилась ли она в воду с моста или это был несчастный случай, узнать так и не удалось.
Полицейский долго вел следствие, пытаясь вменить ему преступный умысел. А вдруг он сам ее утопил? Или довел до самоубийства? Служителю порядка не давала покоя его прежняя судимость за контрабанду. Связать эти два эпизода, впрочем, не удалось к его безмерному огорчению.
Не менее, а гораздо более, был огорчен вдовец. Медик сообщил ему, что погибшая была «в положении». Внутри нее обреталось живое и родное существо – ребенок!
Она его убила. Намеренно или случайно, значения не имело…
Возможно, простые радости отцовства смогли бы сделать его жизнь осмысленнее, целесообразнее.
Иногда случается, что подсознание из каких-то смутных глубин выбрасывает нам одно единственное слово, образ - и приходит воспоминание о прошедших событиях, которое становится спасательным кругом или, наоборот, окончательно топит нас.
Ему тогда, после похорон жены, вспомнился медведь… И все, что было потом.
Случилось это давно. Он, тогда еще полный радужных надежд молодой человек, путешествовал в горах. Целью был поиск редких минералов и, возможно, если повезет, небольшого месторождения, которое сделает его богатым и знаменитым.
Разве этого недостаточно? О чем может мечтать честолюбивый напористый парень, как не об успехе и славе!
Отец, носивший старинную и уважаемую фамилию, внезапно заболел и дела расстроились, семья была на грани полного разорения. Не удалось закончить курс обучения – нечем было платить. Но решил не сдаваться! Самостоятельно осилив все учебники, составил карту, определил ориентиры. Здесь, среди крутых сопок, должен быть выход горных пород, он уже нашел пару сине-фиолетовых аметистовых щеток, оставалось только внимательно все осмотреть…
Аметист – камень недорогой, но в Древней Греции считалось, что он приносит счастье. А в счастье очень хотелось верить!
Чуть позднее ему попалась настоящая жеода: камень, похожий на толстую свечу. Внутри была полость, а в ней пять кристаллов восхитительного, крайне редкого для этого минерала, голубого оттенка. Он спрятал ее в бархатный мешочек.
Солнце нещадно палило, пот заливал глаза, хотелось пить. Воздух звенел от жужжанья насекомых, и пахло так, как бывало в усадьбе, когда кухарка варила варенье. Оглядевшись, заметил неподалеку густые заросли малины. Кусты были так обильно усыпаны сочными красными комочками, что рот моментально наполнился слюной. Закинув геологический молоток в холщовую сумку, он принялся двумя руками обирать спелые ягоды. Запах был невообразимо душистым, некоторые ягодки давились в пальцах, по рукам тек малиновый сок.
Вдруг его что-то насторожило. Сначала послышался треск, потом шумное сопенье, и, не успев ни о чем подумать, парень уже медленно холодел от страшного предчувствия. Кожа на голове, казалось, дала резкую усадку, стянуло так, что волосы зашевелились. Сердце провалилось вслед за спелыми ягодами прямо в желудок и затихло там, как показалось - навсегда.
«Черт побери!» – «Кто же может собирать малину в безлюдных горах?!»
Следующая мысль была: «Не убежать! Он совсем рядом, он видит меня!»
И, действительно, за кустами, на расстоянии каких-то пяти метров, темнел огромный силуэт. Зверь медленно приподнимался, мотая головой и издавая страшное мычанье, заканчивающееся коротким рыком. Он ударил тяжелой лапой по кустам, отчего они полегли, как скошенные, и снова зарычал, явно не одобряя появление конкурента в потреблении принадлежащих ему, и только ему ягод.
«В прыжке медведь легко покроет эти пять-шесть метров!» - промелькнула в голове отчаянная мысль. Хотя, с другой стороны, зверь находился выше по откосу, а медведи не любят бегать вниз! Можно было рискнуть, и парень, отчаянно воя от ужаса, ринулся вниз по склону сопки. Катясь через кустарники, обдираясь о камни, он быстро достиг подножия горы. Колени были ободраны, лицо исцарапано, руки в грязи и пыли, но он остался жив! Медведь, к счастью, за ним не погнался. Прихрамывая и спотыкаясь, несчастный путешественник поплелся, куда глаза глядят…
После полудня вошел в какое-то селение, и, совсем уже изнемогая от усталости и всего пережитого, постучался в ближайшую дверь.
- Да кто там? Слышь, не ответишь – не открою! Места тут глухие, абы кого не пускаем! – голос был тонким, скрипящим, словно простуженным.
«С ледочком голос» - подумалось ему.
И молодой человек, придав своей просьбе как можно больше солидности, крикнул:
- Отворите, люди добрые! Не вор я! Не разбойник! Меня медведь напугал, что на горе малину ел, пустите!!!
- А ты что на горе делал? А? – голос еще больше задребезжал, видно, был сорван хозяином когда-то и не выносил теперь долгой нагрузки.
- Камни собирал! Коллекцию!
Дверь внезапно распахнулась, будто слово «коллекция» было паролем, вроде загадочного «сим-сим».
На пороге стоял довольно-таки крупный для такого немощного голоса человек, и, скрестив на груди руки, рассматривал незнакомца через круглые стеклышки, увязанные проволочками и веревочками.
- Заходи, коль не шутишь, гостем будешь! Я – местный учитель, а это, вот, жена моя – по дому хозяйничает.
Они представились друг другу. Хозяйка молча кивнула и стала собирать обед, хлопоча от печи к столу. Наконец, были поданы - густой, так что ложка стояла, борщ, обильно засыпанный зеленым луком, грудка картошки в мундире, вываленная прямо на стол и тяжелый ломоть влажного ржаного каравая. От него так пахло, что молодой человек чуть не потерял сознание, до того захотелось есть!
Борщ призывно дымился в глиняных мисках, горячую картошку полагалось обмакивать в соль и постное масло, все это благолепие заедалось мелкими белыми луковками. Гость стал есть почти не пережевывая, лишь ощущая горячую сытость пищи. Его организм отключил все остальные чувства и он, едва успев поблагодарить щедрых хозяев, уже дремал, склонив голову над чисто скоблеными досками столешницы.
Гостеприимные хозяева отвели его на сеновал, где он благополучно проспал до самого вечера.
Разбудил звонкий девичий смех. Солнце еще не село, сквозь доски пробивались его тонкие лучики, освещая золотистую, кружащую по сараю пыльцу. Он прильнул к стене дощатого строения и увидел сквозь широкую щель своего хозяина, разговаривающего с высокой девушкой, одетой в зеленое платье, на фоне которого толстые косы, темно-медного цвета с искорками, напоминали знаменитый камень авантюрин. Девушка то и дело закидывала их за спину, а те, приводя в раздражение свою хозяйку, неизменно сползали на ей грудь. Она была тонка в талии, хрупка с виду, но настроена сердито и решительно. Из разговора стало ясно, что девушка – дочь хозяев.
- Подумай еще раз, дочка! Крепко подумай! Не пара он тебе, не будешь ты с ним счастлива.
Отец говорил медленно, монотонно, как человек, говорящий одно и то же изо дня в день, понимая, что его уже не слушают.
- А тут я буду счастлива? У меня есть выбор? И, потом, он меня любит! – она снова резко засмеялась. – Мать считает, я права! Он намного старше меня? Зато обеспечен, имеет высокий чин! Мы будем жить в городе…
- Мать твоя – курица! Дальше своего носа не видит. В городе что, медом намазано?
- В городе – люди! И вообще! Так и состарюсь тут! – она так внезапно подняла вверх лицо, что показалось: на глазах выступили слезы, а девушка попыталась их скрыть.
Отец, недовольно ворча себе под нос, прошествовал мимо сарая, из которого гость вел наблюдение, и, нырнув в полумрак навеса, принялся там чем-то раздраженно греметь. Дальше сидеть на ворохе сена было бессмысленно, нужно выходить! Девушка, все тем же решительным жестом снова отбросив сверкнувшие золотистыми дугами косы за спину, повернулась к нему…
Оба застыли, увидав друг друга. Теплый, лучезарный вечер источал ароматы сена и разогретой земли, чего-то радостного, безотчетного. Они были так молоды и беспечны, что между ними сразу возникла необыкновенно искренняя, взаимная и волнующая связь - протянулась легкими нитками, засветилась тонкими соломинками. Отец по-прежнему что-то ворчал, мать пару раз выбегала на двор по какой-то хозяйственной надобности, а молодые люди уже запросто беседовали, то и дело смеясь.
Гость рассказывал девушке о медведе, о том, что очень испугался, стараясь, чтобы все выглядело как можно смешнее. Она качала головой и приговаривала «Ай да Миша! Ай да Михайло Потапыч!»
- А Вы что, барышня, с ним знакомы??? Вам и имя его известно? – спрашивал он, комично хмуря брови.
- Да кто ж его здесь не знает? Фигура всем знакомая. Ему, почитай, лет девять уже! – девушка приложила руки к груди, теребя пуговки на тесном вороте. – Он там, за этим малинником и живет! Это его малина. Бабы, случалось, забредали по незнанию. Он не трогает никого, а так, шуганет, да и только.
- Но медведь, все же, наверно, опасен!? А как спустится с гор? Он же дикий! – юноше стало обидно, что зверь, так напугавший его, оказался вовсе безвредным, чуть ли не домашним.
- Был бы опасен, наши мужики его бы давно порешили! – вдруг произнес отец своим характерным голосом, проходя мимо молодых людей. – Он это знает! Вот и не трогает.
- Как он может знать? Зверь же! – Гость даже расстроился: ну вот, а он так испугался! Хотя, не все обязаны знать, что тут медведи особенные.
- А зверь – он не дурак. Ему там хорошо. Ты нашенского не тронь, и мы твоего не тронем. Вроде как договор такой. Так и живет на горе, бобылем. Жены у него нет, никакой! – пояснил сельский учитель, искоса посматривая на сноровистую супругу.
Та была невысока, темноглаза, ходила враскачку и была одета во все черное.
«Ишь ты!» - подумал молодой человек – «на турчанку похожа – смуглая и взгляд не наш, не российский, так и жжет!»
Тем временем хозяйка пригласила отужинать. Что и говорить, готовила она замечательно. Пироги с какой-то необыкновенной начинкой, огурцы малого посола, грибная солянка. Никогда – ни до, ни после – он так вкусно не едал.
После ужина опять отправился на сеновал, чтобы утром на телеге доехать до поселка, с которого начинал свое путешествие. Хозяину туда как раз было нужно, за какой-то надобностью и он пообещал подбросить.
Стемнело поздно, не спалось и юноша долго лежал в темноте. Поворочавшись, вышел на двор. Ночь была безлунной, и, вдруг, неожиданно возник маленький желтый огонек, плывший ему навстречу. Вглядевшись, понял: девушка в своем темно-зеленом, казавшимся теперь совсем черном, платье, шла, прикрывая свечу рукой. Мягкий свет струился сквозь пальцы, освещая лицо и расцвечивая волосы золотыми искорками.
- Ты? – она отвела руку и посмотрела исподлобья. Свет, идущий снизу, исказил ее черты, придав сходство с матерью – теперь и в ней проглядывало что-то восточное, загадочное.
Он потянулся на этот огонь, обжегшись слегка подбородком. Запахло паленым волосом – не брился неделю. Девушка отшатнулась, приложила палец к губам, испугавшись порывистого жеста.
- Тсс! Все спят! – что-то еще хотела сказать, но он уже не слушал!
Повинуясь внезапно охватившей страсти, начал целовать ее пальцы, руки, шею…
Она изгибалась в жарких объятиях, выворачиваясь из его рук молча, словно попавшая в сеть крупная рыба. Он подхватил ее на руки и понес на сеновал. Было темно, свечка потухла. На пороге, не совладав с молчаливым сопротивлением девушки, он, споткнувшись, упал и тот час же ощутил щекой бешеные толчки сердца сквозь мягкую округлость тела и колючую пуговку застежки. Горячие, словно обожженные свечой пальцы сомкнулись на его затылке, путаясь в волосах. Отталкивая и притягивая…
Мыслей почти не осталось, и тогда он, не размыкая объятий, зубами рванул ворот ее платья, рассыпая мелкие пуговки, истово хватая губами островки нежной кожи. Понимал ведь, что останутся следы, что нельзя этого делать, что она – чья-то невеста, как следовало из подслушанного разговора и что девушка вроде сопротивляется… Ему бы нужно остановиться!
Но все эти, несомненно правильные предостережения, казались в те мгновения такими мимолетными, незначительными… Вдруг - почувствовал, что она, хоть и сопротивляется еще, но уже - уступает… Одурманивающий запах лугового сена кружил голову, мешался с нежным запахом девичьей кожи, чего-то необыкновенного, словно среди этих высохших травинок расцвел диковинный цветок.
Нужно было что-то сказать! И он принялся шептать о своей любви к ней, о том, что непременно увезет ее завтра, что все будет хорошо! Словно понесло по течению, сам уже верил, все говорил и говорил.
- Ты необыкновенная! Я тебя люблю! Мы никогда не расстанемся! – разве он мог солгать? По-другому просто не должно быть! Казалось, весь мир в эти мгновения был заключен в их объятиях, вся сила жизни передавалась из поцелуя в поцелуй, и во всем этом была правда жизни.
Она слушала и отвечала, чуть шепча что-то… повторяя за ним, веря, потом замолчала.
Сила страсти прорвалась сквозь барьеры стыда, условностей, сознания опасности ее положения. Она не вскрикнула, когда он овладел ею, и потом тоже молчала, отвечая на мощные толчки лишь прерывистым, хриплым дыханием. Не издав ни звука, содрогнулась несколько раз в преддверии окончательного, всепобеждающего триумфа, и лишь после, вместе с ним, закричала. Она показалась ему очень сильной, целостной натурой. Гораздо более полной, чем он… Ее чувства были натуральнее, мощнее… Ощутив это, он будто бы растворился в ней – весь, без остатка.
Пожалуй, это удивительное откровение всесильного женского естества потом никогда ему уже не встречалось…
Разное бывало, конечно, в его жизни. Естественно, были и другие женщины - кто-то из них забывался сразу, кого-то он долго и с удовольствием помнил. Они любили его, обманывали, прощали, забывали.
Но та ночь оставила самый глубокий след в его памяти. И не только из-за силы пережитой страсти, но и из-за отвратительного чувства стыда, которое охватывало всякий раз, когда вспоминалась та ночь. Это чувство словно убивало, мешало помнить все хорошее, сплетая тугой виток счастливого взлета и постыдного падения.
Той же ночью он сбежал.
Отчего? От страха – как посмеет посмотреть утром в лицо ее родителям? Невозможно ведь забрать девушку с собой, ему и самому негде жить! Жениться? И что потом? Куда идти? Отцовское гнездо разорено, все заложено за долги…
Браться за хозяйство? А как же поездки, путешествия, поиски месторождения! Привезти ее, полудикарку, в отцовский дом? Не сможет она там жить… Что скажет маман? Лучше не думать…
Едва брезжил рассвет. Он встал, посмотрел на счастливое, расслабленное сном девичье лицо, вздохнул несколько раз и прошел к выходу. Мучительное чувство раскаяния заставило вернуться. Постоял еще немного, потом наклонился и решительным жестом положил в подол распластанного по сухим травинкам и цветам зеленого платья бархатный мешочек, тот самый, с горсткой добытых им камней и, не оглядываясь, выбежал вон.
Первые воспоминания о тех давних событиях посетили его в сумбурно-феерическом сне в ночь после похорон жены.
Вначале приснился медведь, безумный бег по тернистому склону, снилось, как задыхался, как сердце колотилось, буквально вырываясь из груди. Потом - девушка, протягивающая к нему руки, очень хотелось ее обнять, так как это уже было расставание… Снилась жара, по лбу стекали крупные капли пота. Огонь свечи становился огромным, вспыхивало пламя!
Горело все вокруг, что-то где-то рушилось. Он опять бежал, снова по склону, но путь, по ощущениям был наверх… Его гнали стыд и раскаяние. Они затопляли все его существо, разрывая сердце.
Нужно спастись!… Для этого необходимо вспомнить нечто, то, что имело к нему непосредственное отношение, то, что было главным.
Проснувшись окончательно, вспомнил. Ну, конечно! Вот – оно…
Эта встреча! Как раз незадолго до помещения под стражу, за которой последовали тяжелые годы, а потом, на смену им – взлет, успех… богатство…
Конечно, за всеми этими перипетиями своей бурной жизни он забыл почти мимолетное событие, маленький осколочек прошлого, больно кольнувший в сердце. Именно тогда было сказано то, важное, что мучительно стучит в сознание сегодня.
Как же он забыл!? А, может, хотел именно этого - забыть?
Произошло это так.
Минуло несколько лет после экспедиции в горах, встречи с медведем, памятной ночи. Мечта о собственном деле постепенно обретала черты реальности. Чтобы заняться ювелирным промыслом нужен был начальный капитал, и пришлось общаться с теми сомнительными людьми, которые потом так подло подставили его, сфальсифицировав обвинение в контрабанде камней. В тот день он ожидал встречи с неким человеком в одном из затрапезных трактиров на окраине города. Трактирщик как раз принес бутыль с вином и щи, как вдруг из глубины зала прозвучал знакомый голос.
Голос его окликал: эта своеобразная резкая хрипота, голос «с ледочком», надтреснутый… блеск круглых стеклышек… Меньше всего можно было ожидать здесь, в угарном чаду сомнительного притона, встречи с тем самым сельским учителем, чья дочь...
Странный посетитель подошел к столику, продолжая говорить… Захотелось встать, может быть, даже уйти, но жест – оставаться – приковал его к стулу. Бывший учитель тоже сел, устало вытянув ноги и проговорил:
- Я не виню Вас… - он очень изменился, сгорбился сиротливо, по-нищенски. Только очки да тембр голоса напоминали когда-то встреченного человека.
- Я понимаю, почему так произошло. Молодость… И потом – кровь горяча всегда была! Непокорна… Но Вы могли бы, хотя бы… - он помолчал, - хотя бы объясниться с ней. Пообещать приехать, она бы ждала, а уж потом…
Стеклышки очков блеснули, старческие, слезящиеся глаза смотрели пристально, а он, застигнутый врасплох, сидел, опустив голову, не смея поднять взора. Руки подрагивали, нервно проводя по бугорчато-щелястой поверхности стола, выглаживая там какую-то незаметную царапину.
- Она выжила – старик посмотрел устало, теперь взгляд за грязными стеклами казался блеклым, плоским. - Рана оказалась не смертельной. А вот мать… Моя жена… Она знаете, из горного села, там, на Кавказе… Она не вынесла позора, слегла.
Немного помолчав, пожилой мужчина налил себе вина и жадно выпил. Его одежда была нечистой, что подтверждалось и неприятным запахом, было ясно, что он давно опустился и живет, вероятно, где-то при трактире, неподалеку.
- Она вышла замуж за того господина, за которого и собиралась. Просто свадьбу отсрочили на два месяца. Объяснили несчастным случаем, потом похороны матери…
Нахлынувшие воспоминания сдавили горло… Девушка, блеск золотистых волос, запах сена… Жаркие объятия, шепот и чувство необыкновенного, ни с чем не сравнимого счастья. А после - то, что не хотелось вспоминать, что уже удалось забыть! Перестав терзать корявый стол, он поднял голову и впервые открыто посмотрел в лицо говорящего.
- Где она? Где Ваша дочь? – голос сбивался, звучал напряженно.
Старик вздохнул, придвинул к себе тарелку щей, взялся за ложку, помедлил и назвал город.
Но молодой мужчина уже поднялся со своего места - он не мог далее оставаться здесь!
Переговоры с тем, кому назначена встреча, можно и перенести, а ему нужно собраться с мыслями, успокоиться, прийти в себя. Он быстро нацарапал записку, отдал ее трактирщику и вышел из помещения.
- У нее родилась дочь! – крикнул вслед старый учитель, вытирая рот тыльной стороной ладони. - Раньше положенного срока. Девочку признали недоношенной.
Последние слова он едва расслышал.
Тогда, уходя, не очень придал этому значения. Его взволновало другое - вышла замуж… Замечательно! Она ведь этого хотела. Пришло ощущение чего-то странного, вроде обиды. Она его забыла? Разумеется! Может, нашла свое счастье, и о нем давно не вспоминает…
А чего он ждал? Что она поедет его искать? Сохранит о нем память? Глупо! И все же…
И он опять тогда поспешно убежал от себя, от своих мыслей.
А после смерти жены, перебирая все, что было в памяти, понял, что кроме этих старых воспоминаний, в его жизни ничего больше нет. Можно жить, как тот медведь – одному, оберегая свою малину, никого не пуская к себе, ни в ком не нуждаясь, и так до смерти, до конца. Быть может, в этом есть смысл… для медведя. Но человек – не медведь!
Спустя несколько дней после того, как приснился памятный сон, он приостановил все дела и поехал в город, который назвал отец покинутой им когда-то девушки. Там разыскал кого-то, кто знал о ее судьбе. Это стоило немалых денег и трудов.
Он хотел встретиться с ней, поговорить, попросить прощения за все. Он больше не хотел никуда убегать. Теперь он пытался догонать свою судьбу, свое счастье.
Ему рассказали, что в доме, где жила семья: муж, жена и маленькая дочка – «малышка была копией своей матери, не правда ли?» - давным-давно произошел несчастный случай, случился страшный пожар! Такой ужас!
« Ах, что вы, немудрено, ведь супруг часто бывал навеселе…- Да что там! Он пил как извозчик! – Как только вернулся оттуда, с войны… - Ну, ты уж скажешь… - Он выпивал… Когда в отставку вышел…»
- Свечка, свечка! Она упала на постель… - Все вспыхнуло!»
- Кто-нибудь уцелел? – вскричал он, потрясенный. Вспомнился сон про свечу и огонь, - Женщина – высокая, рыжеволосая, она – жива?
- Да что Вы!!! Там так полыхало! Все погибли! – уверенно произнесла охотно делящаяся сведениями торговка из бакалейной лавки, расположенной неподалеку от того дома, где когда-то проживала семья бывшего военного.
Несведущую рассказчицу перебила ее товарка:
- Нет-нет! Как же! А девочка??? Рыженькая такая! Ей было лет пять, наверно… Мать выбросила ее из окна. На расстеленное одеяло! А потом рухнула крыша… Вот ужас-то был!
Девочка… родившаяся раньше срока… Дочь! Так, может быть, она – его дочь? Дитя той незабываемой ночи, его ребенок!
- Где девочка? – он так посмотрел на женщин, что те испугались.
- Так в приюте! – они закивали головами – где же еще???
Так он выяснил, что девочка попала в приют. Прошло с тех пор ни много, ни мало – целых пятнадцать лет. Значит, ей сейчас лет двадцать… Ясно, что в приюте ее уже нет, чуть бы раньше! Но, несмотря ни на что, нужно искать! Если конечно жива, и злой рок, преследовавший мать, не настиг ее.
Это - последний городок, где она могла оказаться после выпуска из сиротского заведения…
Сегодня он поедет задавать вопросы, выяснять, давать взятки… просить…
Но сначала нужно было получить багаж. Вернувшись с носильщиком, несшим его чемодан, он кинул поклажу на кровать, расплатился и пошел обедать. Быстро перекусив, стал методично рассовывать вещи по полкам и ящикам. Нижний ящик странного, с двумя колонками, шкафа – или комода, какая разница? – одним словом, нижний ящик заело.
Он дернул за обе ручки, ящик вылетел, посыпались какие-то бумаги, исписанные странными закорючками. Что-то громыхнуло в самом нутре этого хранилища. Странное предчувствие кольнуло сердце. Он медленно протянул руку, нащупал что-то, похожее на бусы.
Они были оправлены в белый металл – скорее всего, серебро, и собраны в виде ожерелья. «Довольно неплохая работа» – оценил он машинально.
И такой редкий для аметиста лазурный оттенок! Пять камней. Он их сразу узнал. Те самые!
Голубое ожерелье словно осветило всю маленькую комнату, скрасив и убогость обстановки и серый, пасмурный день за окном. Их переливчатый, необычайный цвет играл всеми оттенками нежно-голубого и насыщенно-фиолетового. Четкие, созданные когда-то самой природой грани являли то голубизну неба, то морскую пучину.. В них была и надежда, и вера… Они напоминали ему о его давней, утраченной, но не забытой любви.
Уже немолодой, усталый, но крайне взволнованный мужчина сидел на полу, держа перед глазами простенькие голубые бусы…
. Значит, она успела положить дочке в карман его камни?! Да! Она думала все эти годы о нем. Она надеялась, она верила, что он будет искать. Значит, девочка – без всяких сомнений – его, именно его дочь! И она, как видно, жила до него… в этой самой комнате.
- Куда?!! Куда она уехала???
«Что же он так кричит-то???» - толстый господин и его худощавая жена обернулись в недоумении на нового постояльца, недавно только отобедавшего и покинувшего столовую буквально полчаса назад. Он так закричал «Куда?!!», что даже кот, важно шедший по коридору, опрометью метнулся в дверь, растеряв всю свою солидность. Вид у мужчины был до крайности взволнованным.
- Куда уехала девушка, жившая в комнате на первом этаже до меня???
- К своему жениху! – все переполошились, недоумевая.
- Где он??? Где этот жених?! Где она???
- Почтальон знает. – Маленькая старушка, увязанная в мохнатую поношенную шаль, подняв указательный палец, многозначительно помахала им в воздухе. - Он письма от жениха носил, там обратный адрес на штемпеле!
- Вы обождите, он завтра утром придет! – это уже другие жильцы, придя в себя, наперебой стали давать советы.
- А что, что произошло? Она Вам кто??? Что-то серьезное? – несколько пар встревоженных и любопытных глаз так и впились в его бледное лицо.
Он не сразу ответил, да и как объяснить? Сложно бывает иногда сказать… о самом простом!.
- Я ее нашел! – только и произнес странный жилец, опускаясь на стул.
Взгляд господина был спокоен, сам он лучезарно улыбался. На его лице можно было прочесть удивление, смешанное с такой открытой радостью, какая бывает только в детстве, когда даже чудо воспринимается, как закономерность.
- Она – моя дочь. – произнес он тихо. И все сразу поняли – произошло что-то очень серьезное.
Воистину, никто никогда в этом доме, сложенном из желтого плитняка, не ждал на следующий день появления почтальона в синем мундире с таким нетерпением!
Эпилог
Вот и подошли к концу наши истории… Не нужно печалиться – ведь окончание одной из них - это начало другой.
Минула теплая, щедрая на мягкие, солнечные дни, осень. Море потемнело, его лазурный цвет сменился серо-зеленым, словно платье наставницы, когда-то проверявшей рукоделие… По водной глади побежали белые барашки волн. Теперь ежедневно дул сырой холодный ветер и моросил дождь.
Чайки с пронзительными криками носились над водой, норовя схватить неосторожную рыбешку.
Высокий и худой мужчина в голубом мундире подолгу стоял на берегу, всматриваясь в безбрежную даль. Ветер, дующий с моря, развевал полы его одежды, трепал седые волосы. На боку уже не висела толстая сумка с письмами и телеграммами - почтальон отработал свое и ушел в отставку
Дом-корабль опустел. Близкое соседство с морем состарило его. Стены искрошились, крыша стала протекать, мраморную лестницу пересекла длинная черная трещина и только высокие «хрустальные» стекла» гордо поблескивали в лучах ставшего таким редким солнца. В кроне облетевшего дерева уже не свистел дрозд - там поселились вороны и, перелетая с ветки на ветку, кричали громко и многоголосно.
.Нынешний владелец особнячка решил по весне затеять ремонт, нужно было только накопить денег, а сейчас дом пустовал, долгими ночами вспоминая своих бывших жильцов, свой экипаж. Он долгие годы наблюдал за их судьбами, стараясь хоть чем-нибудь помочь, и теперь очень надеялся, что люди стали немного счастливее. Ведь их истории еще не закончены. Пять маленьких новелл – это всего лишь пять маленьких бусин, которые сложились в удивительное ожерелье! Ожерелье жизни, нескольких судеб и любви.
Море монотонно шумело по ночам, а дом слышал в его рокоте чудесные мелодии. Оно пело ему и только ему… Пора было поднимать паруса.
Однажды задул особенно сильный ветер. Он гнул толстые деревья, срывал с домов крыши и поднимал над поверхностью моря гигантские валы, вздымавшиеся, как горы и падавшие на затопленный берег безудержными водными лавинами.
Дом давно уже ждал ее – самую большую волну! Ведь только с ней можно отправляться в плавание…
Волна пришла, и бережно подхватив дом-корабль, увлекла его в чудесное путешествие по безбрежным, ослепительно-прекрасным морским просторам.
Там он стал настоящим кораблем с высокой белоснежной палубой и круглыми окнами-иллюминаторами. Ветер надувал паруса, а вдоль борта плясали солнечные блики.
На капитанском мостике стоял человек с большой сумкой за плечами, которую украшала четкая, видная издалека, надпись: «Почта». Он плыл, туда, где кто-то очень ждал писем, телеграмм или бандеролей… Перед ним расстилалось бескрайнее море, а там, дальше – еще и еще! Моря, словно ожерелья, обрамляли сушу.
Мечты сбываются – рано или поздно. Поторопитесь, с ними еще можно отправиться в путь. Счастливого плавания!