Приказано выжить!

Флибустьер -Юрий Росс
       Шлюпочного похода после первого курса не было. А жаль. Было бы здорово прогрести вдоль красивых крымских берегов, да ещё и под парусом. Что-то там где-то в планах учебных переклинило, и не пошли мы вдоль Чёрного моря шлюпарять.
       Зато практика на крейсере была ого-го. Традиционный «Мандариновый поход». Да с тремя пожарами. Планировали, кроме Новороссийска, Поти и Батуми, зайти ещё и в Одессу, но командир корабля, капитан первого ранга Миленко (который лично тушил третий пожар в посту РЛС «Кливер»), плюнул и велел повернуть обратно в Севастополь, пока совсем не сгорели.
       На «Дзержинском» я написал свою первую песенку «Старый крейсер». Писал, в общем-то, просто так; матросы переписывали её себе в дембельские альбомы, я вообще потом про неё позабыл, и лишь в мае 2010 года неожиданно узнал, что она вошла в шеститомник «Крым в поэзии», и что составители сборника автора песенки по Интернету с фонарями разыскивают… Но не будем забегать вперёд.
       После крейсера был морпех; за две недели нас практически отучили передвигаться шагом – там у них всё либо ползком, либо бегом. Там я впервые узнал, что такое горящий напалм и увидел, как воздействует на человеческую голову пуля калибра 5,45 мм. Морская пехота – это, как сейчас принято выражаться, «жесть».
       Каждую неделю у нас кого-то отчисляют. Из нашей роты, из других рот и с других факультетов. Отчисляемого всегда выводят перед строем; он уже пришил матросские погоны и сейчас отправится на действующий флот. Замначфак по политической части (кличка Бульдог) долго перечисляет о нём всё плохое, что только может припомнить. Все угрюмо молчат. Грустное зрелище.
       Чаще всего отчисляют за пьянки, за самоходы, за «переодевание в гражданское платье» и прочие залёты по дисциплине. Реже – по неуспеваемости. Что ни говори, в военном училище трудно «не успевать». Вся система заточена на то, чтобы ты успевал. Притом так, чтобы тебе минимум восемь часов сна оставалось. Сон – это святое. Нахождение после отбоя не в горизонтальном положении не приветствуется.
       И всё равно хочется спать. Больше по привычке, оставшейся с первого курса. Что называется, «из принципа». Организм адаптировался, окреп. Психика тоже, однако нужно очень постараться, чтобы не вырубиться на первой паре. По-прежнему идут общеобразовательные науки – всё те же высшие математики и физики, добавился сопромат – всякие балки-укосины и эпюры их напряжений. Офицер запаса Рубен Альбертович Бадальян, увлечённо рассказывающий нам про ледебурит и аустенит, для меня сейчас самый добрый Оле-Лукойе. Двойки на летучках и лабораторных работах всё же заставляют кое-как учить ненавистный предмет. Будут двойки – не будет увольнений по субботам. А Севастополь тянет, манит, и зовёт. В Севастополе много всякого.
       Я влюблён в этот город. Нет равных ему. У меня спирает дыхание от радости и счастья, когда я иду его улицами. Но расслабляться нельзя ни на минуту, ибо в Севастополе самая злобная комендатура из всех флотских комендатур. Шестьдесят с лишним патрульных групп шныряют по городу, и каждой из них поставлен жёсткий план. Если план не будет выполнен, группа останется в комендатуре, а утром отправится на гауптвахту, на мыс Хрустальный. Про это заведение рассказывают страшные истории, я туда не хочу, а поэтому зорко сканирую окружающую меня объективную реальность. Едва завидев патруль, я прячусь в переулках, я перехожу на другую сторону улицы и вообще стараюсь ходить огородами, тропами Хо-Ши Мина. Сны про то, как убегаю от патруля, ещё лет тридцать потом будут сниться.
       Гулять по городу в «гражданке» ничуть не безопасней. Вычислить военнослужащего, переодетого в «гражданку», проще простого (надо всего лишь уметь). Да и особо не занимается тут никто вычислениями – сцапали, привезли в комендатуру; если сопротивляется, то набили морду и связали, а утром выясняется, что это студент, который сдуру, вопреки моде, взял и постригся под аккуратную «канадочку» (ещё и дешёвые тёмно-синие носки надел, по причине студенческой бедности). А младшие курсы вообще пострижены под полубокс. Чтобы патрулям проще было. Сколько раз я бегал от патруля – я уже и не знаю. Много. И будучи патрульным бегал, только не «от», а «за». Куда деваться, служба… Впрочем, в погонях «за» мы не очень-то напрягались.
       Ещё мы изучаем электротехнику, которая чуть позже превратится в спецэлектрооборудование. Грызём теорию устройства и живучести корабля. Мы тушим всякие пожары на УТК – на специальном учебно-тренировочном комплексе, там же боремся с затопляющей отсек холодной водой.
       Мы уже что-то начинаем понимать в жизни и в службе – благо рядом всегда много старшекурсников, а также офицеров-воспитателей-преподавателей. Некоторые из них служат прекрасным примером, каким не надо быть. Это очень яркие и запоминающиеся примеры. Не хочу останавливаться на них, но они тоже нас учат – как хорошему, так и плохому. Впрочем, всё на свете относительно… А есть и Учителя с большой буквы. Мы их боготворим, безумно уважаем, любим и побаиваемся. Жёсткие, справедливые, мгновенно принимающие решения, харизматичные, и в то же время добродушные, никакие не самодуры. Великолепно знающие своё дело. Широко известные на действующем флоте. Кандидаты наук, доктора, профессора. Капитаны разных рангов. Старые, помоложе и вообще без возраста. У некоторых в Системе учатся их дети. Им от папаш всегда достаётся больше, чем другим, и мы это видим.
       А я уже не десятый по списку. Я теперь 12409: Володю Бессмертного отчислили за пьянку ещё на первом курсе. Кроме него, отчислены Витя Луковский, Шура Сташкевич и Серёга Кудрявцев (наш старшина класса), все трое за самоход и пьянку. И ещё: две роты факультета объединили, отправив один из двух наших классов на второй фак. «Аз»-роты больше нет, а есть одна 12-я рота – четыре взвода-класса примерно по тридцать обормотов в каждом.
       Пошла мореходная астрономия. От азов и до… В общем, до. Кораблевождение мы будем изучать все пять лет. Равно как и морскую практику. Мы будем командирами стартовых групп и батарей (и вахтенными офицерами), потом командирами боевых частей, старшими помощниками и командирами кораблей. Потом мы будем командовать соединениями – бригадами, дивизиями и флотилиями. И флотами. Это в идеале. А не в идеале может быть по-всякому. Кроме того, мы уже знаем, что можем попасть служить и на берег – кому-то ведь надо готовить ракетное оружие для кораблей на берегу. Из Черноморского высшего военно-морского училища попадают даже в Байконур. Пути неисповедимы.
       Вместо ужасной «истории партии» теперь марскистско-ленинская философия. Что-то совершенно непонятное, потому что не оставляет ощущение какой-то жуткой притянутости за уши. То ли нас к этой науке за уши притягивают, то ли её к нам. Экзамен у деды Миши Бурова – совсем не то, что у Шуры Токарева. Когда он узнал, что я с Камчатки, он поставил мне четвёрку без вытягивания билета (и соответственно, без моего ответа на вопросы), то есть сразу. Ему было меня жалко – Камчатка же, тьмутаракань. Через полгода я вытащу у него же билет, по которому не смогу рассказать ну совершенно ничего, полный ноль, и он всё равно с состраданием поставит мне тройку. Камчадал ведь, бедный ребёнок, затянутый в чёрный кожаный ремень с надраенной бляхой...
       А ещё есть у нас такой предмет: этика и эстетика. Две лекции за первый семестр, две за второй. Флотский офицер должен уметь грамотно пользоваться этим несусветным набором из кучи тарелок, вилок, бокалов и рюмок в присутствии иностранцев... Практических занятий с поглощением почему-то не было.
       Мы по-прежнему ходим в белой корабельной робе. Мы ещё не знаем, что будем последними, кто её носил. Мы гордимся ленточками своих бескозырок, на которых написано «ВВМУ им. Нахимова». Мы с пренебрежением смотрим на курсантов других училищ «системы» – впрочем, это обоюдно, но наша бурса славится своим особо высокомерным отношением ко всем окружающим. Мы об этом пока не задумываемся. А может, и не задумаемся никогда.
       Строевые смотры, строевые прогулки, строевые занятия. «Выше ногу!!!» Уй, ё… «Тяни носок! Равнение в шеренгах!!!» Надоедает, и это очень мягко сказано. Не все из нас понимают, зачем это нужно. Я тоже не понимаю. Пройдёт достаточно много лет, и мне станет ясно, что без этого не может быть никакого войска. Дисциплина бывает осознанной и неосознанной – так вот, строевая подготовка направлена на повышение уровня именно неосознанной дисциплины. Автоматической, которая в подкорке. Она даст свои плоды в реальном бою. Ну и, конечно, на парадах – например, на параде 7 ноября и 9 мая, когда мы лихо маршируем по улице Ленина на площадь Нахимова, мимо памятника нашему Пал-Степанычу и дальше вдоль Приморского бульвара и по Большой Морской. Мы умеем красиво маршировать с автоматами в руках, нас научили довольно быстро.
       Мы все пишем рапорта. Нам довели, что наша страна выполняет интернациональный долг в Республике Афганистан, и мы все пишем рапорта. Некоторые курсантики делают это, повинуясь инстинкту стадности, но я по сей день уверен: абсолютное большинство из нас в самом деле искренне хотели на настоящую войну. Когда количество поданных рапортов стало пугающим, начальник училища вице-адмирал Соколан построил училище на Большом плацу перед учебным корпусом номер один. Из его речи мы поняли, что мы опупели, и что в Афган никому из нас не светит. Адмирал доходчиво объяснил почему, и он был триста тридцать три раза прав. Однако двое ребят всё же нашли способ: ушли в самоход, нажрались водки, специально «залетели» в комендатуру, чтобы их отчислили, и в итоге всё ж таки оказались там, «за речкой».
       В увольнение нас пускают по-прежнему только по субботам и воскресеньям, но платят уже больше – десять рублей восемьдесят копеек в месяц (а на первом курсе было на трёшку меньше). Папы-мамы присылают денежные переводы, а севастопольцев сердобольные родители подкармливают через клубный забор. Вечером там легко застать курсантиков, хлебающих борщ ложкой из кастрюли прямо через решётку, а кроме того, подкармливают и тех, у кого родственников в Севастополе нет. Это называется «прибыл караван». Многие севастопольцы берут иногородних друзей, что говорится, на постой. Меня приютил Андрюша Быченков, а потом Серёжка Ковалевский – это в одном и том же доме номер девяносто семь по проспекту Генерала Острякова, «на Суперах», напротив 22-й школы.
       Кто куда – а я записался в КТЭМ «Шутки в сторону». Это курсантский театр эстрадных миниатюр. КТЭМ – гордость училища. Задача КТЭМа проста: каждые три минуты зрительный зал должен ржать. Шуточки КТЭМа порой, что называется, «на грани», а кроме того, в персонажах всегда узнаются ненавидимые в разной степени училищные персонажи, носящие погоны разных рангов и клички – Ара, Шнурок с Подшнурком, Гюльчатай, Геббельс, Мохнатое Ухо, Рыжий Ганс, Клапан, Фантик, Пух, Марабу и многие прочие. В КТЭМе весело и интересно, а кроме того, это возможность быть освобождённым от большой приборки в субботу и от малой в воскресенье. КТЭМ в клубе, а в клуб приходят ещё и девчонки – курсантский драматический кружок, танцовщицы и кто-то там ещё. Именно в это время начинаются первые мои попытки что-то писать в рифму. Эти тетрадки у меня бережно хранятся на книжной полке и по сей день...
       Ко мне приезжал отец. Он когда-то учился в этих же стенах, а теперь он капитан второго ранга и командир корабля ПМ-150 (это ПРТБ) на Тихоокеанском флоте. Через неделю мне рассказали, что в беседе с командиром роты (правильно говорить «начальник курса»), батя велел ему драть меня крепче, чем других, и требовать больше, чем с других. Я тогда ещё подумал, что на его месте я бы, наверно, сказал то же самое, хотя мне не кажется, что драли меня сильнее прочих.
       У нас в роте навалом всевозможных уникумов. Рассказать обо всех не позволяет формат, а выделять кого-то особо не стану, чтобы не обижать никого. Но, честное слово, были такие орлы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Разве что за рюмкой чая адмирал Женя Ирза или капитан первого ранга Серёга Слюнкин (да любой из нас!) может долго чесать о нашей роте, которая, кстати, вовсе не была уникальной (хотя – единственной и неповторимой).
       Опять эти расчётно-графические задания… ненавижу. Скорее бы кончалась вся эта дребедень, и начиналась специальность. Хочу ракет, торпед и пушек!!! Не хочу теорию вероятностей!!!
       Наш командир роты – капитан-лейтенант Телегин Владимир Иванович. Мы над ним смеёмся, мы его пародируем, пользуясь тем, что поводов – груда. Почти ни у кого из нас не хватает мозгов представить себя в его шкуре. Никто из нас не соображает, что пережить то, что было на БПК «Отважный» – это не бутылочку тёплого портвейна в подъезде вылакать. Поймём потом, да. Все поймём. Все до одного. А пока – увы, ещё не время. У-вы.
       Две галки на рукаве – это всё же не одна. Теперь можно смело рассчитывать на контакты с противоположным полом. Можно втихаря немножко ушить фланку и бескозырку, подразогнуть бляху, расклешить брюки и подрезать ранты на хромовых ботинках. Мы уже не караси, хотя не так уж далеко оторвались от «без вины виноватых». По-прежнему больше всего на свете хочется только двух вещей – есть и спать.
       Второй курс – очень трудный курс. Поэтому в курсантском фольклоре он так и называется: «Приказано выжить».
       Я стану лейтенантом или нет? Стану. Стану, и точка.

2012, февраль

из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»