Сын погибал. Нет, он ничем не болел, он был крепким розовощеким мальчиком, и ничего не предвещало беды.
«Не хочу жить»,- сказал он однажды утром, и у Веры сжалось сердце. Она принялась его расспрашивать, но ничего вразумительного объяснить он не мог. Мать всмотрелась в него внимательней и ужаснулась. У Олега были мутные, пустые глаза. Она наскоро оделась, побежала в школу, нашла классную руководительницу, Татьяну Петровну и приступила к ней с расспросами.
-Да, какие-то конфликты с ребятами, десятый класс -сами понимаете. Но ничего особенного, все образуется. Да уверяю Вас, уже все наладилось. Кажется, ему нравится Наташа Романова. Обычные проблемы . Мы все через это прошли.
Вера немного успокоилась. Она вспомнила, какой была эмоциональной в юности, как часто влюблялась, рыдала, и теряла покой. Все образуется.
Но вышло по-другому. Олег ушел в состояние какой-то заторможенности, замкнулся в себе. Дальше - хуже. Он стал пропускать занятия, хорошо еще, если оставался дома и лежал целый день на диване, глядя в потолок. А то уходил на целый день и возвращался , когда хотел. Он похудел, перестал за собой следить : не причесывался, не чистил зубы, ходил в мятых рубашках, на ночь не снимал носков. Вера рыдала, металась перед ним, сын смотрел на нее равнодушными , черствыми глазами. Отчима Олег не воспринимал. Он четко определил для себя -подражать только сильным и волевым людям, а Костик, как звал он отчима, таковым в его представлении не являлся. Костик был молодым, моложе матери, смешливым, худосочным, с тонкими длинными руками и такими же ногами. Он отлично бегал, хорошо плавал, играл на гитаре и смешно пел – вообще, он был неплохим парнем, но авторитетом у Олега не пользовался.
Состояние Олега ухудшалось с каждым днем. Он попал в состояние пустоты, из которого уже не мог выбраться самостоятельно. Жизнь казалась ему непереносимой и жестокой - это был целый заговор богов . Все было заранее предрешено, записано на небесах, а разве можно бороться с высшими силами?
И как-то все началось из-за глупостей. Ну, подрались после школы, один на один- с Мишкой из соседнего класса. Ну, положил он Мишку на обе лопатки, а потом подскочил этот хмырь - Мишкина шестерка из десятого»А», и влепил снегом в лицо. Олег от неожиданности задохнулся, ослеп – тут они его и отмутузили у всех на глазах. Да так унизительно –пинками под зад, когда он пытался встать. Но самое страшное было даже не это. Недалеко стоял его близкий друг Митяй, и не вмешался. И все видела Наташка Романова. И все сплелось в такой кровоточащий клубок унижения и предательства ,который рос, как летящий с горы снежный шар. Олег вновь и вновь переживал свое поражение, час за часом смакуя ужасные подробности, он превращался в настоящего мазохиста, но ничего поделать не мог. Надо было как-то действовать, что-то изменить, вызвать каждого - Мишку и его шестерку на честный поединок, или накостылять по очереди где-нибудь в тихом месте. Хлестнуть по морде Митяю, и гордо объяснить – за что. Придти в школу хотя бы с самым дорогим сотовым, выпросить у матери, черт подери.
Но ничего этого он не сделал. Он погрузился в ложный мир , мрачный и безысходный, он стал мнительным, ему казалось, что его позор обсуждает вся школа и над ним все потешаются. Это было непереносимо. Наташа ни разу не позвонила. Ей было стыдно за него перед подругами, она стеснялась, что совсем недавно позволяла ему себя провожать. Ему хотелось спрятаться как можно надежней- превратиться в жучка и зарыться глубоко под землю.
Возможно, выход был - перевестись в другую школу, но ни ему, ни матери он не приходил в голову. Мысли, один раз закрутившись в его голове, уплотнялись все больше, будто притягивая из бездны себе подобные. Самому себе он казался мерзким и отвратительным, он не хотел выходить из дома, не хотел больше жить.
А ведь как прекрасно все было совсем недавно, всего несколько дней назад. Наташкино лицо, все в белых снежинках, мокрый завиток, прилипший к щеке, запах ее пушистой голубой шапочки. Еще недавно ему казалось невозможным долго смотреть на нее - все холодело внутри, и весь он покрывался ледяными мурашками. А вот провожает ее до подъезда ,у двери она поворачивается к нему лицом, тонкими пальцами стряхивает с его воротника снег , смеется. Такие длинные черные ресницы , все унизанные белыми снежинками, и они не тают, а расплываются туманными полукружьями. И невозможный запах холодной свежести, ее жасминовой юности, ожидание близкого блаженства поцелуя, восторг всего существа…
Мама, я не хочу жить. Если бы ты знала, как я не хочу жить. Ничего, ничего невозможно исправить. Я не хочу, не хочу жить.
Вера приглашала на дом врачей, платила деньги, покупала лекарства. Они глушили рассудок, превращая сына в еще более унылый клубок погибающей материи. В отчаянии она искала гадалок, ясновидящих, астрологов. Они брали деньги, что-то плели о дурных звездах, под которыми родился сын, о прошлых жизнях, где она, Вера, совершала небывалые преступления, о порче и сглазе, наведенных бывшей свекровью. Вера несла домой огромные банки со святой водой, писала по сорок раз в день покаянные молитвы и сжигала их над раковиной, обкладывала кровать сына купленными амулетами и талисманами от нечистой силы…
Она сидела на коленях, и смотрела, как он спит. Он казался неживой куклой, неподвижное лицо было обтянуто желтой, какой-то восковой кожей, он лежал, не шевелясь, неслышно было даже дыхания. Было страшно. Даже волосы сына, еще недавно живые и светлые, пахнувшие цыплятами, поблекли и превратились в слабые неподвижные нити. Узкие бледные губы казались такими горестными…
Олегу снились длинные розовые черви, мокрая земля, отчетливый запах могильной сырости. Он больше не боялся смерти. Инстинкт самосохранения отступил прочь. Он жаждал умереть. Смерть уже обмотала его своей липкой паутиной и подтягивала все ближе и ближе. Оставался день или два. В столе были заготовлены горсти снотворных, которые Олег запасливо откладывал .Это было уже наверняка, и не больно. Он прочитал в инструкции, как опасна даже слабая передозировка. Он уже ниоткуда не ждал и не хотел никакого спасения. Только бы дома никого не было…
Это была странная гадалка. Она вовсе не походила на гадалку. Это была высокая черная женщина с грубым мужским голосом, и крупными желтыми ладонями. Глаза миндалевидные, чуть косящие.
Она раскинула карты на столе, обтянутом красным, вытертым по краям бархатом. Пахло свечами и ароматическими палочками - было необычайно тихо. Сидя перед гадалкой, Вера незаметно огляделась. На стенах висели рисунки, выполненные акварелью. На них были изображены странные ангелы с голубыми, белыми и даже красными крыльями. Лица их тоже были различны - никогда Вера не видела таких ангелов- с длинными белыми ресницами, ярко-золотыми волосами. Сама рисует, что ли, подумала Вера, или дети у нее…
-Это ты во всем виновата .Это твоя вина, -грубым голосом произнесла эта странная женщина.
-Я знаю,- заторопилась Вера,- мне говорили, что это из прошлых жизней…и я…уже писала и сжигала…
-О,-о-о, я вас умоляю,- махнула рукой гадалка,- да какие тут прошлые жизни. Разберитесь хоть с этой.
Когда вы в момент беременности испытывали такие чувства, от которых сейчас погибает ваш ребенок? Где и когда?
-Да что вы говорите,- удивилась Вера, - я никогда не испытывала такого отчаяния, такой …
-Верю. Но ребенок десятикратно усиливает чувства матери, и если они были негативные, в состоянии беременности, или перед зачатием, то в подростковом возрасте, в момент полового созревания, особенно первой любви, это - как ядерная бомба. Понимаете? В момент повышенной гормональной активности на поверхность всплывает вся грязь. Негативные эмоции матери.
-Что же делать?- испугалась Вера.- Я, во-первых, ничего не помню. А во-вторых, если вспомню-то что мне делать?
-Вспомнить надо. Счет идет на минуты. Я бы посоветовала вам сейчас никуда не ходить. Когда вспомните - погружайтесь в прошлое целиком, уходите туда, меняйте все - или исправляйте ситуацию физически, или меняйте отношение к ней. Я вам помогу. Но чисто энергетически. Это целиком ваша задача. Все.
Вера привстала, она хотела что-то спросить, она растерялась, ухватилась руками за длинный шелковый халат гадалки, но та выскользнула, как ящерица и скрылась.
Вера снова села на стул и закрыла глаза.
Времени нет. Тикают часы жизни ее ребенка. В фильмах показывают, как герои спасают Землю от ядерного взрыва. А здесь в ее подсознании заложен часовой механизм, обезвредить который не сможет ни один человек. Кроме нее.
Что мне надо вспомнить, что? Как я обижалась? Как я кого-то обидела? И как вычислить именно то чувство, приведшее к беде, если оно может быть не ярко выраженным? Что же было? Что?
Вера пыталась погрузиться в состоянии беременности сыном, но ничего не получалось. Это было давно -время унесло воспоминания. Как она ни старалась, напрягая лоб, вообразить себя беременной не могла. Тогда она встала, взяла большую пуховую шаль со стула гадалки, свернула ее кульком и засунула себе под платье. Подобрала волосы , скрутила их на затылке в пук. Так она тогда делала. Ноги пришлось немного расставить - мешал живот. Представила соленые огурцы и селедку. Во рту появилась слюна, она сглотнула ее.
Обижалась на мать, та не давала ей денег, не сидела с внуком . Расстраивалась из-за очередной проверки в школе, когда ее урок математики оказался неподготовленным. Получила выговор. Поссорилась с Любкой, своей лучшей подругой, Вере показалось, что та строит глазки ее мужу. Во время беременности она так отчаянно ревновала его…Стоп! Не может быть! Как она могла забыть? Неужели это?!
Вера не хотела идти на тот день рождения. Вот не хотела и все. Что-то томило ее, в ногах была слабость. Но Генка уговорил. И она согласилась. День рождения был у ее подруги, белокурой красавицы Ольки Наливайко. Но дружили и их мужья, Генка и Сергей .Дружили со школы. Да, и правда, охота ему, молодому здоровому мужику, томиться с ней вдвоем -в последний месяц беременности, самый тяжелый. Вера стала капризной, слезливой, и очень толстой. Она гладко зачесала волосы в пучок, накинула на плечи связанную свекровью желтую шаль, и они вышли на улицу, благо, идти-то ничего, всего три квартала.
Стол был накрыт роскошно. Внимательная Ольга не забыла и про маслянистую, слабого посола, селедочку, искрошила на нее не одну белую луковицу-все, как любила Вера. И маленькие хрустящие огурчики, колбаски разных сортов - свежие, пахучие чесноком, укропом. Горка домашних, дымящихся котлет с румяными корочками. Даже хлеб пах сытно, аппетитно был разрезан на тонкие кусочки, натерт домашней горчицей , а сверху лежали рыбные консервы, господи, как же они называются? Иваси, сардины, нет, нет, конечно- шпроты. Точно. Где же Олька их достает? Они чисто золотого цвета, темно-золотого, вот, правда. Вера сразу положила себе на тарелку три бутерброда. Аппетит у нее был еще тот. Только тогда оглянулась по сторонам. Гости прибывали .Стол был большой. Сидели незнакомые мужчины, красивые женщины, Вера сразу напряглась и положила на мужнино колено ладонь. Пригласила-таки Олька эту разбивательницу мужских сердец, о которой еще в школе ходила дурная слава. Лично Вера в ней ничего особенного не видела, в этой кривляке Светке, но мужики по ней , действительно, сходили с ума, что правда, то правда. Вера на всякий случай Ольгу-то предупредила, ты, мол, потерпи немного, пока не приглашай ее. Светка, правда, была не одна, с приличным мужиком в дорогом костюме, но глазенками-то по столу так и шныряла. А Верин- то Генка мужик видный, и в плечах крупный, и ростом вышел. Все при всем. Вера слегка сжала его колено. Генка удивленно взглянул на жену - чего, мол? Да и правда- чего. Сидит рядом . Главное, чтоб особо не пил, тогда Генка теряет контроль и может легко на ее глазах приударить за первой юбкой. Но Генка молодец, особо водочку не тянул, выпил две рюмки за здоровье именницы - и все. Как обещал. Тянул апельсиновый сок, бокал за бокалом, а Олька все услужливо подносила ему , да подливала. Когда Генка вышел с мужиками покурить на площадке, Вера допила за мужа полстакана оранжевого напитка. Вкус был какой-то странный, горьковатый. Может, это лимон, или еще что? На Веру навалилась такая сонливость, что ни рукой, ни ногой пошевелить не могла. Где бы прикорнуть, и больше ничего не надо. Даже стало все равно и про мужа, и про Светку, про таящиеся повсюду опасности и угрозы семейному счастью. Олька бережно отвела ее в спальню(благо, комнат было четыре), и уложила в кровать. Вера провалилась в сон, как в могилу…
Когда она проснулась, было тихо. Она осторожно встала, поправила растрепавшиеся волосы, одернула платье и тихо открыла дверь. В соседней комнате кто-то находился, скрипела кровать, кто-то придушенно шептал, тихо смеялся. Она осторожно прошла в зал. Стол был пуст, остатки еды выглядели неприятно. Хотелось пить. Она налила тот - же сок из стеклянного кувшина в бокал, выпила. Пошатнулась. Хмель ударила в голову. Неужели Олька подлила туда водки? Вера отупело оглянулась в поисках мужа, неуверенно прошла на кухню, потом вышла в коридор, открыла входную дверь и выглянула на лестницу. Позвала Генку. Тишина. Захлопнула дверь. И тут из глубины комнат выскочил растерянный Генка со встрепанными волосами. Потом вышла смущенная Ольга. Они торопливо, перебивая друг друга, заговорили, мол, как здорово, что она проснулась, а то была , как мертвая, хотели даже вызвать скорую. Генка сильно торопился домой, одевал Веру , обувал ее, обматывая желтой кружевной шалью, чуть не задушил, руки его немного тряслись.
-А где Сергей? - обеспокоенно спросила Вера, и подозрительно уставилась на Ольгу. Та что-то говорила, Вера ее не понимала, не слушала, но отчетливо чувствовала беду. Они вышли на свежий воздух. Живот сильно ломило. Болела спина. Это отвлекло ее от назойливых мыслей. И еще накатило какое-то отупение и дикая тоска. Она нарастала. Вера ничего не сказала мужу. Почему-то инстинкт подсказал- так надо, Вера, так надо. Скоро рожать и скандал нам не к лицу. Надо подумать о ребенке. Для себя она придумала сотни вариантов, по которым она все себе вообразила. Беременные склонны к фантазиям. Потом вовсе стало не до этого. Появилась угроза выкидыша, ее срочно положили в больницу. Врачи успешно боролись за жизнь ребенка, Вера остервенело сражалась с небывалой пустотой, обрушившейся на нее. Это было гибельное состояние космического холода, ледяной бесконечной пустыни, пустоты, пустоты…Врачи успокаивали ее - все нормально, так бывает, вот родится ребенок-все сразу пройдет. Родился сын, слабенький, долго пребывающий между жизнью и смертью, и пустота наполнилась страхом, борьбой за его жизнь и небывалым мужеством…
Это , это воспоминание, иди , иди туда…Это было, было давно…
Вера отупело оглянулась в поисках мужа, неуверенно прошла на кухню, потом вышла в коридор, открыла входную дверь и выглянула на лестницу. Позвала Генку. Тишина. Захлопнула дверь. И тут из глубины комнат выскочил растерянный Генка со встрепанными волосами. Потом вышла смущенная Ольга. Они торопливо, перебивая друг друга, заговорили, мол, как здорово, что она проснулась, а то была , как мертвая, хотели даже вызвать скорую. Генка сильно торопился домой, одевал Веру , обувал ее, руки его немного тряслись…
И тут Вера вспомнила, все вспомнила .Она хотела спасти своего ребенка, засунув далеко в подсознание вот это, что сейчас происходит на ее глазах, и тем самым невозвратно губила его…Времени совсем нет, не осталось, вероятно, гадалка на несколько минут подстрахует ее своей энергией. А может, и нет. Вера сбросила с плеч желтую шаль, в которую ее замотал муж, со всему размаху ударила его по лицу, потом отпихнув его далеко в сторону(откуда только силы взялись), пошла на Ольку. Вцепилась ей волосы, расцарапала лицо, отшвырнув в сторону, как пушинку, пошла в зал - громить все, что только попадало под руку. Раскурочила весь стол, перебила посуду, раскидала по всем пустым комнатам(в квартире, действительно, никого не было) остатки еды, схватила стул, разбила им хрустальную люстру, дорогие картины, била и крошила, не переставая. Ее никто не останавливал, Олька давно выскочила на лестницу, Олег растерянно топтался в коридоре, следя оттуда за Верой испуганными глазами. Наконец, она устала. Мокрая, тяжело дыша, подошла к мужу и тихо, но угрожающе процедила сквозь зубы:»Ладно, пойдем.» Он покорно поплелся сзади. Живот ломило, но не сильно. Две оставшиеся недели проходила спокойно. Пустоты не было. Было ожидание сына. Была любовь. Роды были тяжелыми. Молодой врач , приняв на руки кричащий комок, улыбался.
-Ну, голубушка, ты и нагнала страха. Пять часов рожать - это не шутки .Такой богатырь, хоть куда!
У него были красивые руки, жесткие черные волосы и добрые глаза. Она пролежит в роддоме дольше положенного срока и сделает все, чтобы соблазнить его. Это ей удастся, потому что после родов Вера невероятно похорошеет и осмелеет. Можно сказать, даже обнаглеет. В палате ее назвали Венерой. Тонкая талия, пышные бедра и шикарная грудь с сосками-вишнями, полная молока. Молоко шло туго, грудь воспалилась и молодой врач, принимавший роды, опытными движениями долго разминал ее, пока не пошли парные белые струи. Руки его были нежные и сильные, волосы пахли так, что кружилась голова…
Генка встречал ее не в себе от радости, с огромным букетом роз, с конфетами и шампанским. Он долго благодарил молодого врача, горячо жал ему обе руки, и Вера отвернулась , чтоб не рассмеяться, ей вдруг захотелось, чтоб Генка поцеловал ему руку. Муж готов был грызть вокруг нее землю, только чтоб она его простила. Передавая ему сына, Вера снисходительно потрепала его за волосы, как ребенка. Она испытывала ко всему миру лишь одно чувство-радость и всепрощение…
Олег достал горсть таблеток и пошел на кухню. Налил в стакан воду и подошел к окну. Был третий этаж, и он отчетливо увидел мать, идущую по двору - невероятно счастливую и молодую, припрыгивающую на ходу. Может, это новая прическа - высоко зачесанные волосы? Олег вдруг почувствовал небывалый прилив сил…
Он будто очнулся от дурного сна…
Что он делает? Сейчас войдет мать, такая ясная и любимая. Как солнце. Но вполне, вероятно, он сейчас с ней разминется. Да. Ему надо спешить. У него столько дел.
Надо дать по морде Мишке. Хорошо бы подгадать так, чтоб все видели. Я обязательно подгадаю. Этому хмырю - достаточно несколько пинков. С Митяем…буду действовать по ходу дела. Да, еще Наташка. Она ни разу не позвонила за эти дни. Не буду гадать - почему она так сделала - сейчас же найду и спрошу ее. Господи, сколько же я потерял времени?
Олег рванул к двери, на ходу натягивая куртку, шапку, он бежал по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек вниз, быстрее, быстрей…