"Быть, а не казаться".
Рецензия на фильм Ингмара Бергмана «Персона»
- А о чём будет этот фильм?
- Об одной женщине, которая молчит, и о другой, которая говорит. Они сравнивают свои руки, а после смешиваются, сливаются в одну.
- Ясно, - нахмурился продюсер.
Бергман тут же его успокоил:
- Фильм будет очень короткий и обойдётся дёшево.
Из диалогов продюсера и Ингмара Бергмана.
Ингмар Бергман забыл добавить, что «Персона» станет одной из самых неоднозначных и запутанных картин в истории кинематографа. Весь фильм – это игра со зрителем. Бергман как будто насмехается над тем, к чему сам же и причастен. Маска (на латыни - persona) – ключевой лейтмотив фильма, он связан с фальшью и искусственностью, ведь персонами назывались маски актеров античного театра.
Первые кадры, вмонтированные как бы случайно, показывают контраст между искусственной жизнью на сцене (маской) и жизнью реальной. Комедийные сцены противопоставлены сцене закалыванию овцы. И неслучайно главная героиня связана с искусством: она театральная актриса. А театр – яркий пример лицедейства, имитации реальности, ведь на всех актерах «маски». В следующих кадрах попеременно показаны то старики, то ребенок. Контраст между жизнью и смертью. Лицедейство здесь тождественно процессу умирания, даже не телесному, а скорее личностному. Ведь по мере примерки на себя чужих масок, своя индивидуальность стирается.
Сюжет фильма начинается со знакомства медсестры Альмы (Биби Андерссон) и актрисы Элизабет (Лив Ульман). Лечащий врач актрисы рассказывает её предысторию Альме. «Мне не о чем беспокоиться, всё ясно и просто», - характеризует свою жизнь Альма. У неё уже всё спланировано: работа, жених, будущие дети. А Элизабет, наоборот, свою жизнь приостановила: ушла из театра, из семьи.
Если Альма в начале фильме сама рассказывает о себе, то Элизабет проявляет себя по-другому. Она задумчиво ходит из угла в угол, телевизор освещает всю палату. Казалось бы, Элизабет не волнует, что на экране. Но она застывает с ужасом в глазах. Идет репортаж о самосожжении буддистского монаха в знак политического протеста. Здесь самосожжение – это освобождение от внешней оболочки, от всего ненужного. Маска сбрасывается, обнажая эго. Именно этого обнажения и жаждет Элизабет, но не может себе позволить. Она слишком долго играла. «Думаешь, я тебя не понимаю? Безнадёжная мечта о том, чтобы быть, а не казаться», - доктор раскрывает тайну актрисы и отправляет ее с сестрой Альмой на лечение в свой загородный домик. Тем самым доктор дает возможность сыграть Элизабет еще одну роль, на этот раз саму себя.
Героини приезжают в загородный дом и следуют друг за другом, не отставая. Они показаны на контрасте. Сестра Альма подвижна и раскованна, она все время разговаривает, делится своими переживаниями. Элизабет до сих пор не произнесла ни слова, но она явно расположена к Альме. Здесь, на берегу моря, они обе сбрасывают свои маски. Альма рассказывает о своей измене жениху – доверяет постыдную тайну. Вдали от привычного окружения женщины слились в одну фигуру и дополняют друг друга. Элизабет произносит свои первые слова, но Альма как будто не слышит их и через секунду повторяет ту же самую фразу. Таким образом, Альма получает роль персоны Элизабет, т.е. она олицетворяет её публичное проявление эго.
«Как можно быть одним и тем же человеком в одно и то же время, и в то же время быть двумя разными людьми?» - спрашивает Альма, плача. Она также не может соединить в себе две разные ипостаси. Но, несмотря на то, что они обе обнажили свою суть друг перед другом, Альма становится зеркальным отражением Элизабет. В силу вступает первобытный образ, который Карл Густав Юнг обозначил как архетип «персона», когда бессознательное проецируется на сознательное. Как правило, когда архетип не распознаётся, он продолжает воздействовать на сознание, пока не превратится в новую персону.
Элизабет связывает себя с внешним миром с помощью Альмы. Даже, когда она пишет письмо своему доктору, то рассказывает в нём не о себе, а о грехах медсестры. Альма прочитывает это письмо. Она в ужасе. В отношениях возникает пропасть. Бергман усиливает эффект раскола странным визуальным рядом. Как будто пленка прожигается, и вместо истории опять появляются кадры, с которых начинается фильм.
Альма внезапно начинает чувствовать фальшь той искусственной среды, которую женщины сами для себя создали. Альма провоцирует Элизабет, она хочет услышать хоть звук от неё и оставляет кусок битого стекла у порога. Ссора двух женщин больше похожа на внутренний конфликт, экзистенциальный кризис одного человека. Персона пытается вытеснить сознание эго. Борьба переносится и на физическое взаимодействие. Элизабет начинает говорить только после того, как она видит угрозу и включается инстинкт самосохранения.
«Нередко Персона, будучи слишком жесткой, отрицает всю остальную личность — аспекты личного и коллективного бессознательного, — и замкнутость в своей роли ведет к нехватке естественного эмоционального отклика. Другая опасность в том, что при перемене маски и усвоения нового способа реагирования на внешнее человек может утратить привычные опоры, а это воспринимается как разрушение личности» (Семира "Архетипы Юнга и астромифология").
Конфликт достигает своего апогея, когда приезжает муж Элизабет. Он принимает Альму за свою жену. Альма уже растворилась в Элизабет и является полноценной персоной актрисы. Сначала она отказывается и пытается уверить господина Фоглера в том, что она не его жена, но чем больше она слушает его, тем сильнее вживается в роль. И вот она уже бросается к нему в объятия. Элизабет стоит позади Альмы и как будто передает ей свои чувства и контролирует всё, что происходит. Альма бьётся в истерике – она показывает все, что скрывала под своей маской молчания Элизабет: «Я знаю, ты молчишь потому, что устала от всех своих ролей, от всего того, чем владела в совершенстве. Но разве не лучше разрешить себе быть глупой и слабой, болтливой и лживой? Тебе не кажется, что человек станет хотя бы чуточку лучше, если разрешит себе быть самим собой?»
Элизабет прячет фотографию своего сына, Альма находит её и просит объяснить, но тут же рассказывает историю актрисы сама. Женщины сидят зеркально друг напротив друга. Затем появляется кадр, в котором лица героинь соединяются в одно. Монолог Альмы есть исповедь, которой так ждала Элизабет. Бергман дублирует эту сцену исповеди. Как только Альма заканчивает свою речь, сцена начинается заново с фотографии сына под ладонью Элизабет. Как будто сначала говорит «персона», а затем «эго». Противоположности сливаются. В своём обнажении друг перед другом они едины. Бергман подчеркивает это и визуально. Сначала зрителю показано лицо Элизабет крупным планом, а как только сцена начинает повторяться - лицо Альмы. Но, пожалуй, Элизабет всё еще боится своей собственной сущности, ей не достигнуть гармонии, единства и целостности.
Все тонкие детали в фильме неуклонно намекают на то, что возможно весь фильм – это история одной женщины, а не двух. И та, и другая трактовка могут быть верными. Бергман охватывает настолько широкий спектр проблем и в философии, и в искусстве, что оставляет за зрителем варианты восприятия картины. То Альма договаривает фразу, начатую Элизабет, то они вообще сливаются в единое целое. Фильм можно трактовать и как исследование личностного расстройства, конфликта персоны и анимы (внешнего и внутреннего), и как конфликт искусства искреннего и коммерческого (тому свидетельствует первоначальное название фильма – «Кинематограф»).
«Персона» - это в некотором смысле и кино про кино, что доказывает идея Бергмана о фальши в искусстве. Искусство в фильме олицетворено, и проблема двойственности, разрыва между самим собой и стереотипом показана двояко: и на примере двух героинь, и на примере роли искусства в жизни. Тема «Персоны» - сосуществование психических форм и сознательный выбор модели поведения: быть собой, рискуя репутацией, или прятаться под маской и иметь счастливую спокойную жизнь. Такую проблему может полноценно раскрыть только жанр драмы.
Эту картину наряду с «Шепотами и криками» сам Бергман считал наиболее значимой в своей фильмографии. «Персона» сочетает в себе и уникальные визуальные приемы (слияние лиц героинь в одном кадре) и некоторую театральность (замкнутость действия, как на театральной сцене). Особенно ценна операторская работа Свена Нюквиста – контраст света и тени создает неповторимую атмосферу и восполняет отсутствие цвета.
Бергман выбрал один из самых удачных актерских тандемов: Биби Андерссон и Лив Ульман не только похожи внешне, но и дополняют друг друга, создавая метафоричный образ женщины. Именно через призму этого образа можно понять глубину проблематики фильма, сочетание в одной плоскости, в одной системе координат разных форм бытия.