***
Тёплая ночь подарила участникам экспедиции крепкий сон, а испокон века нетревоженная рыбаками речная курья – свою пятнистую хозяйку, влетевшую с открытой пастью сразу в обе сети. Метровая рыбина основательно запутала снасти, но их всё равно пришлось бы снять, потому что на пару дней о рыбалке следовало забыть: жара усиливалась, и создавать большие запасы не имело смысла, да и свежая рыба всё-таки вкуснее солёной. Молодчина Лилит уже не капризничала, а спокойно делала своё дело: крупные куски щуки скворчали на сковородке, закипал чай, румянились в кипящем масле пышные оладушки-ландорики. А мы, прежде чем взяться за строительство, решали «на берегу» принципиальный вопрос о размерах очередного зимовья.
Разница в оплате между срубами «четыре на четыре» и «три на три» составляла около полусотни рублей. А вот разница в работе, тяжести брёвен, хлопотах с полом, потолком, землёй и кровлей никак с этими рублями не сходилась. В предстоящем сезоне Иван будет охотиться на этом участке один. Зачем ему «сарай» почти в шестнадцать квадратных метров? Захочется простора – уйдёт вверх по реке до Волчьего. Или спустится вниз до Карелинской базы.
Спорить было не о чем: лучше подарить пятьдесят рублей государству и построить нормальное зимовьё для одного человека, чем за эти деньги выполнять явно избыточный объём работ.
На этом и остановились. Завтрак прошёл душевно, и всё внутри уже не сжималось заранее от одних только мыслей о лиственничных кряжах и возможном срыве пупка.
Довольно толстое трёхметровое брёвно из сухостойной сосны, если оно не «смолёвое», можно унести одному. Но теперь мы стали чуть умнее: рвать пупки и жилы уже не хотелось.
На Волчьем я пробовал пилить сырые брёвна вдоль, чтобы получить широкие горбылины для потолка и пола. Затея потребовала изрядного расхода бензина, и мы от неё отказались. Здесь исходный материал был другим: уже первая попытка показала, что сухая сосна пилится значительно легче, и потому мы решили строить избушку из двухкантного бруса, который на пилорамах называется лафетом. Мотопилу с пилорамой не сравнить: лафет у меня получался разнокалиберный, но зато вместе с ежедневным приростом сруба росли запасы вполне сносного пиломатериала. А ровный потолок и тёплый пол из толстого сухого горбыля выглядят симпатичнее, чем из жердей.
Единственным, что ограничивало скорость строительства новой избушки, стал мох для утепления пазов и углов сруба. Точнее, его полное отсутствие на обширной гари. Собирать мох приходилось по окрестным наволокам – узкой полосе сохранившейся и почти непроходимой тайги, протянувшейся вдоль реки. Но жалкие пластики и клочки разнообразных видов лесных мхов не шли ни в какое сравнение с пышным сфагнумом, которым мы пользовались на предыдущем зимовье. Знать бы заранее – можно было и «соломку подстелить»: загрузить наш плот мешками с невесомым мхом и не тратить время на его поиски здесь.
Все были при деле: Женька всё увереннее управлялся с топором, я осваивал валку леса «Дружбой», превращал нераспиленные стволы в лафет и горбыль, и только потом, по мере прохождения зарубок на трёхметровых отметках, кряжевал стволы – так было удобнее. Лилит собирала мох и готовила еду, а Иван, как будущий хозяин избушки, подгонял всех и беззлобно ворчал по поводу плохонького мха, никудышного горбыля, косоватого лафета и беспросветной Женькиной криворукости.
Всё свободное время Женька неустанно точил топор, потому что без кровопролития не обошлось: он всё-таки успел прорубить себе ногу. Я засыпал рану порошком из еловых «слёзок» – засохших капелек смолы, которые легко заживляют и не такие ранения. Края рассечённой кожи пришлось стянуть пятью стежками крепкой нитки, продетой в кривую хирургическую иглу. Женька терпел и сопел, а Ванька тихо ругался нехорошими словами по поводу отдельных топоров и таких же тупых их обладателей, не способных запомнить простую вещь: серьёзно покалечиться может только ленивый балбес, которому проще отрубить себе лишнюю конечность, чем вовремя наточить собственный инструмент. Мы освободили Женьку от переноски брёвен, чтобы свежий шов не разошёлся. Но его силища в этом деле уже и не требовалась: таскать на плечах сравнительно короткий и сухой лафет – одно удовольствие.
В этот раз на полное завершение строительства мы потратили всего неделю. Зимовьё назвали «Щучье», потому что за это время в сети попались три щуки. К мясным консервам и бакалее мы почти не притрагивались. Голодная зима научила строжайшей экономии любых продуктов нетаёжного происхождения: от гвоздей и дверных петель, до крупы, муки и сахара.
***
Помня о «медвежьем уроке» с двумя пудами съеденных макарон высшего сорта, мы решили соорудить неприступно-высокий лабаз и у этой избушки. Но его расчётные размеры казались уж и вовсе смешными: полезный объём сруба должен был составить всего один кубометр. Но нам очень хотелось построить хранилище не на двух «курьих ножках», а на одной единственной «ноге», как в старинных книгах о таёжном промысле.
Надёжное соединение деревянных частей в «ласточкин хвост» настолько мне понравилось, что пока Иван выпиливал плахи для миниатюрного склада, я даже лестницу собрал, не используя гвоздей. Детали крестовины и сам сруб изладили на земле, а потом полдня возились со сборкой лабаза на высоте четырёх метров. Возился, собственно, сам хозяин охотничьего стана и, по совместительству, «бугор» строительной бригады. В отличие от нас с Женькой, руки у Ивана росли из самого подходящего места, были абсолютно прямыми и уже явно поблескивали позолотой. Наши передние конечности до сих пор не избавились от врождённой косорукости, не подавали больших надежд в плотницком ремесле и использовались Мастером топора и пилы в нехитром деле – «сбегай-подай-принеси».
Наконец, работы были закончены. Мелочи – нары и стол – Иван решил сделать в сентябре или октябре, перед началом промысла. Осенние вечера тёмные и длинные, спешить некуда. В это же время придётся устанавливать во всех зимовьях железные печки. Баржа северного завоза не доставила в деревню кровельное железо для разборных печных труб, и теперь вся надежда, что Бирюк отыщет дефицитный материал в райцентре.
За ужином было решено объявить завтрашний день первым выходным за прошедший месяц. Мы с Лилит оставались в лагере, а мужики собрались на разведку, чтобы хоть примерно определить границы выгоревшей тайги и, возможно, что-нибудь подстрелить.
Утро порадовало четвёртой крупной щукой. Её пришлось быстро разделать и крепко засолить, потому что днём жара стояла несусветная, а недавно появившиеся жирные мухи так и норовили испоганить добычу густыми кладками микроскопических яиц. Ребята ушли в тайгу спозаранку и обещали вернуться не раньше обеда. Пользуясь случаем, бесстыдная Лилит загорала под нежными лучами утреннего солнца полностью обнажённой. Уже неделю она меня к себе не подпускала, чтобы не дай Бог не нарушить пока благополучный ход беременности. Поэтому я старался на неё не смотреть, чтобы не сходить с ума бестолку. Но всё-таки поглядывал украдкой и удивлялся, что ни одна летучая кровопийца даже не садилась на прекрасное женское тело. Что отпугивало прожорливых паутов, мошку, мокреца и комаров? Какой-то особенный запах? Или состав крови, смертельный для членистоногих упырей?
Это так и осталось для меня загадкой.
Я напряжённо думал об устройстве походной бани, потому что ежедневные омовения в холодной речной воде и мытьё головы горячей водой из чайника не давали того блаженного удовольствия, которое испытывает человек после парилки. В нашем хозяйстве имелся тонкий брезент, которым мы с Иваном покрывали чум на Верхней Пульваногне прошедшей зимой. Соорудить палатку-баню из него – плёвое дело. Дров вокруг – тысячи кубометров. Нужна только куча камней, сложенная в печурку – каменку. Но для её устройства не хватает самой малости, одной незначительной мелочи – самих камней. Можно, конечно, собрать кучу мелкой гальки и даже её раскалить кострищем, но это будет не баня с жарким паром, а один «пшик». Если бы у нас была половина стальной бочки, её можно было бы наполнить той самой галькой, а в траншее под ней развести адский огонь. И всё бы получилось в лучшем виде.
Но нет ни бочки, ни листа железа, ни металлической трубы, и никакой другой подходящей железяки. Вот если бы в дикой тайге что-нибудь подобное валялось, то вечером мы бы уже парились до одурения.
***
Ребята вернулись за час до обеда. Я сразу же обратил внимание на их грязные руки и явные следы ржавчины на куртках. Неужели нашли что-то полезное?
Иван объяснил, что примерно в двух часах хода они действительно обнаружили очень старую стоянку геологов. К сожалению, она попала в зону таёжного пожара и кое-какие брошенные геологами вещи полностью сгорели. Но остались на этом месте мотки ржавой проволоки, кривые гвозди в обгоревших досках, две пустые бочки и длинная стальная труба, которая уже лежит около избушки и вполне подойдёт для печки.
После обеда я рассказал личному составу нашей экспедиции о своём изобретении простейшего парогенератора и устройстве походной бани без использования камней, присутствие которых на хорошо изученном пространстве береговой линии всё равно не наблюдалось.
Через час, стараниями Женьки и Ивана, в стороне от лагеря появился брезентовый куб с лавкой внутри, вмещающий двух человек с берёзовыми вениками. Рядом с будущей парной я выкопал длинную траншею. Над ней была уложена найденная труба, в которую мы засыпали ведро мелкой гальки. Один конец трубы лежал на краю траншеи, а второй, поднятый над землёй на высоту чуть меньше полуметра, входил внутрь парилки. В траншее я запалил костёр из сушняка, Иван добавил в него несколько отпиленных по размеру брёвен, и очень скоро полтора метра трубы оказались буквально в «геене огненной».
Первым, по праву и обязанности изобретателя, полез в парилку я сам, прихватив свежий берёзовый веник и ведро воды. Из трубы шёл нагретый воздух. Я осторожно посмотрел внутрь и увидел раскалённый докрасна металл и мелкие камешки. Отодвинувшись в сторону от жерла паровой пушки, я плеснул в него целую кружку холодной воды. «Пушка» выстрелила почти мгновенно: струя раскалённого пара ухнула в парилку, обожгла уши и заставила прижаться к земле. Но это не лишило меня удовольствия почувствовать «звёздный час» инженерной мысли.
Я заорал что-то восторженно-нечленораздельное, а потом, когда невыносимый жар стал выносимым, уселся на лавку и прошёлся душистым веником по своей изгрызенной насекомыми шкуре. Короткая серия экспериментов с «поддаванием» показала, что плескать в самодельный генератор пара больше половины кружки воды – просто опасно, а треть – в самый раз. Ванька и Женька не могли слушать мои блаженные выкрики и хлёсткие удары. Они потребовали, чтобы я немедленно, пока не кончился пар, освободил баню для помывки остальных страждущих, а сам уже прыгал в речку для охлаждения.
Пока они орали от восторга и лупцевали друг друга веником, я подкинул в пекло под трубой свежих дров. Потом распивал чаёк, сидя на бревёшке, и душевно радовался этим счастливым крикам. Наверное, нужно целый месяц проливать пот на тяжёлой работе и кормить собой полчища мошек и комаров, нужно до костей прокоптиться у дымокуров и мыться в ледяной воде, чтобы понять всю глубину удовольствия от настоящей парилки.
После бани мы в первый раз за всё время выпили по полстакана спирта.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/02/18/1483