Временами ему казалось, что боль была всегда. По крайней мере, жизнь, когда его тело не кричало о своем существовании, отодвинулась в подернутую дымкой беспамятства даль. Сейчас он чувствовал свое тело ежеминутно. Боль была разной. То, словно умиротворенный ежик мостился, устраиваясь удобнее в гнезде таза. Спал, свернувшись клубком: иголки в такт мерному дыханию поднимались и опускались. А то, без видимого повода, еж ярился и превращался в кактус, растущий в позвоночнике. Кактус взрывался длинными острыми шипами и расцветал ослепительно ярким цветком боли. В такие мгновения он порой малодушничал и молил — нет, не бога, в Бога он и раньше, когда был здоровым, не верил, а уж теперь и подавно — свое тело, чтобы оно сдалось, перестало упорно цепляться за жизнь. Подходила жена, делала укол, и цветок начинал увядать — кактус цветет недолго — лепестки темнели и сморщивались, скукоживаясь в неряшливый фунтик бутона. Боль затихала паскудной вокзальной шлюхой, выхлебавшей бутылку дешевого вермута и утонувшей в сонной одури. До очередного злого похмельного пробуждения.
Болезнь, которой его угораздило заболеть, была в его жизни первой серьезной. И последней. Он прекрасно осознавал это. В наше время простым, на вид безобидным, латинским буквосочетанием с-r, ввести в заблуждение трудно. Даже человек, далекий от медицины, каким он и был, по сути, знает, что эти медицинские буквы означают короткий, как остаток жизни, диагноз — рак.
Он вырос в семье, которую по советской идеологической терминологии принято было называть династической. Дед всю жизнь отдал вагоноремонтному заводу и даже был отмечен значком «Сталинский железнодорожник», а это в те годы значило много (прадед по рассказам тоже был мастеровым). Отец после семилетки стал «фазаном» — поступил в ФЗУ, фабрично-заводское училище, выучился и слесарил в цеху вагоноремонтного. И у него самого тоже не было особых колебаний при выборе взрослого пути. Сдав экзамены за восемь школьных лет, поступил в профтехучилище и пару лет спустя — почти готовым токарем — пришел все на тот же завод.
Однажды на проходной столкнулся с тоненькой девушкой-браковщицей, да так и прикипел к ней. Через полгода сыграли свадьбу, стали жить в заводском общежитии в комнате жены. Первенец, девочка, родился, как и положено, через девять месяцев. Родители жену воспитывали в строгости, и до свадьбы она его так и не подпустила, блюла себя. По случаю рождения ребенка от завода выделили молодой рабочей семье однокомнатную квартиру. В новом панельном доме. Радость, конечно, большая. Справили новоселье. Да еще в бригаде — положено по традиции в коллективе радостью делиться — проставился. Сам не пил, только стакан поднимал и ставил. Однажды, еще в ПТУ, отравился водкой, выворачивало трое суток, и с тех пор — ни-ни, даже пиво не пил.
Жена из декрета на работу так и не вышла, осталась домохозяйничать. Тем более, через год родилась вторая дочь. Квартирка наполнилась детским смехом, плачем и визгом. Он приходил со смены усталый, но отдыхал в своем женском царстве. Изображая лошадку, опускался на четвереньки и возил довольных пичуг. В порядке живой очереди. Чего уж скрывать, хотелось еще и сына-наследника. Для полного комплекта. Но жена категорически встала в позу. — Точнее, как он грустно шутил, в нужную позу жена становиться решительно отказалась. — «Куда нищету плодить? На голову что ли сажать третьего ребенка? Была бы квартира большей площади — куда ни шло, можно и рискнуть. А так, и дочек довольно». И при чем здесь нищета? У него, по его шестому разряду, неплохой заработок выходит. Все до копейки домой приносит. Не шикуют — это верно, но и с голоду не пухнут. Да и не зря говорят: в тесноте, да не в обиде. А обиды на тесноту у жены были, все хотела площади жилой побольше. Но тут уж ничего не попишешь: обделила природа женщин умственным кругозором, дальше кастрюль и не видят ничего.
«Вот, не глупая ли? — удивлялся он про себя. — Своего счастья не понимает. Родилась бы в Америке — узнала, почем фунт лиха. Нахлебалась нужды по самое “не хочу”!». Он исправно читал газеты «Правда» и «Аргументы и факты» и знал, какое жалкое существование влачат братья-рабочие в странах капитала. И хотя членом коммунистической партии не был, регулярно отчислял, когда бросали клич, однодневный заработок в фонд помощи дружественным американской и разным африканским компартиям.
— Ты пойми, — не раз говорил он жене, — мы в Советском Союзе — горя не знаем. Медицина бесплатная, школа тоже. Опять же квартира отдельная, не коммуналка. И квартплата дешевая. Я смену отработал и свободен, домой иду. А в Америке? Там рабочие по восемнадцать часов в сутки пашут, чтобы с голоду не умереть. И живут в хибарах, из пустых сигарных коробок сколоченных. Ты телевизор-то чаще смотри.
— Да и смотрю, — откликалась несознательная супруга, — вижу, какие у них там небоскребы.
— В небоскребах богатеи и живут, а рабочие — в хибарах, — терпеливо разъяснял он.
— Это мы в конуре живем, как дали на троих, так и лепимся, только уже с прибавлением. Ты, глянь, как они уроки делают: одна на кухне за столом мостится, а старшая в комнате, сидя на диване на коленях домашнее задание пишет. Друг на дружке спим. Ты когда последний раз у директора завода был, квартиру новую просил?
— А то у директора других забот, кроме нас, нет. На его плечах — целый завод. Качественно вагоны отремонтировать — это тебе не на Уолл-стрите бумажки перекладывать, — не теряя терпения, пытался объяснить бестолковой женщине.
— Интересно, ты в чьих туфлях ходишь? — он уже давно оставил попытки уследить за причудливым ходом жениной мысли. — Не в родных, отечественных, какие только в гроб и одевать. В чехословацких, «цебовских»! А я пять дней за ними в очереди отмечалась. Тебе что — отработал, получку принес и отдыхаешь. А задумывался, каких трудов стоит, купить чтобы докторской колбасы или того же цыплака синюшного? А ты говоришь, не в тесноте живем.
— Вот ты, птичья твоя голова, — теряя терпение, он начинал постепенно закипать, — у чехов потому туфли хорошие, что мы оружие производим, лучшее в мире, между прочим, защищаем их и других младших братьев. Варшавский щит создали — весь мир нас боится, ни у кого такой обороны, как у нас нет.
И ведь прав он в итоге оказался, как всегда и во всем правы мужчины. Дочери, повзрослев, разъехались, выпорхнули из родительского гнезда и остались они с женой. Теперь им на 36 квадратных метрах общей площади куда как просторно вдвоем. Живи — не хочу. А будь у них две или даже три комнаты — заплутать можно. А так, вот она, родная и любимая жена, всегда под боком. Пенсии его, наработанной долгим трудом, на двоих хватало. Правда мечта жены хоть разок увидеть море, так и оставалась мечтой. Но и это поправимо — на шести дачных сотках не хуже загорит, хотя грядки, конечно, поваляться бездельно не дадут. Как любила говорить его мать: «Не потопаешь — не полопаешь». Летне-осеннее консервирование всю зиму их кормило, еще и дочкам подбрасывали когда-никогда.
Все у них с женой ладно, хорошо жизнь сложилась. Но стал вдруг замечать, что по утрам задумывается, стоя над унитазом в туалете. До полуминуты стоит, пока опорожнится. И струя какая-то вялая, бессильная. Жене сказать застыдился, а вот с товарищем близким, живущим в соседнем подъезде — каким-то доктором товарищ в больнице служил — поделился недоумением. Друг и посоветовал пройти исследование. ТРУЗИ называется. А когда объяснил процедуру, он только возмущенно сплюнул:
— Что это я на старости лет пидораситься буду?!
Однако шли дни, мочиться становилось все труднее, еще и боли в промежности появились и он, стиснув зубы, решился. Полыхая от стыда, предоставил молодой докторше с ее блестящим инструментом — родной жене никогда не показывал — свой тыл. Докторша у себя на экране аппарата и обнаружила опухоль предстательной железы. Сдал кровь, еще какие-то анализы — нехороший диагноз подтвердился. Пришлось открыться жене и та, сдержав подкатившие слезы, повела его на прием к онкологу. Ожидание в очереди неулыбчивых людей оказалось томительно долгим. Хотя, рассудил он, кто же с улыбкой ходит на прием к врачам?
В кабинет вошли вместе. Доктор пошелестел анализами, потер переносицу и, подняв глаза в пространство между ними, спросил:
— И чего вы от меня хотите?
Вопрос показался настолько нелепым и неуместным, что они опешили. Он не нашелся, что ответить, а жена, неожиданно осипшим голосом, произнесла:
— Так, помощи, доктор.
— Какая вам помощь? Гуляете неизвестно где, пока совсем не подопрет, а потом помощи ждете. Опухоль уже неоперабельная, — и, смягчившись, добавил. — Курс химиотерапии проведем, возможно, улучшения добьемся.
То, что после трех курсов химии стало лучше, он не ощутил, однако волосы на голове вылезли. Благо, на фоне уже имевшейся обширной лысины, это не особенно бросалось в глаза. В один из дней появились боли в пояснице. Боли все усиливались и он — это уже стало привычным — вместе с женой отправился снова к онкологу.
Все тот же врач выслушал новые жалобы, заставил раздеться и, пощупав спину, сказал:
— Это не наше.
— А чье же? — удивилась жена.
— Это — к невропатологу. Тут остеохондроз. Что вы хотите, пожилой возраст — остеохондроз. Он и дает боли.
«Это 63 года пожилой возраст?! — промолчал он. — Да у меня отродясь спина не болела».
Невропатолог послал на рентген и уже снимки показали, что разрушаются позвонки. И поясничные и спинные. Все от той же опухоли пошли метастазы. Онколог, на прием к которому они попали снова, посмотрев заключение рентгена развел руками:
— Ну, этого следовало ожидать.
— Доктор, вы нам обезболивающее выпишите, — попросила жена, — он уже ночами не спит, ворочается. Уж на что он у меня всегда терпеливый был, но тут, видать, припекло сильно.
— Мы обезболивающее не выписываем. Это вам к терапевту надо. Своему участковому. Мы сообщим в поликлинику, и вам выпишут рецепт.
— А терапевт что? — упорствовала жена. — Он ведь специалист по другим болезням.
— Мы такие рецепты не выписываем, — слегка раздражаясь, но все еще терпеливо объяснил доктор, — это все к нему, к терапевту.
Выписанный терапевтом тромал боль полностью не снял, просто приглушал, загонял ее вглубь сознания. В такие светлые промежутки отвлечься от далекой боли помогал внучкин ноутбук, подключенный к Интернету. У старшей дочери, живущей в соседнем городе, дома стоял еще и стационарный компьютер, поэтому внучка не чувствовала себя ущемленной.
Хорошее это изобретение, Интернет. Тут тебе и новости — газет не надо, и картинки всякие интересные, и другая полезная информация. Он блуждал по всемирной паутине,
отвлекаясь от боли, и поражался, как же раньше они жили без всего этого. Разумеется, и о своей болезни, понимая не все термины, читал. О прогнозах и методах лечения. Так, переходя от ссылки к ссылке, однажды набрел на цикл статей о медицине в пресловутой Америки. Он был поражен открывшейся картиной. Нет, «Аргументы и факты» не врали, медицина в Америке была платной. Но, как обычно, самая убедительная ложь — это полуправда: была в Штатах и бесплатная медицина, за счет платной. Лечили всех, и безработных, и малоимущих. По полной программе. Только те, кто имел страховки, получали более полноценное обследование.
Однажды ночью, после безуспешных попыток уснуть, он поднялся с кровати и медленно прошаркал в ванную. Покурить. А после перекура не смог подняться с низкого табурета — ноги отказались держать похудевшее тело. Он сидел на жестком сиденье и терпеливо дожидался рассвета и прихода жены. Но видно что-то толкнуло женщину до срока. Внезапно проснувшись и не обнаружив рядом вторую половину, она бросилась на кухню, а потом и в ванную комнату. Увидев сидящего без сил хозяина, испуганно охнула и, обхватив его руками, взвалив на себя, причитая и бормоча бессвязные ласковые слова, повела медленными шажками в постель. В прежние годы, бывало, он подхватывал ее на руки и кружил, счастливо смеющуюся, по комнате. И вот они поменялись ролями.
На следующий день, отдав почти всю месячную пенсию мужа, она купила в магазине «Медтехника» кресло-каталку — своим ногам он больше не был хозяином. Втащив на третий этаж железно-дерматиновое чудо, жена сказала:
— Вот, на старости лет обзавелся ты личным транспортом. Гонять по квартире будешь, и на права сдавать не придется. Гляди, какая, колеса руками крутишь и едешь куда надо.
— А в Америке, — задумчиво отозвался он, — инвалидам и таким, как я государство бесплатно коляски выделяет. С моторчиком. Даже есть такие коляски, которыми можно движением языка управлять, специально для парализованных. И дома должны быть с пандусами. И автобусы со специальными подъемниками, — и помолчав, добавил. — Может не все автобусы и может только в Нью-Йорке. Но в Нью-Йорке — точно.
Лежа в Интернете — он в шутку называл это так — он теперь много думал. По-простому, по-рабочему, с практических, жизненных позиций. Как же так случилось, размышлял, что в странах капитала, где человек человеку — волк, где одни жиреют за счет эксплуатации других, люди живут лучше? По крайней мере, в отношении медицинской помощи. И приходил к горькому выводу: видимо оттого так, что капиталисты кровно заинтересованы в здоровой рабочей силе. А наши чиновники, от которых зависит развитие и снабжение медицины лекарствами и оборудованием не имеют интереса в этом развитии, как и в самом здоровье народа. Потому что и сами они и семьи их лечатся за границей и не связывают они свое будущее с родной страной. А не исчезла медицина полностью в стране только потому, что чиновникам невыгодно полное вымирание рабочего люда — кто-то должен кормить их и оплачивать отдых на островах и учебу детей в заграницах.
Однажды подумалось, что и в Советском Союзе было то же самое. В простых больницах теснота и безденежье — палаты на десять человек да пенициллин в задницу. А в обкомовской больнице — свояченица работала там санитаркой, рассказывала — палаты на одного – двух больных, с цветным телевизором в каждой палате и ковровой дорожкой на полу. И медикаменты любые, и аппаратура самая современная на тот момент. Ничего с годами не поменялось.
Хворь терзала, съедала тело. То это была стая мышей или крыс, вгрызающихся в каждый позвонок, а то пьяный тракторист, буксующий гусеницами по позвоночнику. Аппетит пропал полностью, и жена подолгу уговаривала его поесть. То, что было до болезни крупным, полным сил телом, сейчас превратилось в тщедушное тельце, обтянутое сухой шелушащейся кожей, цветом уходящей в желтый спектр.
Из лекарств он получал только обезболивающие уколы, жена научилась колоть. Дочь вычитала в Интернете, что при метастазах помогают так называемые бисфосфаты, хороший прогноз дают в плане продления жизни. Дорогие, правда. Курс лечения стоит не одну сотню тысяч, но онкологическим больным лечение должны проводить бесплатно, за счет государства. И жена, оставив его дома, вновь пошла на прием к онкологу. Просить, чтобы назначили этот чудодейственный препарат.
Встретил ее все тот же доктор. Узнал, поинтересовался состоянием мужа, отстраненно-сочувственно покивал головой, но когда она завела речь о препарате, как бы удивился:
— Женщина, вы словно из другого государства приехали? Конец года, финансирования нет, нет денег даже на дешевые лекарства, не говоря уже о таких. Заболей ваш муж в начале года, еще можно было о чем-то говорить, а сейчас — извините.
— Так может, хоть рецепт выпишете? Сами попробуем купить, — нерешительно попросила она. — Начнем колоть, а там уж и новый год придет.
— И выписать не могу, — развел руками онколог. — Во-первых, их и в аптеках нет. Специально заказывать надо. А во-вторых, у вас что, есть такие деньги? Так лучше их для себя приберегите. Жизнь без хозяина долгая предстоит, понадобятся еще.
— А на дом вас вызвать можно? — обреченно спросила женщина. — Совсем он плох стал, сюда и не довезу.
— И на дом не могу выехать, — развел руками доктор. — Раньше мы выезжали, а теперь отменили нам актив на дому. Вызывайте участкового терапевта.
И уже в дверях ее догнало:
— За справкой о смерти — тоже к терапевту.
А потом он умер.
И стало ясно, что люди неравны не только при жизни, но и в смерти. Когда умирает высокопоставленный чиновник, пресса и телевидение заставляет скорбеть всю страну.
О нем скорбели только родные и близкие.
Зато скорбь была неподдельной.