В театре начинался сезон отпусков.
В последнем спектакле я не был занят, и можно было вывозить детей на дачу. Но надо было все-таки объясниться, и я позвонил Элеоноре.
— Прости меня, мой маленький Эльф. Я сбежал. И не могу объяснить почему.
— Не оправдывайся, Боб. Ведь ты хоть немножечко, да женат. Я не имею никаких прав на тебя. И забудем о вчерашней встрече. У нас вся жизнь впереди, что нам один потерянный вечер? Что-нибудь придумается... Скоро осень.
— Лето ты хочешь сказать, — поправил я её.
— Знаешь, а мне кажется лета не будет. У меня перед глазами стоит цветущий осенний сад. А в саду белые хризантемы и царственные розы, и деревья стоят золотистые, величественные, и повсюду радость и покой..
— Эл, ты устала. Тебе надо отдохнуть!
— Да. Ты прав. Скоро я отдохну. Ты же Борис, забудь о вчерешней встрече, — она не важна. Совсем. Ты не вспоминай ее. Я хочу в арбатские переулки, где мы гуляли с тобой, и где когда-то росли незабудки. У меня такое чувство, что мы что-то оставили там, и должны вернуться за тем, что оставили.
— Мы вернемся туда, очень скоро! — с надеждой сказал я.
— Хорошо Борис. Я буду ждать. Я уже жду. До встречи!
— До свидания, маленький мой Эльф, — и я повесил телефонную трубку.
Пятый год мы с Зиной снимали дачу в Арсаках, рядом протекала маленькая речушка Молохча, вокруг нашего домика шумели столетние ели и сосны, на склоне берега росли небесные незабудки, и маленький букетик из этих нежных цветочков, всегда стоял на низком подоконнике.
Нашим детям жизнь казалась прекрасной и вечной.
И всё было хорошо, если бы на душе моей было покойно.
Тревога жила там неотступно. Тревога за Элеонору.
Какая- то вселенская жалость разрывала моё сердце,когда я думал о ней,
и чувствовал, что она совершенно одинока, а мой долг - быть с ней рядом...
Но как?
Как решить этот вопрос,вечный вопрос раздвоения, желание быть сразу в нескольких местах, и помогать людям, которые верят тебе, и зависят от тебя?
А ещё мне казалось, что я не дослушал её, в последнем нашем разговоре на той скамейке, в тихом арбатском переулке.
Я чего то не дослушал, и не допонял. И от этого было ещё тревожнее. Каждую минуту я рвался к ней, но долг перед семьё останавливал меня от необдуманных действий.
И вот однажды мне приснился странный и жуткий сон.
Розы, которыми когда-то устлал я пол в доме моей возлюбленной, вдруг начали шевелиться и превратились в красно-кровавое озеро. И это озеро постепенно заливало всю площадь комнаты. Из ванной вышла Элеонора. Но одета она была очень странно: в какую-то старую и ветхую телогрейку и рваные сапоги. На голове её, по-старушечьи, был завязан черный платок,а в руках она держала деревянную стиральную доску, на которых стирали белье наши бабушки.
Из кровавого озера стали появляться какие-то тряпки, старая ветошь, и покачивались на волнах этого озера. Элеонора поднимала их, тёрла на деревянной доске, а потом вновь бросала в озеро, и они пропадали там.
Взгляд её блуждал по комнате, и она тихо приговаривала:
- Как много у меня здесь детей! И надо постоянно стирать и стирать, чтобы всё было чисто.Но это так утомительно! И я так устала... Дайте мне масла. Дайте мне масла,-
вдруг закричала Элеонора, и стала стучать по деревянной доске.
Там, во сне, она была такой несчастной и жалкой, что я решил дотронуться до неё, чувствуя что она рядом. Но кто-то очень строго сказал мне:
- Не смей!
Элка же тянула ко мне руки и умоляюще просила:
- Равик!Дай мне масла!
Потом начала раскачиваться из стороны в сторону, и ещё громче стучать по стиральной доске. Дребезжащий звук этот визжал и стонал, разрывая мое сердце. И я проснулся.
— Борис, — тихо сказала Зина, — там в окно кто-то скребется.
Я встал, и пошел к низкому оконцу, но в это время створки его распахнулись настежь, и вазочка с незабудками упала, разбившись вдребезги.
У окна стоял наш хозяин. Лицо его было виноватым и испуганным.
— Тут вот вам телеграмма,— заикаясь сказал он.
Я взял у него белый листок, и долго держал его в руках, не смея туда заглянуть. Зина подошла ко мне, осторожно ступая по разбитому стеклу, и тихо прочитала:
«Погибла Элеонора. Похороны 21-го. Галина»
Совершенно ошарашенный, я вдруг спросил:
— Не знаешь кто такая Галина?
И встал обеими ногами на разбитое стекло,надеясь на то, что физическая боль от ран заглушит душевный крик скорби, отчаяния и ужаса потери возлюбленной.
Зина строго сказала:
— Борис, возьми себя в руки. Не раскисай. Сегодня 20-е. Ты успеешь на похороны.Я сейчас соберу тебя. Ты мужик, и веди себя по-мужски.
Но надо мной душным облаком взметнулся увиденный кровавый сон, я стал задыхаться, и вылез из окна в сад.
Утро уже радовало счастливых людей своей загадочной розовостью сочившегося солнышка.
Во время несчастий и потрясений это очень удивляет. Как же так? Я умираю и несчастен от навалившихся на меня скорбей... а утро всё так же прекрасно, и жизнь продолжается. Почему? Для меня всё кончено, а она продолжается...
Я задыхался от несчастья, но надо было что-то делать, и жить так, как- будто ничего не случилось.
И тут я увидел огромную белую чайку. Морскую чайку. Откуда в подмосковье морские чайки? Она сидела на крышу соседнего дома. Я подошел к ней поближе, но птица взметнула белоснежными крылами, и улетела в лазурь голубых небес.