Муж мой был из профессорской семьи, а я – из деревни. В город уезжать я вовсе не собиралась, а вышло, не как я загадывала. Огороды у нас с мамкой большие, паши -не хочу, скотина, как положено - корова, куры, индюшки. Пока корову подоишь, да выгонишь, навоз в огород покидаешь, там цыплятам крапивы нарвать, да порезать, травы подкосить, жуков колорадских с картошки обобрать -да если с утра начнешь перечислять, так к обеду и закончишь. Руки помыть, как следует, не успевала. Только дух переведу - уже вечер.
А тут постучал как-то студент - они с института на практике у нас были-яблоки в колхозном саду собирали. Попросил холодной воды попить. Зачерпнула я ледяного мятного квасу - только из погреба вынесла, кружку полотенцем вытерла, да и подаю ему. Он на меня - глазенками- зырк, зырк, а что , говорит, в клуб вечером не ходишь? А когда ходить - то, отвечаю, мамка приболела, все хозяйство на мне. Пьет квас, а сам улыбается, а я вроде ничего смешного и не говорила. Так и пошла у нас эта канитель. Из себя он был обычный- у нас парни на селе краше - хоть Алешку взять, что за меня сватался, что Кольку соседского. Но больно хорошо городской говорил(его звали Володей), никто у нас из парней так складно речи вести не мог. И песни пел Высоцкого, я таких раньше не слышала. Про что еще рассказать? Из себя был чистый, конфеты дарил, еще чай приносил, индийский, крепкий - у нас такого в магазин не завозили. Сказать, чтоб я влюбилась - было бы неправдою, но льстило, конечно- что такой городской, да еще из профессорской семьи. Лицо у него было скуластое, глаза карие, с желтинкой, узкие, на татарина смахивал, волосы густые - каштановые. Нравились его рубахи, мягкие какие-то, особенные, наши-то парни все в футболках да майках.
-Ох, смотри , девка, не нашего он поля ягода,- говорили мне подружки. Но это понятно, от зависти. Хотя, если по совести, может , оно так и было- ну куда я –дура деревенская , да в профессорскую семью? Для своего села я была девкой видной, восемнадцать годов как исполнилось - кто только за меня не сватался. Да что-то сердце мое не екало- на пятачок я не ходила, нам с мамкой работы хватало, только успевай поворачиваться. Только зимой и был передых, да в основном все гулянье-то летом. Москвичи наезжали, что горох на поле, с магнитофонами, модные.
-Держи подол крепче,- говорила мамка,- а то потом локоток- то близко будет - да не укусишь. И так она меня этой любовью застращала, что я не по годам была застенчива. Да еще косу мамка срезать не давала, говорит, жалко. А я косы стеснялась - на что мне она- хоть и толстая, да у ни у кого на селе кос уже не было. Прошли те времена, в моде стрижки давно - «гаврош» называются. Не всем, правда, идет, зато модно. Платьев особенных у меня не было, что сама сошью, то и ладно. Мамка на книжке деньги копила - на черный день. Да много ли накопишь без мужика в доме? Уехал бы мой студент, да на этом все дело б и стало. А тут мамка моя занемогла, в больницу слегла. Болела, болела - да и померла вскоре, осталась я одна на белом свете. Нет, были, конечно, и тетки, да все это родня дальняя. После похорон разум мой будто помутился, все из рук валилось, плакала я с утра до ночи. Как дойку стала пропускать , отвела корову соседке- неровен час, животина захворает. Куры куда-то разбежались, гуси с пруда не вернулись. Дом пустел, огород зарастал. А студент рядом. Так я и попала в город - вышла замуж за профессорского сынка.
Сразу подметила - не пришлась ко двору. Профессор в семье был мужнин отец- он мне сразу понравился. Высокий, в черном костюме, портфель у него кожаный. Жена его в техникуме преподавала, звали ее Зоя Ивановна. Володя мой на нее был похож, только у нее волосы темней и жестче. Ох, и невзлюбила она меня, я ее злость всей кожей чувствовала. Считала, что я на их добро позарилась. Да если б мамка была жива, я б так в жизни не попуталась! Разве стала бы спешить? Свадьбу играли в их пятикомнатной квартире, всю ночь я картошку чистила, да салаты резала. Слезы капали прямо в ведро, жалко себя сделалось. Все спать легли - а мне салаты резать. Плачу, а в дверях мальчик стоит и на меня смотрит. Тоненький, личико беленькое - городской. »Чего,- говорю,- смотришь? Девок из деревни не видал?» Он - шмыг обратно, будто мышка. Я думала, он маленький, а ему уже четырнадцать годков было, звали его Сашкой.
Так я и не заснула в ту ночь.
Отыграли свадьбу, забеременела я. Тут мужа в армию забрали, он к той поре институт закончил. Как же мне было не сладко! Есть охота - да на кухню зайти боюсь. Больно надо мной свекровь измывалась. Или что не так положу, или не так порежу. К словам придиралась, да у нас все так в деревне говорят. Раз сказала, что «маленько проголодалась», да она такой шум подняла! Да зачем тогда спрашивать, не хочется ли мне чего? Понятное дело, в городе все не так. От страха я вовсе перестала разговаривать. А тут еще Сашка решил свои родителям подсобить , сам натворит что- а все на меня сваливает. Он в семье за любимчика был - как же с ним отец с матерью настались! У нас в деревне так ребенка набаловать- вот было бы диво! Профессор рано встает - чтобы ему завтрак сготовить, мать из техникума в перерыв забегает, чтоб обедом накормить – пылинки вокруг него сдувает. Вот и рос Сашка таким эгоистом! За собой ни одной тарелки не мыл. Даже в комнате у него мать убиралась. На свои года Сашка не тянул, росточка маленького, болел часто. А тут, как я у них поселилась, родители к чему-то забеспокоились за Сашку, мол, у него ревность может начаться, а возраст опасный, подросток, - мало ли что в голову придти может! Да как такое, про ревность, могло им самим замерещиться! Но видно, Бог меня решил погубить. Сашка, видя мою полную бесприютность, наглел прямо на глазах. То одежду в коридоре раскидает, то блюдо какое разобьет - а все на меня говорит. Свекровь орать не уставала , у меня иногда будто звук отключался- только вижу, как лицо ее багровым наливается, а на шее жилы набухают. Свекор хоть и не такой лютый был, но жену свою почему-то побаивался и в дела наши не вмешивался. Ходить мне уже тяжело было - я на восьмом месяце была. Подурнела, лицо пошло пятнами.
У них в семье принято за стол всей семьей садиться. Ем, а головы не поднимаю, тишина - только ложки стучат. И так церемонно у них, такая тоска берет - будто в еду полынь подмешали, а в чай –желчь вылили . Еще любила свекровь за столом меня о книге какой спросить, не читала, мол, такого-то. И чего спрашивать, когда знаешь, что не читала? Усмехнется так, плечами поведет – с мужем и Сашкой переглянется, свекор помалкивает, а Сашка как зальется смехом, да по столу ладонями хлопнет- у меня все внутри так и съеживалось. А как любила она меня при гостях высмеять, вот была ей отрада! «Вот нам Олюшка сейчас расскажет, какая столица в Индии! Она в деревне была отличницей, и все-то нам про это хвалится!» И как ей, образованной женщине, было не совестно! Как же мне хотелось в деревню, какая там вольная волюшка ! Это про нашу деревню в Библии писали ,что есть земли, текущие молоком и медом. Небо – все синее, цыплята- желтые, сады- зеленеют прозрачной душистой антоновкой ! Залезешь в горницу, пошаришь впотьмах- яйцо еще теплое вынешь, об стенку маленько тюкнешь- и пьешь. Густое, живое и сладкое - вкусно! А то горячим ржаным хлебцем в желтые сливки макнешь- глаза от удовольствия жмурятся ! Во дворе, пахнувшем ромашкой, разноцветные куры ходят ,а петух у нас был- с блестящим красным хвостом. Рыжая, с белыми пятнами буренка дыхнет в лицо - парным молоком , нос влажный, теплый –пар идет. Будто я в цветном мире жила , а попала в черно- белый. Квартира у них просторная - по коридору идешь, идешь, а он все не кончается. Кухня, моя комнатка, потом Сашкина, дальше - свекра Ивана Алексеевича, последняя- Зои Ивановны. Напротив ее комнаты - зал огромный, но больно неуютный. Стены белые, и кругом - шкафы книжные- до самого потолка, и все книги. И неба в окно не видно, и птиц нет. У свекрови цветы в горшках почему-то не приживались - все сохли. И всю-то ночь машины гудят…
И никак мне было не утешиться в горести моей - сердце мое изнывало. Как мне было одиноко! И был бы хоть один человек, который пожалел бы меня! Муж писал редко. По ночам я плакала, прижавшись к холодной стене-с ресниц так и текло на подушку .
Сашка болел часто, и пропускал школу .Еду ему всегда оставляли отдельно. Прокрадусь на кухню - а там тарелка белыми салфетками прикрыта , значит, Сашкина- там курочка жареная с румяной коркой, бутерброды с красной икрой. У меня слюнки так и текли. Мне-то все картошка да суп. Сашка в еде был разборчив - потому и ростом не удался. И всегда у него деньги были - я все удивлялась - родители хоть и баловали его , но денег не давали. И раз подглядела- Сашка толстую книжку из шкафа вытащил- и в сумку спрятал. Ушел куда- то, а вернулся без книжки, но с ребятами. Сидели в Сашкиной комнате - хохотали, курили и что-то выпивали. Потом уж я догадалась - книжки в ту пору дефицитом были, за ними но ночам записывались. Вот Сашка и продавал тишком - книги у них были редкие, у нас в библиотеке таких не было. И вот отец раз пропажу заметил. Гости у них были, преподаватели из института, да все серьезные. В зале стол накрыли, играли в шахматы, смеялись . А потом спор у них вышел насчет какой-то редкой рыбы, что в море обитает, а вот в каком- об том и спор шел. Иван Алексеевич, свекор мой, за книгой пошел, а ее на месте не оказалось. Он – к Сашке, в коридор его отозвал, дверь в зал плотно закрыл- и допрашивать. Я из кухни шла, встала , как вкопанная, стою у стены и жду, что Сашка на меня все валить будет! Как же я его ненавидела! А за что мне любить-то его - сколько я от него наплакалась! Там и есть- то сморчок ледащий, а надменный какой, у нас председатель колхоза никогда себя так не держал. Сашка под отцовским взглядом-то так побледнел, даже губы задрожали, ясное дело, за такое по головке-то не погладят. Свекор хоть и жены боялся, но тоже свой характер имел. Брови сдвинул , искры из глаз мечет - все во мне содрогнулось! Чувствую, он сейчас Сашку наотмашь ударит- кулак за спиной сжал- мне все видно. Не знаю, что на меня нашло - так Сашку стало жалко, и я пропажу на себя взяла.
-Это я,- говорю,- книжку вынула. А что мне терять-то, господи, любить меня все равно никто не будет, а Сашка слабый, и я видела, он своим одноклассникам все старался угодить да понравится. Оно и так, правда, Сашка-то хлипенький, меньше всех, надо ему как-то марку держать.
-Ладно,- свистящим шепотом сказал свекор . -Потом разберемся. И ушел к гостям. Мы с Сашкой в коридоре стоим -он на меня во все глаза смотрел .Глаза огромные, черные, на белом лице еще черней кажутся. Тут мой дух как рукой сняло, и зачем я так сделала? Это бывает порой, как затмение - не хочешь, а делаешь именно так, как не хочешь. И тут у меня живот как схватило, я даже вскрикнула, а потом ничего и не помню. Очнулась – кругом все белое, стены, потолок качается, больница. Это были самые тяжелые минуты в моей жизни… Ребенка я потеряла. Такая была пустота на душе. От наркоза отходила тяжело, по правде сказать, мне не хотелось возвращаться в эту жизнь. Что меня в ней держало? Муж в армии, да такой далекий, вроде чужого, я лица его уже не помнила. Писал он мне редко. Да и единственная связь с ним - наш ребенок,- оборвалась. А как подумаю - в его дом возвращаться – так хоть в петлю лезь. Будто демон распахнул мне дверь в черную ночь, в одну тьму кромешную. Как мамка по Библии читала:»Остриги волоса твои и брось, и подними плачь на горах…» Лежала я лицом вниз и плакала. Плакала тихо, я была в палате не одна, а казалось - будто крик мой далеко идет, до деревни, до родимой матушки…
И тут чувствую - кто-то меня за руку взял, ладошка маленькая, как у ребенка, горячая. Глаза открыла -Сашка. Сидит на моей койке, за руку меня держит, да крепко так. Как же он здесь очутился? И кто его в гинекологию пропустил? Потом вспомнила, что больница-то во дворе их дома была, совсем рядом, вот он и пробрался. Я глаза прикрыла, еще тяжело было на свет смотреть.
-Я хочу, чтобы ты жила,- сказал Сашка. Голос дрожит, срывается. И стало мне от этих слов так хорошо, что я еще сильнее заплакала. Но слезы уже были другие, совсем другие. Был человек, один в целом мире, хоть и маленький, но был - который хотел , чтобы я жила. А Сашка испугался слез моим и стал мне рассказывать сказки, но не такие, какие я знала. Это были странные истории, я почти ничего не понимала, а Сашка все торопился рассказывать, будто боялся чего. Это потом он мне признался, что думал- если замолчит- я умру .И с чего он такое выдумал?
Я слушала, будто поднималась в неведомый мир, стены больницы раздвигались- передо мной будто разворачивалась неповторимая хрусталица неба- все переливы спелого василька -от густо-синего до бледно бирюзового, прозрачно-лилового. Серебристыми колокольчиками звенели ангелы, среди свежих облаков алели говорящие лилии.»И вот»,- говорил Сашка,- « в листьях этого лотоса укрываются маленькие феи и крошечные гномики. Во всякую лунную ночь, когда роса блестит на траве, выходят они в тоненьких платьицах, не то темного, не то светлого цвета, как тени от листьев, и воспевают тоненькими голосками, дивными и волшебными, как сама ночь…» Под Сашкин голос я незаметно заснула, операция была тяжелая- я потеряла много крови и была еще слабая. Сашка приходил каждый день и приносил всю свою еду. Я больше не могла ненавидеть своего бывшего врага , и каждый день уносил тяжелые воспоминания все дальше и дальше... Ко всем в палате приходили , и у меня был Сашка. И мы с ним почти не разговаривали - он читал мне книги. За всю свою жизнь я столько не узнала, сколько за эти дни! Была огромная планета Земля, и был еще высокий мир богов ,в который могли проникать лишь избранные , и мне казалось- до меня долетал этот благовонный запах и шелест звезд…Что были мои несчастья перед этой непостижимой тайной существования! Стоя на вершине огромной горы, среди белых облаков и хрустальных звезд я взирала на Землю и думала, что теперь многое могу вытерпеть…
Я вышла из больницы, устроилась на работу, сняла недорогую двухкомнатную квартиру .Работала много, надо было и одеться, и в квартиру купить- ни мебели, ни посуды у меня не было. Сашка приходил часто, помогал- то полки прибить, то еще чего- а иногда даже картошку мне жарил. Вот была для него невидаль! - пока научился, столько мне дыму напускал! А ведь упрямый какой! На кухне хлопочет, хлопочет, а когда позовет, я уже не слышала-засыпала прямо на стуле. Сашка и был всей моей родней, я его воспринимала как младшего брата. Косу-то мне отрезать Сашка не дал, уж так просил- я уступила. Да пусть будет коса, бог с ней. Так он с моими волосами возился- я на стуле дремлю, а Сашка мне все косички на висках заплетает, это, говорит, так модно, чтоб волосы распущены,» мальвина» называется. И куда только его замкнутость делась! Вот уж точно-профессорский сынок! Чего он только не знал! И одеваться меня по-городскому учил, и говорить. Притащит картины художников и все рассказывает, кто что написал. Я не стала покупать телевизор, и радио никогда не слушала - а Сашка на что! Еще та тарахтелка, хоть уши затыкай. Я и сама не заметила, как к нему привязалась…
Пришел из армии муж, я от него отвыкла, что первое время чудно было -совсем чужой человек. Да как к чужому-то в постель пойдешь? Запах не тот, руки, все, все нехорошо. Потом притерпелось .Сашка с родителями на все лето за границу уехал. Муж решил заняться бизнесом. Я все удивлялась -почему его отец в институте не устроит, он тогда и квартиры распределял, председателем профкома был. Уж больно принципиальные родители были у моего мужа. Считали, что мы должны сами всего добиться. Вот мой и старался , ему хотелось родителям доказать, что он все может. Взял в кредит большую машину и стал по городам ездить -сахар продавать, дрожжи. Опять я одна осталась. К осени Сашка вернулся -я его не узнала, так он вырос! Выше меня ростом стал, плечи раздвинулись, волосы отрастил- ну парень и есть! Я его во все стороны поворачивала да ощупывала- и все диву давалась. Наложила ему тарелку макарон с котлетами , так он два раза добавки просил- вот какой аппетит у Сашки стал!
Как-то к нам приехала из Москвы мужнина родня. Вернее, приехала она к ним, а нас пригласили на ужин. И как-то так получилось, что муж уже там был, а я ничего не знала, сидела дома. За мной приехал Сашка. Мы ехали в автобусе, был вечер, все возвращались с работы, людей было - страсть сколько. На остановке вошло еще больше, я оказалась прижатой к стеклу. Чтобы меня не затолкали, Сашка обхватил меня и слегка к себе прижал. Слышу я - его сердце стучит, да так громко, будто это мое. И вдруг я почувствовала – такая дрожь от Сашки идет, будто он замерз и его озноб взял. Подняла я взгляд вверх, на него - и обмерла. Он так на меня смотрит, глаза такие темные-темные, без блеска, и оторочены черными ресницами. И почему-то от губ не могла взгляд отвести - мальчишеские губы, пухлые, поверху черный пушок пробивается. От взгляда такая сила шла - и когда это Сашка успел так возмужать? Приехали мы, и будто какая-то неловкость с той поры меж нами пошла. Говорю ему что , а Сашка на меня не глядит, а все в сторону, и вижу- волнуется. И чего бы мне было за дело? Ведь он родной брат моего мужа.
Наступило лето. Муж на целый месяц отправился в далекий город, строго наказав Сашке каждый вечер меня навещать и проверять, все ли в порядке. То есть , чтоб Сашка приглядывал за мной, а то, неровен час, загуляю. Он после армии меня ревновать стал, говорит, совсем другая стала.
И Сашка приходил. Приносил конфеты, красивые, в блестящих обертках. Но вкуса их я не чувствовала, как не чувствовала вкуса индийского чая. Мы сидели в маленькой кухне, на столе лежали акварельные краски, кисточки и альбом - я обязательно что-то рисовала, чаще всего море. И получалось оно у меня всегда одинаковое, темно-синее, с огромными страшными волнами. Что-то гибельное было даже в белой россыпи пены. Сашка что-то рассказывал, но я ничего не понимала, ни одного слова. Это было какое-то помешательство. Опустив глаза, я макала и макала кисточку в алую краску, и никак не могла сообразить - куда я на море этот цвет пристрою? Потом волны черным карандашом черкала, все быстрей и быстрей, будто хотела их спрятать. Сашка, не смолкая ни на минуту, говорил и говорил, и все торопился, как тогда, в больнице. Чего он сейчас боялся?
Какой страх и красота были в его голосе! Будто кто-то шепнул мне - взгляни… Я не удержалась и вся содрогаясь от ужаса –взглянула на Сашку… Он был как в бреду, расширенные от страсти глаза горели будто черным пламенем, он весь дрожал. Трепет этого желания передавался мне, как же это случилось? Боже, избавь меня от этого наваждения, не дай мне погибнуть!
С каждым днем я теряла рассудок, при одной мысли о Сашке голова моя кружилась.
Я понимала безнадежность этой любви - но как же я его хотела! Я глаз не могла отвести от его рук, от длинных и гибких пальцев , причудливого рисунка выпуклых вен ,светящегося юношеской прелестью смуглого тела …Волосы у него были темно-каштановые, до плеч -и когда он поворачивался ко мне спиной - мне казалось, из меня выходит прозрачная женщина и обхватывает его руками. Это была правда, я в это верю, я припадала губами к его горячей коже, и жадно вдыхала запах его волос! Это был миг полного самозабвения и наивысшего напряжения всего моего существа…
Я страшилась мига, когда не справлюсь с собой, и жаждала его всей душой. Я молила бога о спасении- но губы мои чернели и просили совсем другое… Эта необузданная лавина и мой стыд, как два исполина- каждый день поднимались до звезд в великой схватке, -небеса горели надо мной адским огнем и плавились рубиновым цветом…
Неумолима была печаль без Сашки, страстно мучительным было время с ним…Когда приехал муж и я услышала его голос –то ужаснулась и одновременно обрадовалась. Сашка больше не приходил…
Новый год муж решил отмечать у родителей - я сопротивлялась, как могла, но он был неумолим. Шел мягкий новогодний снег, белый- белый. Народу в квартире собралось довольно прилично- это были их дальние родственники и друзья .В зале был накрыт огромный стол -чего здесь только не было! Муж шепнул, что многое заказали из ресторана. Я не искала глазами Сашку, но знала, что он здесь. Я не слышала голоса людей - только стук своего сердца. Мы все уже сидели за столом - как Сашка включил медленную музыку.
-Ну, так кто со мной танцевать?- вдруг громко спросил он звенящим от волнения голосом.
-Потанцуем, Сашка!- отчаянно крикнула я ему через стол. Он , не глядя на меня, кивнул головой. Я встала и пошла к нему. А тут кто-то в дверь позвонил. Все с мест повскакали- ждали ректора института, где Иван Алексеевич преподавал. Птица важная - все в коридор высыпали. А я Сашке руки на плечи кладу - танцевать медленный. И тут мы так друг к другу рванули - сколько бы я ни жила, никогда не смогу описать! Как он меня к себе прижал, как обхватил горячими руками - будто птицу раненую! Он меня целовал - но прикосновения губ я не чувствовала- это было полное растворение в неописуемом восторге, блаженстве всего! Как можно жить на земле, никогда не ощутив такого забвения , и какую бесконечность может даровать время…
Я наверное и за смертью буду помнить - будто я из темной горницы вышла в ослепительный свет, только он был почему-то ярко-васильковым, и за ним сверкали дальние миры, шумели звезды. Не осталось на Земле ни одного человека- только я да Сашка.
Очнулась я за столом - все кругом пьют и веселятся. Сашки нигде не было. Он вернулся только под утро - это я узнала от мужа. Никто ничего не увидел…Как же хранят безумных боги! И почему, имея тысячи возможностей , будучи вдвоем ,-этого не случилось, и Сашка поцеловал меня- рискуя своей и моей судьбой? И я летела к нему и вся горела зачарованным светом?
Весной Сашка уехал в Москву поступать в институт. Больше я его никогда не видела…
Много прошло с тех пор .Умерли свекор со свекровью. Я разошлась с мужем, занялась бизнесом, объездила весь мир, познала много мужчин. Молодых и зрелых, прекрасных и умных , искусных в любви, умеющих дарить наслаждение…
Но все, что у меня есть святого- я без всякого сожаления отдала бы за ту новогоднюю ночь, за тот поцелуй… И каждый Новый год я прислоняюсь лбом к темному стеклу, за которым идет белый снег, и молча молюсь - пусть там, на небесах, когда бог призовет меня - рядом будет только Сашка, только он один…