***
Таёжный лабаз, сооружённый на одном, двух или трёх-четырёх столбах – это единственное спасение запаса продуктов от порчи и разграбления всеядным медведем, пакостной росомахой и, особенно, вездесущими мышами. Если запасы хранятся внутри зимовья или высота специально построенного хранилища не превышает трёх метров над уровнем земли, то риск остаться без продуктов очень велик. В правильно сделанный лабаз никто, кроме хозяина или другого человека, попасть не сможет.
Для строительства маленького склада, похожего на избушку Бабы Яги, отрастившей чрезмерно длинные «курьи ножки», мы выбрали две сосны, ставшие основой для ворота. Глубокие гнёзда, где до сих пор исправно крутился лиственничный вал, рано или поздно привели бы подрубленные деревья к гибели. К услугам древнего механизма мы собирались прибегнуть для подъёма строительного материала и мешка муки, который планировали оставить здесь. Осенью, по мелкой воде, привезти сюда продукты на моторной лодке будет уже затруднительно: обнажатся десятки мелких перекатов, и лодку придётся полдороги тащить за собой, на бурлацкой бечеве.
С помощью быстро сколоченной четырёхметровой лестницы, мотопилы и трёхэтажного мата, нам удалось сделать в стволах сосен запилы для пазов «ласточкин хвост», забить в эти пазы мощные поперечины и положить на них крепкий настил из сухих сосновых плах. На этой не слишком большой платформе уже можно было стоять вдвоём и относительно безопасно спилить верхние части стволов с ещё зелёной и пушистой кроной.
Сруб для лабаза рубили на земле из лёгкой сухостойной сосны. Его «детские» размеры – два метра в длину и ширину, и метр в высоту – позволяли надёжно сберечь запасы съестного на целую бригаду охотников. Строить подобное сооружение на границе собственного участка, по меньшей мере, глупо. Но мы думали о будущем, хотя здорово сомневались, что Сергей Ермолов покинет участок на Хованэ в ближайшую пятилетку. Оставалась надежда, что больше пяти-шести лет он в одиночку не протянет. Его единственный сосед, Михаил Борисович Наумов, промышляет на правобережных притоках верховья Тетеи. Через пару лет он уйдёт на пенсию, и придёт наше время: у колонии не останется конкурентов на правом берегу Тетеи от самых её верховьев до Карелинской базы. А зимовьё Волчье превратится в плацдарм для освоения дальних угодий, куда добираться можно только пешком, в зимнее время. Здесь появится пекарня для выпечки хлеба и жаркая баня, и моторная лодка с запасом бензина. Вот тут-то и пригодится колонистам объёмный лабаз с постоянно пополняемым запасом муки, крупы, сахара и соли.
Утром, во время завтрака, когда все наши пожитки уже лежали на плоту, мы подвели итоги. Вроде бы всё нормально: продуктов предостаточно, зимовьё с лабазом выглядят, как на картинке. Но общий результат оказался неутешительным: на строительство всего одной избушки, не имеющей в ближайшем будущем серьёзного значения для промысла, мы потратили не десять дней, как хотели, а ровно в два раза больше. Само собой напрашивались вопросы: если мы и дальше будем строить избушки «на века», из неподъёмного лиственничного леса, то чем это может закончиться? Не придётся ли кое-кому из нас регулярно ночевать у «нодьи» из еловой сухары, под звёздным небом со всполохами северного сияния?
Что такое ночёвка у костра при морозе ниже полусотни градусов, мы с Иваном уже очень хорошо знали, а потому Женьке слова «в прениях» не предоставлялось. Нынешней осенью его поджидал «курс молодого траппера» под моим началом, на Верхней Пульваногне, где кроме «Норы» у нас не было ни одной жилой точки. Именно нас с ним ожидали ночи у костра при постройке двух запланированных на осень избушек. Разумное решение по поводу дальнейшего строительства зимовий было только одно: использовать лишь те брёвна, которые можно унести на себе вдвоём.
Чай мы допивали на плоту. Его потихоньку несло вдоль левого берега, и мы спокойно курили, поглядывая по сторонам. Температура воды в реке вполне допускала нечаянное купание без опасных простудных последствий, и Женька, сняв на всякий случай болотные сапоги, осваивал плавание на вертлявой погонке. Уже час его лысеющая макушка поблескивала впереди, в полусотне метров от плота. Иногда река делала резкий поворот, и на время лодка с гребцом терялась из вида. После очередного поворота, который мы проходили на плоту в состоянии полного душевного покоя и безмятежности, оказалось, что Женька исчез вместе с лодкой.
Берег был пуст, и предположение о том, что нашему другу приспичило «сбегать в кустики» по малой нужде, сразу отпало. Потом мы услышали слабый крик и увидели голову, торчащую из воды, рядом с упавшей в реку лиственницей. Плот несло как раз на неё. Глубина не позволяла упереться в дно шестами, и неповоротливое плавсредство должно было неминуемо столкнуться с толстой лесиной, попутно придавив или раздавив туловище пловца. Он не понимал смысла наших криков, но за секунду до столкновения проявил удивительную прыть и грациозность каспийской нерпы. Его грязные пятки мелькнули в воздухе, и он мгновенно оказался по другую сторону препятствия, в полной безопасности.
Наши дела складывались гораздо хуже: носовую часть плота затащило под полузатопленный ствол, и всё, что лежало и в панике металось на «палубе» должно было быть неминуемо сметено в реку. Мы, наконец, изо всех сил упёрлись шестами в каменистое дно и всё-таки сумели поставить плот поперёк течения. Мой шест сломался, и его конец звонко ударил Лилит по лбу. Каким-то чудом она удержалась и не упала в воду. Но нас развернуло кормой вперёд, и препятствие осталось позади.
Ванька разводил костёр, Лилит прикладывала к шишке на лбу холодный компресс, Женька переодевался в сухое, а я ушёл искать лодку. Шёл и задавал себе вопрос: что бы я делал, если удар обломка шеста пришёлся не по крепкой лобной кости, а попал в висок. Я бы убил свою женщину. И не только её. Вчера вечером она шепнула, что в этот раз сомнений быть не может: она беременна.
***
За чаем прикидывали убытки от происшествия:
- двухлопастное весло самостоятельно уплыло в дальние дали;
- большая чугунная сковорода, служившая Женьке сидением, лежит на дне реки, и за ней придётся нырять, потому что вторая, с ручкой, слишком мала для нашей компании;
- перевёрнутая лодка зацепилась за корягу, торчащую недалеко от берега, и мы её достанем, когда будем проплывать мимо;
- на лбу у Лилит – шишка, но это не смертельно.
Мы отделались лёгким испугом: Женька не утонул, а я не расколол жене череп. Всё могло закончиться гораздо хуже, даже при условии, что Лилит совсем бы не пострадала. Драгоценную мотопилу и оружие пришлось бы разбирать до последнего винтика, всё остальное было бы подмочено, подпорчено или вовсе утрачено.
Пока костёр жарко дымил смоляной корягой, я вызвался понырять за сковородкой. Всего лишь с третьей попытки её удалось обнаружить и достать.
Я согревался горячим, крепким и сладким чаем, когда контуженная Лилит капризно заявила, что без порции макарон «по-флотски» она умрёт, не дожив до вечера. И ни о чём другом она слышать не хочет. Я понимал истинные причины женской прихоти: зимой мы уже проходили совместно первый урок беременности, но тогда с этим делом вышла осечка. В этот раз моя жена даже из-за одной только шишки на лбу имела полное право на маленький и легко выполнимый каприз: нет в приготовлении блюд на костре ничего проще, чем варёные макароны с тушёнкой и сушёным луком.
Иван вырубил два шеста – для меня и Женьки. Я затушил костёр, и плот легко отчалил от берега. Без особого труда мы вытащили погонку, и уже не расслаблялись, а внимательно вглядывались в каждую лесину, упавшую в реку или опасно торчащую над водой. Около одной из таких ловушек нашлось и весло от погонки. Но Женька уже не хотел играть в разведчика и плыть впереди плота.
Обедать решили рядом с балаганом Ермолова, где Бирюк оставил нераспечатанный ящик с макаронами, приспособив его между трёх тонких лиственниц, потому что как мы его не вертели, в узкую дверь балагана он просто не входил. Этот большой фанерный короб ничего не весил, но занимал в лодке много места. В случае дождя макароны в нём промокнуть не могли, так как «северный вариант» упаковки предусматривал полиэтиленовый мешок внутри ящика.
До балагана добрались без особых приключений и пристали к берегу рядом со старым кострищем. Оно заметно отодвинулось от уреза воды, рядом были отчётливо видны старые медвежьи следы, но все мои приспособления – рогульки, перекладина, деревянные крючки и верёвочные петли – сохранились в целости и сохранности. Оставалось разжечь костёр, вскипятить воду и заварить вожделенные макароны. Иван отправился за ними к балагану, но долго не возвращался. Вода в котелке давно бурлила, и я уж собрался идти навстречу, но он спустился с высокого берега, что-то неся в горстях.
- Вот и все наши макароны. На супчик хватит, - сказал он, подойдя к костру.
- Куда же они делись? Целый ящик? – спросила Лилит.
- Амакан сожрал, - ответил Иван.
Он объяснил, что от хорошего ящика, очень полезного в хозяйстве, остались какие-то обгрызенные и обмусоленные щепки и ошмётки фанеры. Среди них невозможно выбрать ни одного подходящего кусочка даже для разделки рыбы. А тридцать килограммов макарон вместе с пластиковой упаковкой съедены медведем или смешаны с землёй. Всё, что удалось собрать поштучно или, точнее сказать, помакаронно, лежит перед нами. Этого хватит, чтобы заправить суп.
Обедали в полном молчании. Только сейчас до всех нас дошло: тайга действительно не прощает легкомысленного к себе отношения. Она непременно наказывает всех, кто относится к делу без должной серьёзности и надеется «на авось». Ночевать у балагана почему-то не хотелось, и мы решили двигаться дальше, чтобы разбить лагерь рядом с новой строительной площадкой.
Подходящее место оказалось вовсе не таким весёлым, как у зимовья Волчье. Скорее, оно выглядело зловеще: прямо на высокий берег Тетеи выходил огромный язык относительно свежей гари. Сосняк выгорел не дотла, уцелевшие высохшие стволы – прекрасный материал для сруба и неисчерпаемый запас дров. Намучавшись с сырой и тяжёлой лиственницей, мы предвкушали удовольствие от работы с сухим и лёгким лесом. И уже не думали о недостаточной живописности пейзажа. Избушка из поджаренной пожаром и высохшей сосны, конечно, сотню лет не простоит, но работать с таким материалом несравненно легче. Место понравилось ещё и тем, что рядом с ним находилась большая курья – речной залив, в котором удобно ставить сети.
Пока мужики разбирались с установкой палаток, а Лилит готовила ужин, я перегородил курью сразу двумя крокодильими сетями, в надежде, что в одну из них крупная щука всё-таки попадётся. До наступления темноты было ещё далеко, но после дневных приключений и купания не очень-то хотелось распивать чаи до полуночи. Мы с Иваном поднялись на берег и быстро определились с площадкой, где будет стоять новое зимовьё. Иван с полной серьёзностью разглядывал это место через рамочку из сучков, но смеяться по поводу нашей коллективной глупости уже совсем не хотелось.
Мы вернулись в палатки и заснули, как убитые.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/02/16/715