Как все же удивительно спать в деревянной северной избе, которой уже больше ста лет! Кто прикасался к этим потемневшим бревенчатым стенам? Их уже нет… А изба жива. Деревянные дома живые, пока в них живут.
В северных избах – крытый двор для скота. По существу, это просто стеной отделенная от жилой половина дома. Сейчас здесь живет собачка, которую мы называем Принцессой. Она далеко не красавица, но такая добрая и славная, что кличем мы ее так вполне всерьез.
Обычно она живет в будке, в дом перебирается только на зиму, чтобы не съели волки. Такие случаи бывали. В глухой деревеньке практически не осталось охотников, и зимой обнаглевшие волки частенько калечили, а то и съедали оставленных во дворе на цепи собак.
Но сейчас лето, и Принцесса в доме совсем по другой причине. В жизни ее наступил очередной романтический период, а пристраивать щенков хозяюшка устала. Вот и сидела наша Рапунцель в доме под замком.
А прямо под порогом практически поселился у нас теперь трехлапый собачий Принц. Хозяюшка рассказывала, что подружился он с Принцессой гораздо раньше, и часто приходил к ней в будку. Теперь же он не желал отходить от двери, за которой находилась в «заточении» его любимая, ложился у порога и целыми днями ей что-то свое то пел, то рассказывал, а она ему из-за двери вторила. Осуществилась ли в конце концов их любовь, мы узнать не успели: уехали…
А в тот день мы собрались в лес по чернику, и Трехлапый с нами. Вот уж кто красавец так красавец! Из породы лаек, черный, с проседью, с широкой белой грудью, и умные и выразительные серо-голубые глаза. Жил прежде Трехлапый у мужика одного, попивал тот сильно, а пса на ночь на цепи оставлял, да в ту роковую ночь сильно нетрезв был, спал крепко, не слышал, как ночью волки у дома кружили. Что уж там произошло, неизвестно, но Трехлапый, к счастью, все же жив остался, хоть и лишился лапы…
Долго и неспешно шли мы по лесу, моховички к ужину по пути собирая и разговаривая. Да и под ноги смотреть надо было внимательно, в тот год много гадюк на берегу Онеги развелось, не наступить бы. Вспоминали, как почти до рассвета пели русские песни, радуясь встрече. Да и теперь мы с подружкой чуток попели еще, только на два голоса и потихоньку, чтобы птах не распугать.
Вот и черничник! Черника повсюду попадается, но когда много набрать хочется, лучше в известные черничным изобилием места идти. Тут, и правда, ее видимо-невидимо!
По лесным склонам разбрелись мы в разные стороны и затихли часа на два, добросовестно собирая ягоды на пироги да на варенье, а в рот – только каждую третью, а больше – ни-ни!
И только Трехлапый развлекал нас всех - так и бегал от одного к другому и со всеми разговаривал. Ох, какой разговорчивый был!
С ним получались удивительные диалоги, ведь отвечал он всегда не односложно-вежливо, а развернуто и выразительно, внимательно глядя в глаза и помахивая пушистым хвостом. Такими интонациями играл, такие выдавал рулады! Вот так побеседую с ним минут пять-десять и говорю:
- Ладно, иди теперь, с бабой Галей поговори.
Рыкнул тихонько, соглашаясь, и побежал. И ведь к бабе Гале побежал, все понял правильно!
Потом обедать затеялись, на земле сыровато, решили на большом мшистом валуне устроиться, его солнышко хорошо прогрело. И что удивительно – умудрились все на нем поместиться.
Эх, жаль, не видно отсюда Онежского озера. Никогда не надоедает мне смотреть на него.
- Отчего ты так долго сидишь на крыльце? Продует, здесь ветер всегда.
- Я Онегой любуюсь, оно всегда разное.
- Даааа, оно и в дождь прекрасно!
Но отсюда видно лишь лес, лес и лес, сплошное лесное «море», и это тоже радует глаз и тешит душу.
Добрую половину своего обеда отдаю Трехлапому, и в ответ он вызывает общую улыбку благодарственной «речью».
И снова углубляюсь в лес, не забывая время от времени усаживаться на какой-нибудь пригорок и просто всматриваться в лес, разглядывая и впитывая, запоминая вокруг каждый листочек, каждое деревце. А небо! Да разве ж бывает на юге летом небо таким синим, с такими кучевыми пушистыми белыми облаками?..
Черники набрали много. Вечером варенье варили и жарили к ужину моховики. На всю жизнь запомнились нехитрые северные щи, имеющие незабываемый аромат и вкус, ведь томились они в оставшемся еще от прежних хозяев глиняном горшке, в настоящей русской печи. Как на ожившей картинке к русской народной сказке, баба Галя ухватом вынимает из печи горшочек со щами, и эта картина вдруг вызывает мимолетное сомнение в реальности происходящего…
А завтра с утра в этой же печи мы будем печь пироги с черникой и вкусные маленькие ватрушки с картошкой, называемые в Карелии калитками. Золотисто-румяные, ароматные, они необыкновенно вкусны именно горячие, с пылу с жару.
Потом пойдем на песчаную косу, откуда так полюбилось нам любоваться ни с чем несравнимой красотой Онежского озера.
Кровать стоит прямо у стены, нагретой от печи. Я сворачиваюсь калачиком, мечтая о том, как хорошо было бы забрать с собой Трехлапого…
И, уже засыпая, вновь прижимаю ладонь к живой и теплой стене:
- Спокойной тебе ночи, Дом. Живи еще сто лет!