Когда-то я по нему с ума сходила. Поцелуев у нас было так много, что я не помню – каким был первый. Ему предложили работу в Норильске и он туда укатил. Накануне отъезда мы ходили в ресторан, я там напилась до безобразия, поэтому не помню – каким был последний поцелуй.
Когда он вернулся, я уже вышла замуж и у меня был сын. Да и у него интересы были уже не те. Тем не менее, он к нам время от времени наведывался.
А когда мне было уже под сорок, а ему – под пятьдесят, он вдруг пришёл печальный и тихий и сказал, что хочет попрощаться. Зная его артистичную натуру, я не приняла всерьёз его настроение. Но обстоятельства благоприятствовали нашей встрече: мать с детьми жила на даче, тётя Шура уехала в гости к родственнице. У меня был выходной, никуда не надо было нестись и я наслаждалась покоем и свободой.
Когда он целовал меня, я с грустью вспоминала свою сумасшедшую любовь и прикидывала: смогла бы я прожить с ним до сего дня, если бы мы поженились, или всё-таки не смогла бы.
– Алёшь, ты знаешь… Я скоро умру. Максимум год мне дали. Так что – спешите видеть! Ты меня помнить будешь?
– Я тебе не верю. Вон ты какой здоровый. Не можешь ты умереть. Тебе сколько?
– Сорок восемь. Забыла вот уже…
– Детский возраст.
– Младенческий. Так ты меня помнить будешь? Стихи-то мои когда почитаешь? А вообще, ты на меня зла не держишь?
Стихи мне его никогда не нравились. И мне за это было стыдно. Мне казалось, что уж если любишь человека, то его творчество должно быть таким же любимым, как и он сам. А у меня получалась какая-то неполноценная любовь. Я делала вид, что ещё не доросла до его высокой поэзии.
– Ой, Володь, ну что ты такое говоришь? Конечно, я тебя никогда не забуду, и стихи твои я временами перечитываю, и какое такое зло? Ты что? Но ты ведь врёшь всё, ничего ты не умрёшь.
– Ну не веришь, не надо.
Он опять стал меня целовать и я постаралась выкинуть грустные мысли и порадоваться такому прекрасному и редкому моменту, когда никто и ничто не мешает быть вместе.
Губы у него были мягкими и нежными. Целоваться он умел - опыт был весьма обширный.
И вот в какой-то момент я почувствовала, что этот наш поцелуй действительно прощальный. Почувствовала и уверилась в этом совершенно. Ну, а что же? – успокоила я себя, – конечно, прощальный. Когда мы ещё встретимся? Не до того уже. Я постаралась запомнить вкус этого прощального поцелуя: он был печальным.
Напрасно я не верила. Действительно, через год позвонил наш общий знакомый и сказал, что Володя умер.
Я тебя помню, Володя. И поцелуй наш печальный помню. И поминаю всегда.