Цыгана ожидал расстрел
за то, что он цыган.
Цыган в тоске своей запел —
и онемел наш стан.
Пришел на голос конвоир
и словно отупел.
Потом позвал еще двоих —
цыган все громче пел.
Та песня скорбная плыла,
она сердца рвала,
и первый немец повелел
перенести расстрел.
До завтра приберечь талант —
такой талант, мой Бог!—
чтоб завтра утром комендант
концерт послушать мог.
Назавтра комендант пришел,
и с ним собачья знать.
Решили — надо им еще
концерт кому-то дать.
И вот в последний, третий раз
цыган теперь поет.
И мы поднять не можем глаз,
а он расстрела ждет.