Где-то багульник на сопках цветет,
Кедры вонзаются в небо...
Кажется, будто давно меня ждет
Край, где ни разу я не был?
...................................
Вот бы прожить мне всю жизнь молодым,
Чтоб не хотелось покоя.....
Песня старая комсомольская какая-то.
Раздался великий "А-а-а-а... бум!" – как будто закрылись райские врата.
"Колыбель для кошки". Воннегут.
Ездил за грибами. Далеко, на известный по прошлым годам полуостров-сопку. Приехавший со мной народ нацелен был на сбор ягод, а я, наевшись их, собирал грибы. Год удачный, разноцветные шляпки сыроежек, подосиновиков, подберезовиков, моховиков, маслят, груздей, лисичек и рыжиков попадались на каждом шагу. Я брал только молоденькие да упругие, и то за три часа неспешного брожения набрал полную сумку. Остальную часть дня сидел у костра или на берегу озера прозрачной воды. Был сухой и тихий, но пасмурный и прохладный день. Вокруг кустиками стояли там и сям желтые березы, еще реже – остроконечно-неряшливые темные ели. Над ними – серое летящее небо. Внизу под сопкой – такая же серо-свинцовая вода залива, дальше за ним виднелась другая сопка с частоколом ельника поверху.
Народ тихо ползал по черничнику, а я сидел у костра и слушал осенний лес. Он молчал, зато разнообразно пах. Холодной водой и мхом, опадающей листвой и хвоей, грибами и растоптанной травой. Редко-редко ксилофонно звучал далекий вОрон. Это тебе не воронья со свалок наглое карканье, и ничего в нем нет зловещего. Спускаясь к озеру за водой, я каждый раз пересекал заросли багульника. Резкий дух его потревоженных кустов напомнил мне оную песню...
Кто-то беспокоится об угасающей потенции, кто-то вздыхает по каждой новой морщинке, появляющейся на лице, или седом волоске. Кто-то печалится о глупо растраченных возможностях, не нанесенных или пропущенных ударах, неиспользованной выгоде. А меня печалит другое: обремененность опытом и утрата непосредственности восприятия мира, умения радоваться и наслаждаться всяким моментом безотносительно к его бытийственной важности.
Период такой настал. Во-первых, конец недели, во-вторых, конец месяца, в-третьих, конец года уже замаячил, в-четвертых, конец десятилетия. Наконец, кризисы на дворе – экономический, топливный (не топят до сих пор) и среднего возраста! Трудно не впасть в пессимизьму!
Конечно, я в то прекрасное время не сидел банально у окна и не мечтал об абстрактном счастии или столь же абстрактных удачах, которые посыплются на меня, как только я выйду в жизнь. Однако, четко ощущал и понимал, что в самом деле передо мной лежит всё доступным и новым. И что я могу начать любой путь. А восприятие мира было свежим, непосредственным, полным. Новизна и чувство начала пути... и живость пробовать все, что встретится.
Разве мир с тех пор намного изменился? Нет. Он тот же. Но и я вроде как тот же. Отчего ж нет той радости начала, того восторга. Всё передо мной, возможностей как будто даже больше, чем в то время, а чувства того опьяняюще-нового и увлекающе-манящего нет. Где оно? Как его воскресить? Чем его воссоздать? Что такого время унесло из моей души, что не могу я уже ТАК радоваться моменту?
Все куда банальней и страшнее – просто... врата великих возможностей захлопнулись.
У нас есть стенд, довольно развернуто повествующий об истории конторы от ее создания. Лица, там представленные, малоизвестны и остаются просто скучными фотографиями, когда на это глядишь замутненными ежедневной суетой глазами: а, надоевший пропагандистский стенд! Но вот я его по случаю совершенно свободного времени вдруг разглядел. Фотографии показывают и строительство бревенчатых первых корпусов, и запуск зондов, и маёвки, и зимовки, и дежурства на установках. Это годы 50-ые, и лица там 50-тилетние, так что вряд ли кто-то жив сейчас из тех. Разные техники, что фиксировали показания риометров да ионизационных камер – кто их упомнит!? Да и зачем это? Более того, думаю, внуки-правнуки тоже вряд ли помнят их – кому нужен прадед с его возней на работе у камеры всего неба!? И вот только невзрачные черно-белые карточки все в точности хранят: пар дыхания и руку с карандашом перед камерой, застывший навсегда веселый смех у костра на маёвке, поездка за грибами всей конторой. Именно эти старые фотографии своей безразличной точностью полнее и ужаснее подчеркивают бессмыслие человеческой жизни, чем прочие рассуждения. Ушло в Лету все, а ведь только шестьдесят лет минуло!
Мало того, что время быстротечно, оно вдобавок смывающе и обесценивающе. Ну да, не будь время таким, мне бы не нашлось места на земле, все было б занято бесконечными поколениями прежними и их делами.
Однако, грустно. Суета и тщета человеческого бытия...
Впрочем, все это не ново. На несколько тысяч лет меня опередил Екклесиаст, выразившись куда ёмче и кратче: род проходит, и род приходит...