Розы и кальвадос.
Элка позвонила мне из Парижа сразу же, как прилетела, и сказала, что остановилась в отеле «Энтернасьональ».
— Знаешь, Боб, это в переулке, за площадью Терн, неподалеку от авеню Ваграм!
— Ну конечно же знаю, — засмеялся я, — ведь мы с Эрихом там часто пивали кофе!
— С каким Эрихом? Ты ведь не был в Париже?
— С Эрихом Марией Ремарком конечно же! Эльфик! Подключи чувство юмора.
Элка рассмеялась, и спросила меня «не скучаю ли я по Парижу, в котором прогуливался с Эрихом?».
— Я скучаю по всем авеню и площадям, где будет ступать твоя нога, Жоан.
Элеонора помолчала, и мне показалось, что она плачет. После не¬долгой паузы она сказала:
— А здесь все такое маленькое, почти игрушечное, как будто бы декорации на сцене. И я хочу домой. Так много ждала от этого Парижа. А внутри меня сиротство какое-то. Я скучаю по тебе. Хочу видеть тебя всегда. Ты придешь ко мне во вторник?
— На площадь Терн?
— Боб! Ну что бы я делала без твоего чувства юмора? Во вторник я буду дома. В три часа дня. Ты придешь?
— Я уже иду. До свидания, Эл!
— До, — и в трубке междометием запищали гудки.
Время ожидания пролетело за секунду.
Такие сюрпризы подбрасывает иногда это неуловимое Время, что даже диву некогда даться.
И наступил вторник. Я никогда не ходил в гости к королевам, но решил, что без корзины роз не обойтись. Дверь была открыта. И я вошел.
— Салют, бродяга, — и нежные руки обвивают мою шею.
Я неподвижно стою несколько секунд, потом ставлю розы на пол, беру её ладони и целую пальцы.
— Твои руки пахнут Елисейскими полями, — говорю я.
— Да, наверное, ведь еще пять часов назад я была в Париже! Проходи, ты ведь у меня еще не был! Вот кухня, сейчас мы будем пить кальвадос, настоящий кальвадос, который пил сам Эрих Мария Ремарк! Знаешь, когда я прилетела мне предложили хороший отель, но я сказала что буду жить только в «Энтернасьонале»! Я даже захотела спуститься в подвал, где Морозов с Равиком играли в шахматы — помнишь? — в голосе Эл было что-то умаляющее. Она рассказывала о Париже, но думала совсем о другом. Я почувствовал это и поднял на нее глаза.
— Тебе понравились розы?
— Спасибо Борис, — в голосе было удивление.
И я понял что очень волнуюсь. К стулу меня кто-то прилепил. Мы выпили по рюмке. И еще. Королева опять начала метаться по кухне, доставать какие-то закуски, и стол был переполнен тарелочками с привезенным сыром, устрицами и прочими французскими яствами. Кальвадос напоминал хорошо выгнанный яблочный самогон. Его янтарный цвет радовал глаз, забытая корзина роз грустно стояла в коридоре.
Я посмотрел на Элку, она по-прежнему металась по кухне и наперебой рассказывала о полях тюльпанов, о Нормандии, о музее великой Пиаф, и вдруг между рассказами, останавливалась и удивленно смотрела на меня.
Сколько я мечтал об этом! Мечтал том, чтобы остаться с ней вдвоём, и говорить о нашей любви... но мы плели разную чушь ненужную и тривиальную. И еще, мы боялись посмотреть друг другу в глаза. Как будто бы кто-то пытался насильно соединить нас, а мы, подсознательно, были против — и сопротивлялись.
Кальвадос даже легким хмелем не пробежал по жилам.
— Ты не слушаешь меня, Равик?
— Равик? Как-то странно сейчас звучит это имя. Как-будто бы я первый раз слышу его.
— А мне именно так захотелось назвать тебя сейчас, — улыбнулась королева.
Я тоже улыбнулся и приподнявшись со стула, подошёл к Элеоноре. Взяв её руки в свои, я притронулся губами к её ладоням. Но голову поднять не смог. Так и стоял, кланяясь в пояс своей возлюбленной. Она высвободила руки, и погладила меня по голове. Потом застенчиво произнесла:
— Я пойду в ванную. Приходи ко мне через некоторое время. И ещё.. Вот тебе стакан гранённый. Ну что русскому мужику эти хрустальные рюмашки!
Она наполнила стакан янтарным кальвадосом. И ушла.
Я пригубил из стакана. Нет. Не до питья мне сегодня.Подошол к ванной комнате, постоял немного, услышав звук водопада из металлического крана, и огляделся вокруг. Какое то чувство стыда вспыхнуло в сердце, и захотелось убежать от него.
Забытая корзина роз скромно стояла в прихожей. Я достал алые цветы и устлал ими путь от ванной комнаты до диванчика в гостиной. Вода прекратила свой поток. Наступила тишина. Мы молчали. Я с одной стороны двери. Королева с другой.
— Прости меня, девочка,- тихо сказал я и вышел.
Мой друг Пауль, как-то сказал мне, наблюдая за нами:
— Да переспи ты с ней наконец! И не будешь мучиться! На тебе же лица нет от переживаний. Переспи, и всё образуется!
Если бы дело было в «переспи»! Любовь - она ведь небожительница! Не могу, не хочу осквернять ее сплетением физических тел. Сердцу можно приказать. А душе приказывать нельзя.
«Поздно, друг мой, все поздно, — говорил я себе. — Не надо, ничего уже не надо. Смешно все это. Да, влюбился. Нет полюбил. Конечно полюбил. Всегда любил ее. Что же с того? Надо успокоиться. Все встанет на свои места, как только я найду в памяти тот день, когда королевы еще не было в театре. И начну думать, что ее не было вообще. Или я не обратил на нее никакого внимания. Мало ли женщин ходит вокруг».
И, чувствуя себя полным ничтожеством,я побрел домой.