Краткое содержание 3-й главы
Вера знакомится с Глебом и находит его очень красивым. Опять к ним подходит Женька с бутылками вина, и вечер становится приятнее. Вера разрешает себе выпить больше обычного и не отвергает ухаживания прилипшего к ней Женьки.
Внезапно погода меняется. Сильные порывы ветра и запах приближающегося дождя портят все планы молодёжи. Любаша снимает с Глеба его кожаную байкерскую куртку, а Вера греется креплёным вином, услужливо подливаемым в её стаканчик Женькой. Повышается градус ласк у Любаши и Глеба, Вера, не выдерживая изучающих взглядов Глеба и приставаний Женьки, уходит за клуб, якобы покурить. Глеб начинает интересовать Веру. Она чувствует в нем какую-то загадку и не применно хочет её разгадать.
За клубом Вера находит рыдающую Леру. Та рассказывает ей свой секрет. Она тайно встречается с местным «Бредом Питом» по кличке Белый, у которого есть девушка Надюха со взрывным и скверным характером. У Леры задержка цикла и она просто в отчаянье. Она (ребенок от первого брака) сюда приехала к строгому и авторитарному отцу, который не простит ей такого финала летних каникул.
Небо разрывается молнией и на землю обрушивается стена дождя. Девушки и все гуляющие на улице спасаются от стихии под карнизом здания Правления. На часах уже полночь, а она по-прежнему заложники дождя. Подъехала машина. Привезли очередную порцию вина и вакханалия продолжилась. В толпе «греющихся» спиртным прополз слух, что Белый поругался с Надюхой и теперь гуляет на всю катушку. Это ободрило и придало Лере уверенности.
Глеб Любашу сексуально кормил шоколадкой со своих губ, и Вера, подначиваемая Лерой и Женькой, проделала тоже самое с Женькой. На глазах у изумлённой толпы, поцеловавшись, отобрала шоколадку из уст Женьки. На вопли и одобряющие улюлюканье подходит Белый. Он говорит, что сестра Леры Катька Вурцева уже пошла домой. Лера быстро прощается со всеми и бежит под дождём домой. Строгий отец требует, чтобы они с сестрой возвращались вместе и не поздно. Белый вызывается подвести Леру.
Женька обманным путём заманивает Веру на черный ход здания Правление. Там в темноте он пытается изнасиловать её, но Вера отрывает навесной замок и бьет им Женьку в челюсть. Вырвавшись из западни, Вера бежит к Любаше и Глебу. Компания встречает её не однозначно. Смеются и ехидничают. Вера со спокойствием и достоинством забирает Любашу домой.
Долгая, скользкая, размытая дождём дорога домой даёт возможность протрезветь, взвесить поступки и возможные последствия. Провожал девушек до тока (конца асфальта) Глеб. Они забрали у него кожаную куртку и дальше сами отправились босиком по бездорожью к своему хутору, а Глеб поехал к себе домой в соседнюю деревню.
Отец был крайне не доволен поведением и внешним видом «гуляк». Сестры вернулись домой в полтретьего.
Глава 4
Жизнь в муравейнике.
16 июня
Летом деревня просыпается с первыми петухами. Доярки идут на МТФ, трактористы к своим железным коням. Затем встают все остальные и перед работой управляют домашнюю скотину.
Почтальонши с утра переберут и пересортируют корреспонденцию. Одна, что помоложе, сядет на велосипед и развезёт свежую прессу и пенсии. Вторая, предпенсионного возраста, будет сидеть на почте, и принимать телеграммы, пробивать квитанции с текущими платежами и заниматься прочей рутиной второе десятилетие подряд.
К восьми придет на работу секретарша председателя. Сядет в приёмной, и уставится в компьютер. Сам же «прэд» (который от мозга до костей) явится не раньше, чем к обеду.
Три учительницы – альтруистки, уже который год с низкой зарплатой за такой нервный труд, добросовестно взвалят на свои женские плечи ответственность сразу за всё растущее поколение. Сейчас у детей каникулы, а у женщин тихая, ненервная бумажная волокита, планы, отчёты и прочие. Выпив чайку и пересказав последние новости, они опять склоняться над своими рабочими столами.
На «шестерке» внук, бывший выпускник этой школы, привезет свою бабушку, которая всю жизнь работает воспитательницей в детском саду, который находится в правом крыле школы. Потянется вереница из работающих молодых мамочек, которые расцеловав своих карапузов, пойдут на свои рабочие места.
Пожилая воспитательница с улыбкой принимает своих подопечных. Самых маленьких берёт на руки. Одна мамочка привела маленького ребёнка впервые и с сожалением говорит воспитательнице:
- Михайловна, предупреждаю, срёт где попало!
- Ничего! – весело улыбнувшись, потрепала воспитательница карапуза за розовые щечки, - Будем ловить!
Рядом со школой флигелек с покосившейся и облезлой вывеской «Медпункт». Там работают трое. Высокий молодой парень, присланный на стажировку и решивший посвятить себя деревне, так как уже нашел даму сердца в местной девчонке Олечке. Пожилая, интеллигентного вида, женщина - бывший врач, а теперь, по старости разжалована в патронажную медсестру. Она пригрелась в лучах утреннего солнышка и дремлет за столом, пока молодой врач варит себе кофе. Вот запыхавшийся, с красным лицом, и характерным запахом выпитого накануне, вбегает третий. Это Кузьмич - он врач-ветеринар. Знающий по кличкам, и чуть ли не по мордам, каждую корову, козу, свинью и прочую домашнюю скотину односельчан.
По воле судьбы у них с молодым доктором одна «операционная» на двоих. Это просторная комната, в которой стоит стоматологическое, гинекологическое и простое кресло, в углу добротный металлический стол накрытый клеёнкой, судя по всему операционный, но, увы, или к счастью, на нем не проходило ни одной операции. Рядом кушетка и у стены другой, ветеринарный, деревянный стол больше похож на разделочную доску. Стены и полы выложены мелкой голубовато-белой плиткой. Пол сделан с наклоном как в душе, и в углу вцементированна металлическая проржавевшая от старости решетка, в которую сливается вода после мытья пола из шланга патронажной медсестрой.
Деревня оживёт как муравейник, каждый будет заниматься своим делом, в принципе, как и в городе, но тут всё происходит более размеренно, широко, с душой, тут не разговаривают, а покрикивают. Все поголовно беседуют громко, звонко, голосисто, не подходя друг к другу. Соседка с соседкой может переговариваться через огород, опереться руками на тяпку и выкрикивать последние сплетни и пересуды, видя только силуэт собеседницы. Мужики, не глуша трактора, перекрикивают ревущие моторы, чтобы что-то сказать или попросить прикурить. Голосистость у них от этого бескрайнего простора, от полноты душевных чувств.
Утро у нас наступило нежданно! Отец нервно хлопнул дверью нашей спальни. И громко сказал:
- Любка, вставай! Марта уже стонет. Доить пора.
- Сейчас, пап ещё пять минут! – сказала я, потягиваясь, и ощутила боль в челюсти.
- Вас, мадам я не беспокою, - противным тоном сказал отец, - вы, наверное, вчера устали на вечернем променаде, отдыхайте, вам завтрак в постель?
- Пап! – я резко села на кровати и в ту же секунду вспомнила события вчерашней ночи. – Не юродствуй! Уже встаём!
Губа припухла и дергала, а запёкшаяся кровь мешала широко открыть рот. Сон, как рукой, сняло. А сон был хороший… Там был Глеб… Я встряхнула головой чтобы забыться. В голове жутко шумело от винного похмелья.
- Любаша, подъем! – протянула я руку к её кровати и пощекотала за пятку.
- Угу! – поджала ногу и хмуро глянула на меня сестра.
Отец поняв, что мы точно проснулись, и, удовлетворив свои садистские замашки - увидев нас разбитыми и больными - вышел из комнаты, пока мы застилали кровати. До нас через открытое окно доносились его крики на животных с хоз. двора. Он не был сердит, просто кричал, как и все здесь.
Я готовила бутерброды и крепкий чай, а Любаша доила Марту и выгоняла её и телёнка на пастбище. Зашел отец, налил себе в кружку растворимый кофе, молча выпил его с печенюшкой для диабетиков и вышел, бросив одну лишь фразу:
- Долго не рассиживайтесь! По вам клубника плачет. Красными слезами.
- Прямо с утра? – удивилась Любаша. – Вчера же был ливень!
Я, сделав страшную гримасу с выпученными глазами, посмотрела на сестру и она осекла.
- Конечно с утра, а то наш звездочёт обгорит! – нервно бросил отец и ушел, бурча себе под нос, – Тоже мне, ливень! Так, чуть побрызгало и всё! Где это вы шлялись, что у вас там ливень был? На клубнике песок, всё уже просохло давно. Они гуляют, а урожай портится. Им - абы поспать! Была бы мать жива, вот она бы им устроила трёпку, – бубнил себе поднос отец.
- Да, дела – труба! Злой как чёрт! – отхлебнув глоток чая, сказала Любаша и прислонила банку «Нескафе» к виску. – Голова раскалывается, - поморщилась она.
- Ничего, прорвёмся! – подбодрила я, – «Но пасаран»!
На клубнике мы ползали как пьяные гусеницы. Попутно выпили трёхлитровку холодного компота, переговорили и перебрали «по косточкам» все вчерашние события. Уходили в тень под яблоню пить компот, Любаша, пользуясь каждой свободной секундой, тяжело приваливалась к дереву и блаженно закрывала глаза. Я же смотрела тупым, невидящим взглядом на муравейник, расположившийся неподалёку от клубники.
- «Странные муравьи, - думала я. – Живут одной большой дружной колонией. Муравей даже подумать не может, что он МОЖЕТ устать! Если муравей устал, значит, он – умер».
Желтый карлик выполз из-за вчерашних, с виду грозовых туч, и опять стал шкварит-парить нестерпимо! На присядках работать было сложно, всё время хотелось присесть и посидеть прямо на красных ароматных ягодах. А стоять попой к верху, а головой в низ – было ещё хуже! Перебродившее вино приливало к мозгам и гудело. Состояние было полуобморочное. Мне стало совсем невмоготу уже в десять часов утра. Даже тошно от этой клубники! Сначала я её ела, выбирая самую сладкую и крупную. Потом, даже не замечала, что топчу некоторые веточки, а потом просто уселась посредине грядки и тихо материлась на всё на свете и на вчерашнее вино! На последнем ряду я чуть не заплакала. Так хотелось в свою кроватку в общаге. Укрыться позаимствованной курткой и провалиться в сон. Куртка бы терпко пахла Глебом, его одеколоном и пряным степным ветром, который пронизана эта кожаная байкерская куртка. Я бы парила в Нирване... Мне целовали бы ноги облака…
- Ну, что? Работницы? – весело обозвался отец и я очнулась.
- Пришел на плантацию, хозяин? – злобно обратилась к нему раскрасневшаяся Любаша.
- Солнце светит – негры пашут! – смирившись со своей судьбой, сказала я.
- Завтракать идёмте, я уже проголодался! – по-доброму сказал он, взял наши вёдра и пошел в сторону летней кухни.
После завтрака у нас был час отдыха. Я провалилась в тяжелый, вязкий сон, где мне снился насильник Женька с его безобразным органом и милашка Глеб, который меня от него отбивал. Любаше похмелье было нипочём! Она уже отживела, и трепалась с кем-то по телефону. Через час отец нас позвал лепить вареники.
- Слушай, я придумала! – шепнула мне сестра.
- Что конкретно? – не поняла я.
- Звонила сейчас Катьке Вурцевой, там такой скандал, из-за вчерашнего! Все на ушах! Я попросила, чтобы Федька заехал вечером и забрал куртку Глеба. Он вчера на мотоцикле сильно грохнулся, говорят, плёче содрал и бок.
- Вроде бы трезвый был? – удивилась я, - Ну, по крайней мере, трезвей меня!
- Просто дорога скользкая, а у него резина лысая, – со знанием дела рассказывала Любаша, – надо вещь вернуть, а то нехорошо получается. Был бы в куртке - не покалечился.
Под тенью яблони мы уселись втроём за стол, и началась рутина. Разговоры были обыденные. Я почти их не слушала, перед глазами как назойливая муха, крутилась улыбка Глеба. Я не могла отделаться от мысли о нём. Что-то здесь не так!
Залаяли собаки, и во двор вошла соседка тетка Люська.
- Привет, сосед! – переваливаясь на ногах, как наевшаяся до отвала утка, «чапала» она к нам, - О! Кого я вижу! Кто к нам приехал! – сказала она в мою сторону, как только её близорукие глаза индитифицировали меня.
Я молчала. А что я буду говорить? Ведь элементарного - «здрасьте» - я так и не услышала. А мало ли кого она там своими глазёнками видит, и кто там к ней приехал! Может инопланетный гость!!!
- Привет соседка! – зыркнул на меня сердито отец, но я проигнорировала и по-прежнему молчала. - Присоединяйся. Вот вареники лепим!
- Бог в помощь! – усадила свою большую «мадам сижу» тетка Люська с хрустом на старый стул.
- Сказали Боги, чтобы вы помогали! – отшучивался отец.
Его уставшее от жизни лицо просияло, морщинки вокруг хитрых глаз обозначились более чётко. Он пытался шутить и веселить гостью, как умел, меня раздирало от этого в клочья! Тетка Люська, понаблюдав за нами и умяв с десяток ягод, даже не помыв руки, бухнула их в муку, взяла кусок теста и стала ловко разминать его, делая основу для вареника. Где она ими ковырялась до этого одному Богу известно! Потом, выбрав самую большую клубнику, отправила её, без лишних сантиментов в рот, а две поменьше положила в вареник.
- Новости слышал? – с хитрым прищуром спросила она.
- Нет. Я сегодня никуда ещё не выходил, вот Веруня приехала. Я целый день с девочками!
- «Ни чего себе целый день, только час дня!» - ворчала я про себя.
- О! – закатила глаза тетка Люська, - Что вчера было на Молодёжной!
- «Началось! Теперь она расскажет папе о моём позоре, он взбеленится, получится очередной скандал, и я уеду восвояси! Ну, и хорошо! Я устала и спать хочу!» - сердито размышляла я.
Любаша притихла и только исподлобья зыркала то на папу, то на Люську.
- Там вечером страшная драка была! Пацаны перепились и побили на крылечке правления стёкла, раскурочили замок на почтовом ящике, в общем - «Ледовое побоище»! Кровищи и битых стёкол – видимо невидимо!
- Да ты что! – замер отец от удивления и бросил заинтересованный взгляд на нас с Любашей, мы потупились. – И нашли виновных?
Я, съёжившись под его взглядом, инстинктивно полезла рукой в карман спортивных штанов и сжала в ладони вчерашний замок. Я с ним не расставалась и всё решала, что же мне с ним сделать. Выкинуть? А куда? И зачем? Оставить на память? На какую на хрен память? Память о чем? О моём позоре с Женькой? Мне вспомнились слова Глеба и его сногсшибательная улыбка. «Это замок от пояса верности». Только ключик потерян!
- Ищи свищи ветра в поле! Вчера на Молодёжной ливиняка был страшный! Не то, что у нас тут. Под карнизом правления молодёжь бухала! Там все виноваты, – с сожалением, что виновных она пока не знает, сказала тетка Люська.
Мы с Любашей облегчённо выдохнули и переглянулись.
- Ну, ничего, прэд выяснит, кто там безобразничал. Хорошо тебе, у тебя девки. Пьянствовать и драться не будут. А вот мой Димка с армии вернётся - опять головной боли прибавится!
- Ага! – ухмыльнулся отец в кулак. – Я ещё своих девок не пускаю на улицу, а женихи если захотят, то сами приедут!
Какой наш папа всё-таки мудрый человек! Он не стал сводить концы с концами и говорить тетке Люське, что и мы там вчера были. Отец решил замять этот инцидент и без нашего участия, но кажется мне, что вечером будет серьёзный разговор.
- Правильно, сосед! Хорошая слава дома в коробочке лежит, а дурная слава по дорожке бежит! Так говориться у нас! – с поучительным выражением лица посмотрела на меня тетка Люська и опять сожрала самую большую ягоду.
Ух! Я бы ей всю миску с мукой на голову надела! Чего, спрашивается, припёрлась? Что ей у нас нужно? Мы что, сами вареников не налепим? Стервятница, правильно говорит Любаша.
- Сосед. А ещё новость слышал? – вскинув давно не щипаную, кудлатую бровь, хорохорилась перед отцом гостья.
- Нет. Говорю же. Ещё из дома не выходил!
- Так слушай! Юрка Вурцев из города на каникулы дочку припер, ту которую прижил с бабёнкой в городе между Федькой и Катькой. Помнишь он уходил от кумы моей, Ленки.
Я вся превратилась в одно большое ухо и даже замерла.
- Знаю Леру! Хорошая такая девушка, всегда здоровается. Говорят, с Катькой подружилась и с Любашей тоже. Правда, Любаша?
- Да, папуль. Лерка нормальная. Хоть и городская, - Любаша кинула на меня взгляд исподлобья, делая страшные глаза.
- Угу, угу! – поджала губки Люська. – Нормальная. Как же! Держи карман шире! Вчера что было! Стыд и срам! Катька, как нормальная, порядочная деревенская, – сделала тетка Люська акцент на месте прописки, - полизалась у забора со своим Васьком с полчаса и домой зашла. Эта же…, - она глянула на нас и понизила голос до шепота, - …шалава, прости Господи! Закатилась неизвестно куда. Юрка вышел в три часа поссать и видит у забора машина чья-то стоит. Мне Ленка, потом рассказывала, она же кума моя, так что врать не будет! Юрка подкрался потихоньку к машине, а там! – она хлопнула по столу от радости руками и подняла белое мучное облако. – Эта его шалава, да и ещё и с кем?
- С кем? – удивился отец.
- «Бедная Лерка!» - подняв глаза к небу, подумала я. – «Вот что имела в виду Любаша, когда говорила, что у Катьки был скандал!»
- С Артёмом Беликовым. Ты представляешь? – тетка Люська закатилась злобным смехом, оголяя черные дыры между зубов.
- С Белым? Лерка? – усомнился в словах соседки отец. – Да не может быть!
- Ага! Все говорят, не может быть! А так оно и есть! Кувыркались в машине так, что голая жопа в окно торчала! Это же надо быть такой змеёй! Приехала тут из города и смуту нам вносит. Ну, Ленка потом давала жару Юрке!
- Я представляю! – усмехнулся отец.
- Чихвостила его по полной программе. Она и так ели терпела эту девицу в своём доме. Все мы поражались, как она смогла простить Юрца и принять нагулянную на стороне дочку!
- Так ребенок же ни в чем не виноват! Сын за отца не отвечает, - пробурчал отец, не поднимая головы от вареников. – Помириться - это благое дело. – и пристально посмотрел мне в глаза.
- Лерка ребенок? – вспыхнула Люська. – Ребенок голую жопу из окна машины не высовывает! – тыча в нас с Любашей белым от муки пальцем, осуждала она Леру
- «О, да! Видимо, о моих вчерашних приключениях до неё слух ещё не дошел!» – усмехнулась про себя я.
– Вот твои девки сидят на попе ровно и ждут, когда их замуж позовут. А не шляются по ночам с сиськами вываливающимися из кофточки. Она так вульгарно одевалась. Всё ни как у людей!
- «Капец! Тогда и Любашкин вчерашний костюм тоже придется пустить на тряпки», - сарказничила я сама с собой. – «Нормально Лера вчера выглядела. Лучше всех по крайней мери. Такой классный сарафанчик на ней был, коротенький, правда, вот от этого задницей и сверкала в машине. Бедная она бедная! Что она матери скажет! Ей вот недавно 18 только исполнилось. Она моей Любашки на пару лет старше.»
- Артём Беликов, значится, Надюшку, дочку прэда, домой отвёз, чтоб та не намокла, а эта шалава ему на шею. Ясный пень! Пацан он - молодой. Кровь бурлит!
- Говорят, он с Надькой расстался… - тихо сказала Любаша, – …я девчонкам звонила…
- Кого ты слушаешь! – перебила тетка Люська, махнув на сестру рукой и опять взметнув облако муки. – Надька брюхата от него! Он теперь от неё не отделается! Прэд уже свадьбу в уме подсчитывает!
- Матерь Божья! – ахнул отец.
- Вот дура! – чмыхнула Любаша.
- Картина маслом! – взорвалось у меня в мозгу.
- Нашла когда залететь! – не унималась Любаша.
- Цыц, ты! – огрызнулась я. - Дай послушать, что там дальше было.
- Надька же всего на год моей Любаши старше, – нахмурился отец, - Она в этом году школу заканчивает?
- Ну, так… одно другому не мешает! – заулыбалась Люська и добавила, - Правда девочки? Пойдёт в институт семейно-трудовой дисциплины! – злобно рассмеялась тетка Люська.
- Когда ума нет… - злобно процедила я.
Мне почему-то так жалко стало Леру. Я представляю, что теперь с ней отец сделает. Юрка этот и на жену иногда руку поднимает, а Катюху лупит вообще почём зря! А Лера ещё и беременная. Надо будет позвонить ей и посочувствовать. Сильно влетело, небось! Как же она так не аккуратно! Почему именно возле дома!
- Теперь Лерка на улицу носа не покажет? – предположила Любаша, грустно поджав губы. – Ей Надька такой мзды даст!
- Ха! Укатила домой распутница! Папашка её хорошенько поколотил, по этой самой жопе, которая торчала из машины! Так что на остановке в тёмных очках стояла вся зарёванная.
- Какая мерзость! – вырвалось у меня.
- А что городских не бьют? – язвительно спросила тетка Люська.
- «Ну, вот! Дошла очередь и до меня! Кто крайний на «чмырение»? За мной будите»! – скорчив рожу, подумала я, но ответила благовоспитанно: – Представьте себе! Нет! Рукоприкладство у нас, городских, - я нарочно сделала ударение на «городских», конечно папе неприятно, но Люське по носу стоило дать, - не практикуется!
- Понабралась этих умных словечек! Тьфу! – сплюнула на землю Люська, - Верка, тебе не идёт! Говори по-простому, по-нашенскому, а то - рукоприкладство, не практикуется! – передразнивала она меня.
- Говорю, как умею, - опустила я глаза, чтобы не ляпнуть ещё чего-нибудь!
Наевшись наших вареников от пуза, и взяв с собой полную миску с горой, мотивируя – я же вам помогала лепить, - тетка Люська, даже не вытерев уголки рта от сметаны, наконец-то раскланялась. От долгого сидения её ноги отекли и она, как Колобок, покатилась под горочку к другой нашей соседке - бабе Варе.
- Разносит сплетни, как заразу! – негромко сказала я.
- Да брось, ты! – обняв меня, сказал отец.
- Ох, не к добру всё это! – сказала Любаша с горечью в голосе.
Мы стояли все втроём у калитки и наблюдали сцену - «Исход Люськи к бабе Варе». Придерживала вареники сверху рукой, чтоб не рассыпать, она скрылась за тополями.
- Наконец-то! Убралась с нашего двора! – прошипела Любаша. – Змея подколодная!
- Ну, девочки, - задумчиво сказал отец, – Она хорошая женщина!
Да, подумала я, права Любаша, не к добру его затуманенный взгляд и пространные речи. Не к добру!
Папа, к нашему удивлению, допрос устраивать не стал. Остаток дня и вечер поплыли в своём размеренном деревенском ритме. «Муравейник», под названием «Заречье» готовился отходить ко сну. С речки доносился веселый визг купающейся после трудового дня молодёжи. Вечерняя управка скотины, отмывание бренного, уставшего тела в душе, всё как всегда, подумала я с лёгкой грустью. Я уже и забыла, как это - быть одним из «муравьёв», быть частью большого организма.
- Нужно будет сходить как-нибудь на речку, - предложила я Любаше.
- Давай, - весело отреагировала Любаша на моё предложение, - Как только батя запрет снимет. Так и сходим.
- Можно будет там тебе с Глебом и встречаться, пока всё «устаканется».
Из кухни раздался звонок стационарного телефона. Заброшенный аппарат бежевого цвета скучающе смотрел на мир своим круглым в одинаковых дырочках диском. Такой «динозавр» в городе считался бы, по меньшей мере, атавизмом в век мобильных телефонов и спутниковой связи, но в деревне он часто выручал Любаши, когда заканчивались на счету деньги, а пополнение привозили раз в неделю на местный рынок.
Это звонила Катька и сказала, что к ним приехал Глеб, и они с Федей заедут на милицейском бобике после своих занятий. Любашу, как подменили! Видимо подошел к телефону её возлюбленный, и она заворковала с ним приглушенным голосом, оглядываясь на дверь. Жесты стали нервными дерганными. Несчастный хвост косы теребился и наматывался задумчиво на палец. Краска к лицу то приливала, то отливала. Моя сестрёнка ну ни как не могла справиться со своими эмоциями.
- «Не зря я приехала», - размышляла я, стоя «на шухере», пока Любаша терзала, вспотевшей от волнения рукой, трубку телефона. Я успела перетереть все стаканы, вошел отец и спугнул этих голубков. – «Меня словно что-то тянуло домой. Любаша весь день украдкой шептала мне одно и то же. Как Глеб её целовал, что шептал на ушко, где и как гладил. Честно говоря, я тоже была возбуждена вчерашней прогулкой. Я украдкой подходила к вешалке и нюхала его куртку. Мне так запомнился этот запах, что я решила найти эту марку одеколона, когда приеду в город. Ещё мне не давали покоя глаза и улыбка Глеба. Такая хитрая, лукавая, даже запретная. Как будто она меня приглашала сыграть в запретную игру, посвятить меня в свой секрет, сделать сообщником. Выглядывающее лицо из-за плеча Любаши – такой образ Глеба цепко засел у меня в голове. Я хотела сыграть ва-банк и разгадать его, этого мальчишку вскружившего голову Любаше. Я справлюсь с этим ребусом, дайте срок. Что мне мешает это сделать? Да ничего! Я целеустремлённая, умная и…я вообще не страдаю от заниженной самооценки. Да, рыжая, да, костлявая? Я знаю! Я всё про себя знаю! И горжусь этим!»
Вечером Любаша сидели как на иголках, а я, чтобы не выдавать своих странных чувств, завалилась на кровать и стала перечитывать любимую книгу мамы - Решада Нури Гюнтекина «Птичка певчая».
- А вдруг не приедут? – в тысячный раз говорила Любаша.
- Всё будет как надо. Успокойся.
- Хорошо тебе, не тебя же под замок посадили.
- Хочешь, я на велике смотаюсь и отдам ему эту чертову куртку! – сердилась я. Любаша дергалась и не давала мне читать.
- А я дома останусь? Ну, уж нет! Сиди со мной, – возмутилась Любаша.
- Я его увидеть хочу! Понимаешь? – волнуясь, теребила свою несчастную косу Любаша.
- Понимаю, я тоже…
- Что?
- Что-что? Хочу, что бы ты увиделась с ним, он мне понравился.
Ко двору подъехал мотоцикл, залаяли собаки.
- Ох! И ночью покоя нет, – встал с дивана отец. – Это, наверное, за медом приехали, у меня последняя банка майского осталась.
Мы с сестрой в спальне примолкли и застыли в ожидании. Нам обеим так хотелось, чтобы это были не покупатели…
- А вдруг это он? – достала из-под подушки маленькое зеркальце Любаша и резко села на кровать.
- Да красивая ты, красивая! Рано ещё! Пока туда, пока сюда. Раньше десяти не жди.
- Поздно, отец не выпустит даже словом перекинуться.
- Всё будет хорошо, вот увидишь.
Зашел отец, улыбаясь, потрусил веером из банкнот.
- Всё, расквитался я с медом. Теперь можно и на рынок. Рамок подкупить для нового роя, да и вам обновки. Вы же у меня девки на выданье. Так?
- Угу, – промычала я со своей кровати, уткнувшись в книгу и делая отстранённый вид.
- Тебе угу, а у сеструхи твоей вон как глаза загорелись, усидеть на месте не может.
Я приподнялась и строго глянула на Любашу. Она выдавала наш план с потрохами! Была сама не своя. Улыбка до ушей, глаза блестят!
- Люб, ложись спать, и успокойся! Мы тебя замуж не завтра отдаём. Ты вообще на неделю в запрете.
- Вот-вот! Послушай, что Верунька говорит. Сначала её замуж Витьке сплавим, а потом уж тебя. У нас в деревне не принято младших поперёд старших. Это называется «перекинуть коромысло».
- Ой-ой! Планы меняются каждый день! – сморщила я нос и показала ему язык. – Вчера ты говорил, успеется, что замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть, а сегодня, как деньги в руках «зашевелились», так сразу Витьке меня спихивать собрался. Я магистратуру закончила теперь кандидатский минимум как минимум! Каламбур получился или тавтология, чего-то не разберу, – сказала я и опять открыла книгу.
- Умная ты больно стала! – покачал головой отец.
- А, то! Что не нарадуешься? – хмыкнула я.
- Так что ж мне до старости в девках ходить? – шутливо подбоченилась Любаша. – Её попробуй, выдай! Она у нас вся в науку пошла.
- Но-но! Нечя меня в шею гнать! Мне ещё рано! – отшучивалась я. – Меня вчера, кстати, кто-то сделал свободной! Такая вот я вся - «девушка в поиске»! Не помнишь, случайно кто?
- Ладно. Тебе это я так, для куражу.
- Накуражилась я вчера - выше крыши! Только вот губа болит, зараза! Тональный не размазался. Синяка не видно?
- Не-а! - Любаша прыгнула ко мне на кровать и начала меня щекотать.
Мы как в детстве начали дурачиться и смеяться. Нужно было как-то снять нарастающее напряжение от ожидания встречи с Глебом. В движениях чувствовался какой-то нервный оттенок, резкость. Любашу можно было понять, первая любовь всё-таки! А я притаилась и сгруппировалась как кошка на охоте, готовая в любую минуты выпрыгнуть из засады. Чего я жду? Мне-то, какое дело? Роман у Любаши, а я нервничаю.
- Успокойтесь! Кажется, опять мотоцикл подъехал, собаки разрываются.
Мы на секунду застыли в неестественных позах, как стоп-кадр в кино.
- Так и есть, опять кого-то принесла нелёгкая, – кряхтел отец.
- Верунь, сердцем чую, это он, – прошептала Любаша, когда отец вышел из комнаты.
- Возможно… – задумчиво протянула я.
Мы подошли к окну и посмотрели во двор. Папа, что-то громко говоря, отбивая гостей от собак, провёл в летнюю кухню Федьку и Глеба. Через окно кухни нам с Любашей было видно, что все трое сели за стол и о чем-то оживлённо стали разговаривать широко жестикулируя.
- Ура! Пошли и мы в кухню! – прыгала, как ненормальная по залу Любаша.
- Потише ты! Слонёнок, если мы видим их в окно, не трудно догадаться, что и они нас видят!
Любаша метнулась к выключателю и выключила свет.
- А так? – оторвала меня от пола и крепко прижала к себе сестра.
- Так не увидят. Отпусти, задушишь! Слушай, а вдруг Федька пришел с допросом. Ведь факт побития стекол на крыльце имеется, а виновного не нашли.
- Да брось ты! Мы-то тут причём? Федька классный, он не выдаст! Пошли к Глебу, типа чайку пришли попить.
- Ну, что невесты? – раздалось из коридорчика, - Ж;нихи приехали?
- Ты куртку отдал? – нарочито спокойно спросила Люба. – А то завтра по прогнозу дождь обещали, жалко парня.
- Вы брали - вы и отдавайте, – лукаво усмехнулся отец.
- Ура! – не сдержалась Любаша.
У меня почему-то сердце ухнуло куда-то вниз, затем подскочило к горлу и быстро застучало.
- Не радуйтесь! У вас полчаса не больше. Угостите ребят варениками и всё!
- Чего это - «у вас»? К Любаше ведь приехали не ко мне, – фыркнула я, легла на кровать и уткнулась опять в книжку.
В душе я ликовала! Всё шло по моему тщательно спланированному сценарию. Отец смягчил наказание, Любаша в восторге прихорашивается, а я…? Черт, я тоже хочу пойти и посмотреть на Глеба. Не то что бы на него самого но… Как он поведет себя с Любашей. Хочу быть с ней рядом, если вдруг он решит её обидеть. Ох, не к добру это! Я уже начинаю врать самой себе? Неужели меня этот сопляк зацепил?
- Вечер хороший, выйди и ты, - перебил мои мысли отец.
- С какого перепугу? Ко мне что ль? – возмутилась я.
- Там Федька приехал. Пообщайтесь, вы же одноклассники.
- Ладно, к Федьке выйду! – делая ленивый вид, я встала с кровати наскоро заплела себе две косы.
– «Такая детская прическа скидывает мне лет пять», - пристально смотрела я на себя в зеркало. - «Хотя кого я обманываю! Вон, губа как семафор горит!»
- От двора ни на шаг? Понятно? Сидите в кухне! Что бы я мог видеть! А то вчера уже сходили на улицу, что вся деревня гудит!– крикнул отец обувающейся Любаше. – И губа горит… – не глядя на меня, обмолвился он – в доказательство.
- Понятно папуля, спасибо! – крикнула Любаша и выбежала на крылечко.
- Спокойней ты, с достоинством. Не лети как сумасшедшая! – окрикнула я.
- Верунь, она, что втюрилась что ли? – спросил шепотом отец.
- Ох, папа, похоже на то!
- А с тобой что? – указал он на губу.
- Я плохо замазала? – прикрыла я рукой губы. – Да. Так… пустяки. Перепила вчера и ляпнулась. Стыдно-о! – спрятала я голову у отца на плече.
- Ты присмотри за ней, я тебя очень прошу! Мне неудобно как-то, будь моими ушами и глазами.
- Хочешь, чтоб я стучала на сестру? – отпихнула я отца и накинулась на него.
- Нет! Упаси Бог, просто если что…, то ты будешь рядом. Я тебя в этом возрасте с мамкой нашей растил, а Любаша одна – как былинка. Ей женского воспитания не хватает, старшей мудрой наставницы.
- Ладно, что не сделаешь ради родни, – криво улыбаясь, чтобы не было больно, подмигнула я. – Но как присмотреть-то? Ты же её в запрет посадил.
- Я запретил вам…
- Ей! – перебила я.
Не нравилось мне, что он нас под одну гребёнку ровняет.
- Да, ЕЙ на улицу выходить, а о посиделках у нас на лавочке я ничего не говорил. – подмигнул он мне. – Да и Глеб этот вроде бы не плохой парень.
- Спасибо, папуль, ты у нас золото. На речку завтра днём можно сходить? – не теряя момента, когда отец в хорошем расположении духа, спросила я.
- Сходите, а чего ж погода хорошая! Я уже лягу спать, а вы долго не засиживайтесь.
Неужели все мои мечты и желания будут сбываться? Причем, я прилагаю пока минимум усилий, а получаю максимум удовольствия, не считая инцидента с замком. Класс! Как в той песне Антонова:
- Мечты сбываются и не сбываются, любовь приходит к нам парой не та-а-а… но всё хорошее не забывается, но всё хорошее и есть мечта! – напевая, вышла я во двор.
- Любаша, долго не рассиживайтесь! – громко сказал мне в след отец с крылечка.
- Папа! – оглянулась я.
- Это я так, для острастки. Это не тебе, – шепотом сказал папа и улыбнулся.
- Привет всем! – спокойно сказала я, войдя в кухню.
- Добрый вечер, Веруня! – расплылся в широкой улыбке Федька.
Федька - один из восьми моих одноклассников. У него был коротко подстриженный ёжик, простое мужественное лицо, нос чуть с горбинкой, тонкая полоска губ и массивный небритый подбородок. Ничем не примечательная внешность, как и положено для правоохранительных органов. Рост у Федьки был такой же, как и у Глеба, под метр восемьдесят, а вот телосложение крупнее. Сказывается армейская еда и усиленная физподготовка. В школе он был всегда такой тихий, спокойный, даже, можно сказать, незаметный какой-то. Отец бросил его мать, когда Федьке было пять лет. Дядя Юра уехал жить в город к Леркиной матери, но прожил с ними недолго и, бросив через год любовницу с годовалой Лерой на руках, вернулся в первую семью. У них родилась Катька, Федька стал замкнутым, так и не простил отца, но к Лере и к Катьке относился хорошо. Сразу после школы Федька отслужил в армии. Его забрали на следующий день после выпускного вечера. Повестка повергла в шок, всех, включая учительницу физики. На её уроке Федьке «торжественно» повестку и вручили. Когда вошел почтальон и произнёс Федькину фамилии мы все напряглись, а узнав о повестке класс застыл на мгновение в ужасе. Мы тогда с девчонками решили проводить Федьку так, чтобы деревня запомнила. На проводы пришли в вечерних платьях, танцевали и веселились до упаду, а потом ещё поехали провожать в районный центр всей компанией. После армии Федька отучился в институте внутренних дел и теперь занимал пост участкового.
- Привет, Феденька! Как я давно тебя не видела! – поздоровалась я.
Он встал со стула, чтобы обнять и поцеловать меня, но я предупредила:
- Потискать себя дам, одноклассничек, а вот с поцелуйчиками я пока завязала, – прижалась я к нему и, отступив на шаг, показала «своё ранение».
- Привет, героиня! - хитро улыбаясь, сказал Глеб, – Ну, и как ты?
- Спасибо, немного лучше! Хотела уже сегодня утром, собирая клубнику, руки на себя наложить. Представляете, картина маслом: я лежу, вся такая в клубнике, а потом вспомнила! Куртку я тебя так и не отдала!
Ребята весело ухмыльнулись, и я поняла по глазам, что пока надо мной не насмеются вволю – не отстанут. Надо просто перетерпеть! Я села на своё любимое место в уголок и решила принять мужественно «словесное бичевание». Любаша суетилась с чаем и варениками.
- Верунь, ты стала героем дня! – подмигнул мне Федька. – Вернее ночи!
- Заявляю сразу, всё в целях самообороны, – невесело улыбнулась я.
- Понятно.... Если он к тебе ещё хоть раз… - начал Федька сквозь зубы.
- Перестань, кому я такая нужна! Это по пьяни ему взбрело в голову, что мы с ним существа одного вида! Посмотри на нас! Кто он и кто я! – величественно обвела свою фигуру рукой я.
- Так я и говорю…. – замялся Федька.
- Какой-то земляной червяк и красавица астроном! Можно сказать – богиня! – я весело подмигнула. – Я же вся такая не земная, парю в космосе, а он? Брынкина, давай чпокнемся! – передразнила я Женьку. – Я питаюсь только амброзией и нектаром. А этот упырёк? Брынкина, давай дунем косячок! Вот я посмотрю в телескоп, свисну звёздным богам, и они вмиг с ним разберутся.
- Я с ним уже сегодня разобрался, – не сводя с меня, как мне показалось, завороженного взгляда, сказал Глеб.
- Правда? – вскинула я бровь.
- Так это ты его так расписал? – уставился в изумлении Федька. – А я же и думаю, ну, не могла Верка его так уделать!
Глеб молча, но гордо, посмотрел на Любашу, ища в её глазах благоговение.
- Я только два раза его стукнула, - оправдывалась я, - первый удар в пах и ещё два раза по морде.
- Что у тебя было по математике, богиня-астроном? – усмехнулась Любаша. – Один плюс два ровняется два?
- В пах я промахнулась, – скорчила я смешную рожицу, развеселив парней ещё больше. - Федь, - серьёзно спросила я, - а Женька там заявление на меня ещё не состряпал?
- На тебя?
- Ну, мало ли?
- Нет, он теперь пока синяки не сойдут на улицу и нос не покажет.
- Спасибо, - взяв за руку Глеба, поблагодарила я. – Ты мой рыцарь! Я у тебя в долгу.
- «Это первое прикосновение к нему», - мелькнула у меня мысль, - «У него такие горячие руки».
- Я не смог ему спустить. Богиню-астронома в обиду не дам!– обворожительно улыбаясь, ответил Глеб и сжал мою ладошку покрепче.
Любаша расставила чашки с чаем и мы разомкнули неловкое затянувшееся рукопожатие.
– Слушай, Федь, а на меня этот упырь заяву не накатает? – вдруг испугался Глеб, осознавая последствия. - Мне сейчас это ни к чему. Мне для поступления биография чистая нужна, сам понимаешь.
- Нет! Пусть только сунется! Я ему ещё и добавлю, а будет настаивать, пригрожу попыткой изнасилования. Я у него заявление не приму. Получил Жека по заслугам, – сказал Федька и вышел из кухни.
Любаша с Глебом тоже вышли, чтобы собаки не кинулись спросонья на Федьку. Я через окно смотрела, как они обнимаются и кожей ощутила одиночество и разочарование.
- «Подумаешь, стала героем дня! Эка невидаль!» - размышляла я, пока парни курили во дворе. – «Поговорят-поговорят и забудут. Правда неприятно будет, когда отец узнает! Людям свойственно получать наслаждение от копошения в чужом белье, ну, а деревенским - так сам бог велел! А что им ещё делать в их «малонаселённом муравейнике»? Ничего! Пережила уход мамы, переживу и это! Что меня так сегодня раздражает – сама не пойму. Когда уже появится моя подружка Луна. Без неё я сама не своя. Её свет меня успокаивает, её кратеры, вулканы будто бы колыбельная для моей души. Я знаю её светлую сторону как своё отражение в зеркале. Завтра родится молодой месяц и будет мне легче».
Я грустно посмотрела в окно и увидела, что Глеб, обнимая прибалдевшую Любашу, опять наблюдает за мной.
- «Да что же это такое! Он как будто бы принудительно читает мои мысли. Сегодня меня всё раздражает в Глебе. Как он ведёт себя со мной, как лебезит перед Федькой, как разговаривает с Любашей. С таким превосходством и нарочитым сюсюканьем, будто бы моей сестре лет пять от силы. А ей, главное, нравиться. Она заливается румянцем, подводит глазки, кокетничает!»
В ушах зазвенело тоненько и неприятно, откуда-то с речки доносились редкие вскрики ночной птицы, тихие мужские голоса создавали ночной фон. Часы показывали 11 ночи. Мне ужасно хотелось спать. Я невыносимо устала от деревни. Такого напряженного трудового дня у меня давно не было. Спина ломила, ноги гудели, губа саднила, но оставить сестру я не могла.
- Батя заснул! Теперь можно и по венчику хряпнуть! – вошла в кухню Любаша с двухлитровой бутылкой в руках.
- Не-е, мне ещё Глебку домой везти. Я не буду! – заупрямился Федька.
- А я вообще закодированная! – сморщила я свой курносый носик, обычно я кривлю губы, но…
- Брось ты! Ведь ты сам участковый! Кто тебя на бобике проверять будет? – подначивала Любаша Федьку.
- Ну, если только по чуть-чуть… - замялся Федька.
Я терпела и пережидала когда же запал у Любаши кончится и она сдуется так же как и я. Но этого не происходило! Энергия била фонтаном, она купалась в мужском внимании, исполняя роль гостеприимной хозяйки. Но, к моему счастью и облегчению, бутылка опустела и все стали вялые, пьяные и сонные. Я безучастно наблюдала за этой метаморфозой.
Вот чёрт! – спотыкнувшись обо что-то, сказал Федька выходя первым из калитки. – Не видно ни фига!
Он был изрядно навеселее.
- Конечно, ведь вчера было полнолуние, – прижавшись к Глебу, сказала Любаша.
- Сейчас так называемые дни Гекаты, – обронила я, глядя в продырявленный звёздами чёрный бархат неба.
- Это что ещё за хрень! – спросил поддатый и качающийся Федька и стал жаться ко мне, чтобы обнять.
- Аллё! Не шали! – легонько пихнула я его в бок, - Помнишь вчерашнее? Мне с пьяными не в досуг! - и он схватился за решетник. – Геката – это божество, которое в представлении древних греков отвечало за судьбу и различные таинства.
- Откуда ты это всё знаешь! – удивился Федька.
- От верблюда! Я же астроном, а не доярка.
Боковым зрением я заметила, как Любаши недовольно скривила лицо. Ей было неприятно, но, как известно: слово не воробей. Я, чтобы загладить оплошность, продолжала:
– В античные времена считалось грехом беспокоить богиню Гекату с просьбами и мольбами в те дни, когда она предавалась отдыху и занималась своими делами.
- И чё? – спросил Федька.
- А не чё! Двое суток до новолуния и двое суток после новолуния луны на небосклоне нет. Знаешь о таком.
- Ну, и чё! – пьяно уронил Федька голову на грудь.
- О, Боже! Я волнуюсь за тебя, Глеб! Может ты пешочком?
- Всё нормально, сейчас вино отпустит! – пытался утешить меня Глеб.
- А чё здесь так темно? – задал вопрос Федька.
- Фонарь перегорел, – ответила Любаша.
- И новолуние к тому же, – добавила я.
- И глаза у тебя закрыты, - хохмил Глеб.
- Вот завтра будет еле заметный серпик молодой луны. Завтра денежки ей показывать будем, – говорила Любаша, усаживая на задние сидение Федьку. Но тот её не слушал и уже был в отключке.
- А ты, правда, астрологией занимаешься? – спросил Глеб, садясь за руль.
- Если вы нас завтра на речку отвезёте, то я вам прочитаю лекцию о луне.
- А гороскопчик составишь?
- А фонарь починишь? – не упустила момента.
- Конечно.
- Она даже сексуальный умеет! – хихикнула Любаша, опираясь на открытую дверь.
- Правда? – ухмыльнулся Глеб.
- Ну..., - замялась я, - точнее сказать совместимость партнёров узнаю.
- Что мне для этого нужно?
- Тебе? Ничего! А мне надо знать твои данные и вогнать их в мою пограмку и «Олл райт! Христофор Бонифатьевич»!
- Завтра приедем с лампочкой и паспортом, – улыбнулся Глеб, блеснув зубами, как Чеширский кот.
- Паспорт мне зачем. Я же не ЗАГС? Даты рождения будет достаточно, – улыбнулась я в ответ. - Ты довезёшь Федьку?
- Ещё чего! А потом 5 км пешком топтать! Поставлю бобик возле своего дома, а когда этот проснется – Глеб глянул на развалившегося на заднем сидении Федьку, - сам домой доедет. Скажет домашним, что на задании был.
- Глебушка! А куртку! – вспомнила Любаша и побежала в дом.
- Я слышала, ты вчера совершил стремительный полёт в кювет?
- Да… было дело! – усмехнулся Глеб. - Опьянел от компании таких красавиц и не справился с управлением.
- Это был сейчас сарказм? – решила уточнить направление его мыслей я.
- Где? – не понял Глеб.
- В слове «красавиц»! – прищурилась я, как кошка.
- Нет. Что ты! Вы с Любашей хоть и не похожие, но обе очень привлекательные.
- То, что Любаша в самом соку, это понятно! Но вот я? Мягко говоря, не формат.
- Брось ты прибедняться! На комплимент напрашиваешься? – хитро улыбнулся Глеб.
- А что, если так? – начала я флиртовать.
- Ты знаешь какая… - подбирая слова, щелкал пальцами Глеб, - какая-то неземная что ли.
- Пришелец с Луны? – хихикнула я.
- «Хотела комплимент – получай!» – издевался надо мной внутренний голос.
- Я пошутила, Глеб! Амброзию с нектаром на Олимпе я не грызу! Я туда, увы, не вхожа!
- Нет, просто ты как будто бы не отсюда. Как попугай в стае воробьев.
-Попугай- пришелец – это вообще уже триллер! Да, смешно!
- Ты передёргиваешь! Я же образно! Все серенькие такие, а ты разноцветная, экстравагантная, умная.
- Понятно…, попытка комплимента засчитана! На слове «умная», кстати! – увидев бегущую с курткой Любашу, закруглила я наш с ним разговор. - Спокойной ночи, и аккуратней на дорогах! – попрощалась я.
Ругая себя за глупое поведение с Глебом, я сама же себя и оправдывала. Ну, не смогла я себе отказать в удовольствии, побыть с ним наедине хоть пару минут (храпящий сзади Федька не в счёт!) Я намеревалась выяснить, что он обо мне думает. И ещё мне хотелось запомнить его таким, как сейчас: уверенным, сильным, слегка вальяжным, чуточку насмешливым. Господи, пусть он мне присниться сегодня! Или хотя бы мой Витя, но не этот чмошник Женька.
Продолжение следует...
Глава пятая: http://www.proza.ru/2012/03/18/136
Фото из интернета
автор Т. Радионова