Был январь месяц 1943 года. Я работала на закрытом номерном заводе недалеко от станции Бауманская. Мне было в это время четырнадцать лет. На заводе я укладывала в ящики патроны. Завод выпускал военную продукцию для фронта. Мы, подростки, старались в норме угнаться за старшими. Но немец ещё прорывался к Москве и бросал фугасы и зажигалки. На крыше завода стояли бочки с водой и песком, и нас, подростков, часто посылали на крышу тушить зажигалки. Бросишь её в бочку с водой – шипит, гадюка! Или в песок. Многие пацаны обжигали руки, лицо, но всё равно тушили. И помню, от фугасов были трупы (это 42-й год), которые закапывали прямо в сквере, во дворах. Я с ужасом вспоминаю об этом времени. Подростки этих лет много пережили. Много видели.
Итак, 43 год. Работаю на военном заводе. Мне – как подростку – полагался один выходной в неделю. А взрослые вообще работали без выходных, ночевали и ели в цеху.
Мне давали подростковый военный паек: 650 гр. хлеба на день. И я ежедневно отрезала от него кусочек – грамм 150-200, чтобы отвезти в Крылатское маме и маленькому братику. Кроме хлеба давали крупу – 2 кг, сахар – 500 гр., иногда какао вместо сахара, а к праздникам – муку и мыло. Так я за неделю соберу от своего пайка, что-то наберётся. Да тётя от себя что-то добавит. И я каждое воскресенье рано-рано еду к маме, домой, чтобы их подкормить, ведь в селе паёк почти не давали. Как же они меня ждали! И были рады. Братику шёл четвёртый год, когда за войну он первый раз попробовал кусок сахара. Облизав ложку с какао, воскликнул: «Ой, какая кашка вкусная!»
А шла я домой пешком – или от Кутузовки, или с парового поезда с Кунцева вдоль Рублёвского шоссе. Транспорт не ходил.
В сорок втором году пустили по Рублёвке от Киевского вокзала до Рублёва автобус. Он маленький, прямоугольник на 15-17 человек, а набивалось полно. Даже на крышу! Но что самое интересное, сзади автобуса была печка, которая топилась мазутом. И большая-большая труба. Из неё валил чёрный дым. Так ребятня залезут на платформу печки, уцепятся и едут. На одной ноге. Слезут, как черти, черные!
Автобус ходил с шести утра и до одиннадцати вечера. А мне на работу надо было к семи утра. Я в четыре выходила из дома, шла до паровика, до Кунцева, до Белорусского вокзала и метро – до Бауманской или Электрозаводской. Завод посередке был.
И вот начинаю рассказ об интересном. Январь 43-го. Пурга, метель, я вышла на Рублёвское шоссе. Вьюга закручивает, одета плохонько. Бобриковое пальтишко, валенки, шалька и чулочки с гетрами. Рейтузов тогда не знали. Бегу в гору, согнувшись от студёного ветра. Вдруг за спиной вижу притушенные фары и чёрную машину ЗиС.Она тормозит, около меня останавливается. Приоткрыли дверь, а оттуда – тепло!
– Девочка, ты куда в такую пургу бежишь?
– На работу! На паровик спешу, мне к семи надо.
– А где ты работаешь?
– Нельзя говорить, это военная тайна!
Вдруг с заднего сиденья высовывается мужчина в меховой шапке и очках.
– Девочка, садись, не бойся, мы тебя подвезём.
– Нет! Мама не велела к дяденькам садиться в машины.
А он внутри зажёг тусклую лампочку. Я смотрю, а это Вячеслав Молотов, МИНИСТР иностранных дел. Правая рука Сталина! Лицо круглое, белое, в очках. Я его сразу узнала! И по портрету, и так. В то время правительство ездило летом в открытых машинах в Успенское. У них там у всех дачи были, и мы их видели много раз живьём. Поэтому я Молотова сразу узнала. Охраны тогда не было, шофёр и министр.
Как я увидела в машине Молотова, обрадовалачь, не испугалась. А он открывает заднюю дверь.
– Садись сюда, тут тепло, печка.
Я к нему под бок! Свет горит тускло, шторки зашторены. Он спрашивает:
– Ну, как тебя зовут?
– Нина.
– Что же ты так рано, Нина, бежишь на работу?
– А завод с семи утра работает.
– Расскажи, с кем и где ты живёшь?
Я ему рассказываю, что у меня мама, работает на дому, вяжет для фронта варежки и носки, и с ней маленький братик Витя. Я каждую неделю привожу им продукты от своего пайка. Он всё расспрашивал меня, как я работаю, как живу у тёти… Незаметно подъехали к Спасской башне. Шофёр останавливает машину.
– Вот что, Нина, – говорит мне Молотов, – я дам распоряжение, и тебя возьмут в нашу кремлёвскую столовую официанточкой. Будешь сыта, да и маме с братиком на выходной что-нибудь отвезёшь, и ездить тут поближе. И паёк тебе побольше будет. Согласна?
– Я не знаю, как тётя разрешит, – отвечаю.
– Ну, хорошо, поговори с тётей. Вот тебе телефон (пишет). Потом приедешь сюда, в проходную, тебя проведут. Телефон не потеряй! Ждём!
А шофёру говорит: «Довези её до завода».
Еду в правительственной машине по Москве! Подъезжаем к проходной, а она окнами выходила на проезжую часть. Высадил меня шофёр, сказал добрые слова, а я ему рукой помахала. Из проходной охрана всё видела. Я бегу, счастливая, в цех. А время только шесть!
Тётка в цеху ночевала, спала еще. Вдруг к ней прибегает охрана.
– Настасья! Твою Нинку в шесть утра правительственная машина привезла!
– Ты с кем приехала? Ты где была? – кинулась тётя ко мне.
– Тётя Настя, меня Молотов до Кремля довёз! И велел шофёру подвезти к заводу! – радостно отвечаю я.
– А тебя не раздевали? Ничего с тобой не делали?
– Нет. Что ты! Вот, Молотов дал телефон и записку тебе, чтобы ты меня отпустила работать в кремлёвскую столовую!
Тётя Настя эту записку, не читая, вжжик-жжик – в клочки! Взяла какой-то дрын (никогда раньше не била).
– Вот тебе записка! Вот тебе машина! Вот тебе столовая! Больше до весны к матери не поедешь!
Как её ещё не посадили за записку, время-то военное было. Не пикни!
Так я к матери до весны и не ездила. Не пускала тётя. Но как она гоняла меня по цеху, это хорошо запомнила.
Проработала я с ней на заводе четыре года. А в 1945 году меня наградили медалью «За доблестный труд».
Как бы сложилась моя судьба – не знаю – не отколошмать меня тётка в то время. После войны я удачно вышла замуж, жила в Крылатском. Муж работал инженером на Хруничева (раньше – завод Горбунова). И у нас на всё Крылатское, если не на весь район, был мотоцикл с коляской БМВ.
Уже шёл 1953 год. Едем мы с мужем по Рублёвке. В полукилометре от вокзала Кунцево был переезд, деревянный. Остановились мы у переезда – шлагбаум закрыт. Поезда туда-обратно, в 30 вагонов. Когда они пройдут? Стоим, вдруг у нашего БМВ останавливается чёрная открытая машина (был июнь месяц), а в ней – Молотов и шофёр. Он ждал-ждал, когда поезда туда-обратно перестанут двигаться, вышел из машины и ходит туда-сюда. Я на него уставилась. Глаза в глаза! Не узнал! А муж говорит:
– Напомни ему, напомни, как в 43-м он вёз тебя в пургу. (Я мужу об этом случае уже рассказывала).
Но я так и не осмелилась напомнить. А тут открыли шлагбаум, и поехали: он впереди, мы за ним. Тогда – никакой охраны, никаких мигалок, ездили наши правители, как и все.
Молотов тёплым образом остался в моих воспоминаниях. Когда Хрущёв его снял с поста, он был уже старенький. Часто сидел в сквере и читал газету. И сейчас, когда вижу в хронике Молотова, всегда улыбаюсь своим воспоминаниям о войне.
В хрущёвские времена и позднее ругали и хаяли советских правителей. А они столько сделали для Победы! Конечно, как у каждого, были промахи и ошибки. Но у кого их не бывает? Ещё неизвестно, что скажут про наших правителей через 30 лет! Всем не угодишь. Даже в семье. А это было громадное государство!
Мне пошёл девятый десяток, и я удивляюсь, радуюсь, огорчаюсь новым переменам. Может, мы не знали лучшей жизни, нас так воспитали, но при СССР было спокойнее.
Молодёжь, будьте терпеливы и гуманны к старикам. Не дай Бог вашим детям пережить подобное. Войну. Желаю всем МИРА! Удач, здоровья, и хорошего настроения!