Пысьмо с епиграфом
« мисс Райт отворачивается от меня и смотрит на своё отражение в оконном стекле. На отражение своего отражения в своём отражении – между оконным стеклом и чёрными стеклами очков. Все эти Касси Райт уменьшаются в размерах и исчезают в бесконечности.»
Чак Паланник «Снапф»
Можно избежать встречи с сознанием, скрыться в пожирающем часы телеэкране, законсервировать мозг какими то сверхидеями или же мелочной злобой и завистью. День за днём и пр. Знаменно проявившееся, нетерпеливое тогда, теперь еле зримой тенью колышется в лёгком ветерке. Голубая ветхая занавеска. А за окном происходит зима, белое падает на чёрное. Смесь, серая комочками грязь. Чувствуем, что будет дальше. Чуем. Серое месиво застынет морозной ночью, острые грани несостоявшихся волн постепенно сгладятся/сотрутся подошвами пешеходов и покрышками машин. На всё ляжет толстый слой снега, и зазвенят в прозрачном воздухе звёзды. Как такое может не радовать. Да, спокойно живёт, саморождаясь, роясь, чудесно изменчивая зима, ей не требуется твоё/моё осознание, она есть без тебя/меня и может быть даже, это ты/я нуждаешься в её осознании, что бы быть. Нас осознают, мы появляемся, громко кричим.
Громко кричать, быть похожим на гром, уподобляться богу грома, не его звуку, а ему.
Вспоминаю/воссоздаю/придумываю/вру себе – мне нужен я вчерашний. От вчерашнего я горький осадок у сегодняшнего. Найдено начало неприятностей. Я хочу найти его и выбить ему все зубы. Как минимум. Оглядываюсь, потому что не могу не оглянуться, впереди нос, сзади жизнь. Придумал и, кажется, решил так. И только так – поиск света в прошлом! Несказуемо (варится/горит/жжётся) межь ребер желание света! Большой взрыв? Какие красивые цепочки! Но шаг в сторону и вся логика летит к чертям.
И сидит умственный человек, раскинув в недоумении руки и ноги. Кукла. Пентаграмма - пять достоинств куртуазного христианина-рыцаря. Только туманные сгустки вместо надписей. Не сложилось, не столкнулся с окружающим вихрем, не проявился, до сих пор путается, где я, а где он, где оно или вообще – они. Народ. Народ в красочных картинках, народ, разложенный пасьянсом на неустроенной земле. Несуществующий народ и явная для карася, угроза. Желтая, чёрная, всякая хитрая и особо интеллектуальная. Враги. Куда ни кинь, везде клин. Обсели, суки! Хочу иметь. Всё, вплоть до сухой могилы. Яма удивлён – он в обиходе, что скажет Ями? Почему-то представляется пушкинской Пиковой Дамы «старушка». Она раскладывает пасьянс. Смотрит на карты, устало откидывается назад, присыпает, расслабленно падает/опускается вниз ещё не увядшая рука (рука видна вся, от округлого плеча, до конца), пальцы лениво перебирают итальянские чётки – двенадцать черепов, бесхвостый кот заинтересованно трогает их лапой, «старушке» снится нечто приятное, она легко улыбается. Так поиск вчерашнего я приводит к потере самосознания и такому кладу, как эта «старушка». Женщина в возрасте. Он сказал о ней: ни о чём! Его интересуют глазастые ноги, они мечут в него острия «хочу» и он быстро теряет человеческий облик. Ненависть, не до конца, так, на четверть часа, или как? Она врёт, что простила? Нечего было бить её! Ну и что, что застал с Другим, обидно, что этот другой старше. Затаилась… Взаимоотношения. Потом он её бросил и долго, целый месяц, а то и два не хотел секса. И намного дольше ощущал кайф свободы. Но где ты? Женщины это конечно хорошо, но стоило бы ответить - где ты? В машине. Он едет, куда то. В тепле зимой, в холоде летом. Сытый, довольный, отдельно от всех. Всё, что было написано дальше, истлело за ненадобностью. Та самая, пожелтевшая страница рассыпалась под ногами мухи. Мухи с громадными глазами, отражающими всю комнату, «старушку», карты, кота, зелёную лампу. Лампа светит прямо мухе в глаз. Потому что она сидит там, где у лампы дырка для оттока горячего воздуха. Муха ползает, и на потолке возникают прелестные тени. Наверно мухе очень хорошо. Умственный человек это ощущает своим животом. Он витает вокруг мухи и особенно рад тому, что из всех привязанностей, с которыми он совсем не успел разобраться при жизни, у него осталась одно лишь жадное внимание к любому живому существу. И его нет, пока нет мухи, потому что кот не интересен, он прост и глуп, «старушка» до сих пор спит. Вот муха улетит и он с ней. Путешествие Нильса с Аккой Кнебекайзе. И когда он был маленький, он был, потому что были гуси.
Был ли мальчик? Был гусь без крыльев. А потом его узнала мама, но только тогда, когда он стал большим, человекообразным, уже не гусем.
Поющее белое-белое яйцо, острой частью вниз, не шелохнётся ни разу, хотя ветер с дождём, море бушует, а само яйцо на верхушке колена, там, где чашечка и всё вокруг конечно кружится и не падает, не знает усталости. « Старушка» спит в море, видно её колено, на нём яйцо, и сама она чему-то приятному очень мило улыбается, море гладит её груди, хотя, со стороны, может показаться, что море сурово. Может показаться, что море ледяное. Может быть, а может и не быть. Летят утки, ветер свищет…