Кто такой этот Милютин – я так и не поняла. Тётя Шура высказывала предположение, что был ещё до войны такой лётчик, совершил какой-то перелёт, вот в честь его и назвали. Теперь сад называется детским парком на Покровском бульваре. Каким-то чудом устоял он в девяностые годы, хоть и облизывались на него лихие разрушители, а в нулевые – даже весьма преобразился: вместо полуразвалившегося, похожего на сарай помещения, построили очень симпатичный деревянный домик с просторной мансардой. И не для фитнес-клуба с сауной, а для детей. Занимаются они там в разных студиях, (кружках, как их раньше называли.) И сама территория сада преобразилась: повырубили много больных деревьев, понасадили немного новых, навезли газонной травы в рулонах, оградили газоны металлической оградой, обустроили спортивную площадку и эстетический уголок. В уголке этом (бывшей клумбе) лежит куча больших и малых камней. А между ними как-то раз, в день открытия, прожурчал ручеёк. Уж не знаю, почему ручеёк получился таким одноразовым. Наверное, мода такая пошла на всё одноразовое. Культура у нас теперь, говорят, одноразовой стала. Зато – глобальной. Даже сад камней до нас из Японии долетел. У нас ведь страна маленькая, бедная, полюбоваться не на что, вот для эстетического воспитания наших бедных детей и положил кто-то на клумбу эти камни.
Будет брюзжать-то! Вон, дети как рады, что в студиях занимаются! И мамы рады, что за время занятий успевают по магазинам пробежаться. Только бы не прикрыли эту красоту. А то, кто его знает, может какой-нибудь мудрец решит, что детям и без детского парка хорошо, у наших детей на Рублёвке полно всяких обустроенных гектаров, зачем им ещё и парк в загазованном центре Москвы? Ой, не дай Бог! Спаси и сохрани, Господи!
…Наши кружки (студии) располагались в домах пионеров. А в сад Милютина мы ходили гулять. Я больше всего любила карусели. Одна карусель – для самых маленьких. Она была похожа на шляпу волшебника: высокий конус-тулья посередине и сиденья-поля. На них мамаши сажали своих малышей, цепко держащихся за ручки, укреплённые на сиденьях, и тихонько раскручивали карусель, толкая её за те же поля-сиденья.
Другой каруселью часто завладевали большие мальчишки. Держась за высокие металлические поручни, они бежали, разгоняя её со всей силой, а потом впрыгивали на низкое кольцо-приступку и крутились, пока карусель не замедляла ход. Когда мальчишки уходили, тоже самое проделывали и те, кто был помладше, только по своим силам. Разогнавшись, можно было и посидеть в серединке, но сидеть было не так интересно, мало кто сидел. А спрыгивать на ходу, держась за поручень, разгоняться и снова впрыгивать – вот это здорово.
Горки я тоже любила. Они были крутыми, высокими, покрытыми линолеумом. Рядом с лесенкой лежала куча рогожек. Мальчишки в длинных брюках скатывались и без рогожек, а те, у кого ноги были голыми, садились на рогожку. Про качели я уж не говорю, их было предостаточно, самых разных.
В одном месте был огороженный уголок для малышей. Там стояли две огромные песочницы и ряды лавочек. Вдоль ограды росли жёлтая акация и деревья: ясени, клёны, тополя, поэтому весь уголок покрывала кружевная тень.
Мамаши с колясками восседали на скамейках вокруг клумбы, (той, где теперь лежат камни). Клумбу покрывали: белый душистый табак, бордовые собачки, оранжевые бархатцы, синие анютины глазки и, по самому краю, бело-розовые маргаритки. В центре высился вазон, с которого свешивались жёлтые настурции. Скамейки укрывались в тени персидской сирени. Персидской сиренью были усажены многие бульвары и скверы потому, что на букеты её не ломали.
Во второй половине шестидесятых годов весь кустарник в саду Милютина вырубили. Сад Милютина, открытый в 1934 году как место отдыха трудящихся, приобрел в это время статус детского парка, поэтому кому-то из высокого педагогического начальства пришло в голову, что в кустах могут прятаться злоумышленники и распиватели спиртных напитков, что, разумеется, недопустимо. Вдоль дорожек понаставили гипсовых пионеров с горнами, книжками и другими воспитательными атрибутами.
Длинное, похожее на сарай здание, построенное в тридцать четвёртом и снесённое, наконец, в нулевые годы, сначала использовалось как о-о-очень дешевый летний кинотеатр и бесплатный лекторий. Потом в детском парке Бауманского района, как стал называться сад Милютина, организовали секцию фигурного катания. Зимой на месте теперешней спортивной площадки заливался каток, а бывший летний кинотеатр превратился в раздевалку и тренировочный зал. Но лёд на катке был неровным, время от времени подтаивал, пол в тренировочном зале тоже был неровным, дети падали, мамаши были недовольны, (секция, между прочим, была платной, двадцать рублей в месяц, плюс четыре разных формы, такая обувь, сякая обувь…) В общем, просуществовала она недолго.
А в годы моего детства зимой по трём аллеям сада Милютина устанавливались три деревянные горки: маленькая, средняя и большая. С маленькой скатывались малыши на картонках, со средней катались на санках, а с большой… большие отважные мальчики и девочки неслись на коньках и на ногах! А уж если все смельчаки сидели на уроках, можно было прокатиться с большой горки на санках. Я даже несколько раз прогуливала школу в первом классе, чтобы доставить себе такое удовольствие.
Летом в саду Милютина работала игротека. Здесь можно было бесплатно взять какую хочешь настольную игру и играть, пока не надоест. Выбор был большим. Если приходила с друзьями, брали игру на всю компанию. А если случалось придти одной, то за игрой можно было с кем-нибудь познакомиться и подружиться. Я таким образом приобрела себе много друзей. Правда, не надолго. То придут, то нет, то уедут куда, а то и вовсе переедут в спальный район… Посередине игротеки росло огромное дерево (по-моему – дуб). В крыше устроили специальную дырку, сквозь неё дерево и росло. Во время дождя вода стекала в земляное углубление у корней. Если столик рядом с деревом был свободным, я садилась играть за него. Мне казалось, что это дерево было хозяином игротеки: от него зависела удача в игре и мирные взаимоотношения игроков.
Фильм «Покровские ворота» запечатлел эстрадную ракушку и огороженный пятачок, действительно существовавший в саду Милютина. Только куплетист из фильма и его солидная аудитория – явление, скорее характерное для довоенного времени. В годы детства мне таких куплетистов встречать не приходилось. А огороженный пятачок в годы моего детства был девчоночьим царством, мальчишки сюда редко забредали . А мы с девчонками играли здесь в «испорченный телефон», в «садовника», ещё в какие-то подобные игры, я уж не помню. Массовики-затейники обычно собирали здесь свою аудиторию, тоже, в основном, из девочек, загадывали загадки, проводили конкурсы, распевали песни, слова которых были написаны большими буквами на рулонах, массовики подряжали держать их кого-нибудь из мамаш. Зимой на пятачке заливался каток для малышей. Кто был постарше, ходили на Чистоки.
Правда, вскоре после съёмок фильма, и эстрада, и ограда, и кустарник, разросшийся вдоль неё, были ликвидированы. В восьмидесятые годы уже началось разрушение, набравшее обороты в девяностые. Голая закаменевшая земля, сломанные скамейки, чахлые деревья, песочницы с жалкой кучкой грязного песка, облезлые качели для самых маленьких, черепашки для лазания, по которым никто никогда не лазил, да карусель с четырьмя сиденьями для малышей, которую установили уже сломанной. И уже мало кто знал, что парк назывался когда-то садом Милютина.
Однажды я пришла сюда, пристроилась на сломанную скамейку и попыталась уловить призрачные картинки детства в унылых и пустынных очертаниях новой действительности. Я пыталась вспомнить историю, эпизод, случай, что-то, что можно было бы чётко описать и определить – почему так хорошо было гулять и играть здесь. Но ничего конкретного я вспомнить не могла. Мелькала перед мысленным взором пёстрая карусель этого счастливого места, сплошным ярким мазком рисовалась череда времён года, короткими вспышками на мгновенье проявлялись голоса и лица… И вдруг согрелось сердце, вернулась надежда и куда-то пропали сломанные скамейки, чахлые деревья и голая земля…
Осенью 2002 года я пришла в преображённый сад и села на новую скамейку примерно там же, где в 1987 году с грустью вспоминала своё весёлое детство. Не напрасно, значит, повеяло тогда теплом надежды. Совсем не так теперь всё устроено, как в моём детстве, но ведь не для меня же и устроено. Вон дети бегают. У них другие игры. Им нравится. Хорошо, если когда-нибудь согреет их сердце радость воспоминания и донесётся из детства тепло надежды.