Вслед за Новым годом потянулись многодневные пыльные бури, которые здесь подолгу висят в воздухе и по-арабски называются ««хамсин», что многозначительно означает 50, то ли дней, то ли штук. Солнце становилось белым, как луна, мельчайшая пыль въедливо проникала сквозь все смоченные занавеси и повязки, и наш доктор, покряхтывая, говорил:
- Еще неизвестно, чем все это нам потом обернется...
Погода придавила все вокруг, и мы с Эльхам притихли и никуда не показывались. Только вели грустные разговоры, или она куда-нибудь надолго уезжала.
Но все равно в один из этих сумеречных дней к нам в комнату зашел ветеран Байков с загадочным лицом сфинкса, только не таким побитым, и грустно присел около меня.
- Где язык учил, Дмитрий? – спросил он своим тихим бесстрастным голосом, глядя на коричневую пелену за окном.
- В инязе, на курсах. А что? - И я вспомнил, как радовалась за нас декан нашего факультета, что мы здорово усвоили материал и теперь сумеем с успехом применить свои знания на практике.
- Неплохо говоришь, - скупо похвалил Байков, не отводя взгляда от окна, будто там было интересней. - Только будь поосторожней. Переводчик, как сапер, ошибается один раз. Но саперу хорошо – он тут же мертвый, а у нас после ошибки все только начинается – сначала до самолета пинают сапогами здесь, а потом в Москве еще из задницы ремни делают. Был у меня приятель, любитель высшего пилотажа, беседовал как-то с двумя иностранками в посольстве, а потом встал и сказал: «Прошу прощения, милые дамы, но мне надо на минутку выйти, чтобы обнять своего старого друга, с которым в ближайшее время я надеюсь вас обязательно познакомить…» И все было бы хорошо, и дамы в нетерпении оглядывались, с кем это их познакомят, пока вдруг не увидели, что он зашел в туалет.
Мораль была ясна – не интригуй окружающих загадочным поведением, а то даже твоему посещению туалета будет придаваться особый смысл.
И Байков встал, не глядя на меня и не дожидаясь аплодисментов, потому что называл их «эхом прозвучавшей пошлости», и важно пошел к дверям, как бродячая мировая загадка.
А мне захотелось рассказать ему историю, которую поведала нам преподавательница английского, бывшая жена дипломата, которая видела все своими глазами. Там тоже была мораль – хоть кончи дипломатическую академию, а все равно попадешь в неловкое положение.
История была о том, как в одну из стран приехал новый китайский посол, и жена английского посла первой захотела завести с ним знакомство. И на приеме, который давал китайский посол по случаю своего приезда, жена английского посла тут же завела с ним беседу:
- Господин посол, я очень рада с вами познакомиться! Я всегда интересовалась Китаем, и даже моя бабушка жила там некоторое время. Она оставила мне свой медальон, который я всегда ношу. Вы не могли бы мне прочитать, что там написано?
Посол поглядел на переданный ему медальон в виде роскошной золотой монеты, улыбнулся и сказал:
- Мадам, я с большим удовольствием скажу вам это как-нибудь в другой раз.
- О, господин посол! Вы меня так заинтриговали! Умоляю, скажите мне сейчас же!
Их уже обступили другие дипломаты – разговоры с восклицаниями всегда притягивают. Китайский посол посмотрел вокруг, опять улыбнулся и сказал:
- «Если вы хотите, мадам, то тут написано: «Проститутка из Гон-Конга номер 35».
Бедного посла и несчастную послицу убрали из страны в 24 часа. Так что за границей любому может достаться на орехи.
В дверях Байков столкнулся с Эльхам.
- О! Витя! Как дела? – обрадовалась она.
- Дела… нус-у-нус* /- половина на половину/, - скромно ответил Байков.
- Что такой? Пачему? Мистер Стомихеев ругает?
- Мистер Стомихеев меня ругать боится… - с достоинством ответил Витя.
- Да? – улыбнулась Эльхам. - Не считает ли мистер Байков, что мистер Стомихеев «у него в кармане»?* /-англ. выражение/
- В моем заднем кармане… - сказал Байков, гордо похлопав себя по толстой заднице, и торжественно вышел из комнаты.
Эльхам посмеялась и села за свой стол. Потом посмотрела на меня и сказала:
- Сегодня - the day of Valentino...
- А что это за день? - спросил я, впервые услышав о таком. – В этот день всегда летит пыль?
- Это день всех влюбленных, Дима... Так звали одного молодого священника, который за деньги венчал всех подряд - явно и тайно - и кого можно, и кого нельзя. И влюбленные со всех сторон съезжались к нему, как на ярмарку.
За это его посадили в тюрьму, но он и там не унимался – обвенчал хромую дочь тюремного сторожа со слепым сыном начальника тюрьмы. Тут уж у всех терпение лопнуло, и его приговорили к смертной казни…
- А на эшафоте, - не вытерпел я, - пока его раздевали и раскладывали, он еще пытался пристроить красивую дочь палача за одноглазого судебного пристава…
Эльхам улыбнулась:
- В Ираке много любви, Дима. Даже у нас, на контракте. Вадим и Сафия влюблены друг в друга. Вчера, когда они уехали вдвоем в поле, он сказал ей, что никогда еще не встречал такой удивительной девушки, как она...
Вадим и Сафия одни без шофера – Сафия для этого очень упорно, с риском для жизни, выучилась водить - уезжали на полдня в пустыню в рабочее время, а вне работы не встречались и не виделись. Вадим весь вечер играл в волейбол, а Сафия сидела дома и прятала от всех свое счастливое лицо. Приличия были соблюдены, а пустыня мудро помалкивала.
А я делал сальто и стойки на голове перед всей Амарой, и те, кто не успевал увидеть этого сами, получали гораздо большее удовольствие, потому что пересказ моих выступлений был намного богаче.
Даже наша Чапа, та самая черная сука, жизнь которой не стоила и медного филса, потому что ее постоянно разыскивала арабская полиция, и то, лежа утром под кустиком и зорко оглядываясь по сторонам, при виде меня начинала иронично скалиться и отворачивать морду в сторону! И мне казалось, что я, как доктор Айболит, начинаю понимать звериный язык, потому что внятно слышал за спиной ее едкие насмешки.
- А ты помнишь Халису? – спросила меня Эльхам. - Ты с ней работал в Багдаде.
Откуда она все знает? У них прямо женское агенство новостей и взаимопомощи по всей стране!
- У нее роман с мистером Камалем... – продолжила Эльхам, - и теперь они тоже не знают, что делать. Его жена, моя хорошая подруга, приходит ко мне, жалуется и плачет, и я успокаиваю ее, а потом приезжает Халиса, плачет и жалуется, и я ее утешаю, а потом приходит Камаль, жалуется и спрашивает, что ему делать, и я говорю с ним… А потом я остаюсь одна, сижу и думаю, что же делать мне самой…
- И как же ты управляешься, с ними и с нами?
- Не знаю, но они все благодарят меня… А Камаль несколько дней был очень расстроен, пока от всех этих переживаний не сбил машиной человека в Самарии. Тогда он сразу же пришел в себя и помчался прятаться в полицию, и просидел там в калабуче* /-тюрьма/ три дня. Здесь так делают. Три дня - это разрешенный срок действия кровной мести. За это время родственники того, кто сбил, налаживают контакты с родственниками сбитого, смотрят, куда идут дела, и каков может быть исход, и какая может быть компенсация. Какой смысл кого-то убивать?..
Я видел здесь процесс наезда на пешехода: визг тормозов, удар, машина останавливается, человек лежит – и вся улица кидается на водителя, как на исчадие ада, готовая забить его камнями и загнать обратно под землю. Поэтому водители здесь очень осторожны, а пешеходы самоуверенны. Особенно дети, будто это статья дохода местной бедноты. И когда я смотрел на двух-трехлетних карапузов, играющих в пыли на самой обочине, я замечал, что остались лишь те, кто бегает на своих кривых ножках только вдоль дороги.
- И что теперь? – спросил я, вспомнив, что недавно Камаль снова появился в офисе и вежливо со всеми здоровается.
- Теперь у него меньше любви, – улыбнулась Эльхам. – Он больше сидит дома с женой, а любовь бродит обиженная по поселку… А когда любви некуда деться… она бросается на приезжих иностранцев! - засмеялась Эльхам.
Но мне не смеялось. Эльхам, чувствуя, что сегодня мне хуже, чем ей, попыталась развеселить меня, спрашивала, что со мной, а я ломался и отвечал, что сам не знаю, и переводил ей это как nonesence. Она задумалась, хотела что-то сказать, но за ней пришли, и она уехала, одарив меня на прощание недовольным, но милым взглядом.
А я стал еще грустнее, потому что чувствовал, что стал неинтересным брюзгой, да еще с женой, детьми и безобразным поведением, и она меня от расстройства бросит, ведь вокруг полно холостых прекрасных остроумных мужчин, которые, почувствовав мою слабину, кинулись со всех сторон в атаку на нее.
Тут пришла Амира, еще одна девушка-инженер из новоприбывших, и сказала, что едет смотреть, как отсыпают перемычку плотины. Перемычки были по моей специальности, и я решил поехать с ней, потому что сидеть тут брошенным Эльхам было невыносимо.
Мы подъехали к берегу почти уже родного Евфрата. Попросить реку, чтобы она подвинулась – не так просто. А уж изменить ее русло - тем более. Реки любят делать это сами, своенравно и иногда даже в один сезон. Попробуй ее тронь в паводок! Надо выбирать время, когда она спокойна и покладиста. Сейчас в Евфрате были самая низкая вода и скорость течения. Многоводным он будет летом, когда начнут таять снега в горах Турции.
Это известно потому, что вдоль реки устраивают водомерные посты и наблюдают за ней десятилетиями, каждый день аккуратно записывая в журнал уровень и скорость воды. А про людей таких записей не ведут. И нигде нельзя прочесть, что такая-то гражданка или гражданин выходят из берегов по нескольку раз в год по таким-то праздникам, вплоть до полного буйства весной или осенью. Это считается конфиденциальной информацией, то есть такой, которая открывается сама внезапно, и в неподходящее время.
Мы с Амирой ходили на ветру по краю земляной перемычки, которая метр за метром отсыпалась самосвалами в воду. Внизу недовольно ворчала сжатая река. Ей было нехорошо и непривычно, ну, прямо, как мне. Еще бы! За перемычкой, отхватившей половину русла, возведут бетонные сооружения. Потом перегородят вторую половину реки, а первые перемычки разберут, и воду пустят между бетонных устоев, которые успеют к тому времени построить. Вот тут-то река все поймет и взвоет! Но будет уже поздно. Бетон выдержит все ее потуги, а огромные железные ворота-затворы будут диктовать ей, что делать.
По небу вдруг быстро пролетел клочок прорвавшейся тучки, отбиваясь от солнца и ветра, и капнул передо мной двумя последними малюсенькими капельками дождя. И я от тоски сказал:
- Амира, а в Москве бывает вот такой дождь! - и показал ей размер капель величиной с большую виноградину.
Амира, наверное, не была сильна в дождях, не уважала их за бестолковую редкость, сочла мои слова враньем и решила, что лучше промолчать. А я все пытался уверить ее и себя, что это правда. И когда я выговорился про Москву, мне стало легче, ветер утих, и я вернулся в офис успокоенный. И уже без дрожи загадывал, придет ли Эльхам до конца работы, или нет. И когда ребята стали собираться и уходить, а я еще задержался на всякий случай, она ворвалась в комнату, как ветер с улицы, и тут же накинулась на меня:
- Дима! Что все это значит? Я сейчас встречаю Амиру, рассказываю, какой ты сегодня был расстроенный и грустный, а она мне говорит, что вы ездили с ней на створ, и ты ей с жаром рассказывал про московский дождь!.. You cheat me!..* /-Ты обманываешь меня!/
- Эльхам, - сказал я, почему-то радостно улыбаясь. - Я никогда в жизни не стану тебя обманывать, но, ей богу, в Москве бывают такие дожди!..
Ее взгляд был просто смертельным от сладости. Наслаждаясь им, я не мог отвести глаз, пока она так же стремительно не вышла из комнаты. Ее ждала машина. Она примчалась сюда на минутку, только чтобы сказать мне это.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/02/13/1030