МОИ ЖЕНЩИНЫ. Декабрь. 1961. Гришкина горка.
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").
Новая учительница вскоре научилась держать нас на расстоянии…
Мы все ещё по уши были в неё влюблены, наши девчонки не отходили от неё ни на шаг, а мальчишки ревниво следили за каждым её шагом, но некоторые уже начали почёсывать свои «репы», получая от «Голубки» сложные домашние задания…
Новая учительница не только учила нас, но и требовала учиться. Эти требования вскоре охладили наш пыл и сильно озадачили.
Некоторые стали получать «двойки».
Первый прилив отличной успеваемости сменился отливом в нашем общем настроении…
Теперь уже никто особенно не рвался к доске отвечать, чтобы постоять рядом с «Голубкой», подышать её духами, заглянуть ей в глаза и получить её одобряющую улыбку.
Теперь большинство ребят и девчонок усиленно корпели над учебниками, зубрили и повторяли уроки, чтобы ответить и сделать урок, как того требует новая учительница. При этом её требования были уже не шутейные…
Новая учительница требовала от всех и каждого из нас знания всех звуков и букв русского алфавита, умения отличать произносимые звуки от записываемых букв. Она заставляла нас хором и по отдельности произносить правильно звуки, устраняя «проглатывание» звуков и слов, шепелявость и картавость некоторых.
Упражняясь в произношении букв русского алфавита и слов, мы сами «изобрели» знаменитое шутливое звукосочетание, которое помогало нам справиться с этими упражнениями и теперь к случаю или без случая вставляли в разговор: «А-бэ-вэ-гэ-де! Ё-кэ-лэ-мэ-нэ!».
Особенно нравилось это «ё-кэ-лэ-мэ-нэ», которое было похоже на взрослое ругательство, но не грубое, а весёлое и смешное.
К этому «ругательству» я про себя добавил только: «У-фэ-хэ-цэ-че» и «Э-ю-я!».
Это самое «эюя!» звучало, как сокращённое «Это же я!» с хулиганским выпячиванием нижней челюсти, чтобы было более значительно, авторитетно и страшно.
«Ё-кэ-лэ-мэ-нэ!» вскоре превратилось в школе в самое распространённое звукосочетание, которое выражало буквально всё: восхищение, восторг, изумление, удивление, недоумение и ещё массу различных чувств и ощущений.
«Голубка» знала о нашем увлечении странными звукосочетаниями и безуспешно пыталась бороться с нами, всё круче повышая свои требования к нам.
Она требовала от нас, чтобы мы правильно называли твердые и мягкие согласные звуки в слове и вне слова. Чтобы мы правильно обозначали при письме мягкость согласных звуков гласными буквами (е, ё, и, ю, я) и мягким знаком. Чтобы правильно различали звонкие и глухие согласные звуки. Чтобы определяли место ударения в слове и выделяли ударные слоги; производили устный звуковой анализ слов типа «шар», «сон», «лиса», «усы», то есть вычленяли звуки в словах и определяли их последовательность в слове. Чтобы правильно вычленяли слова из предложений или правильно, без искажений писали строчные и заглавные буквы и соединяли буквы в словах.
Она требовала, чтобы мы правильно списывали с доски, плакатов или учебников слова и предложения, написанные печатным и рукописным шрифтом, чтобы грамотно (без пропусков и искажений букв) писали под её диктовку слова, предложения из 3-5 слов, написание которых не расходится с произношением, а так же самостоятельно составляли и записывали 2-3 предложения на определенную тему или по рисунку-картинке.
Особенно рьяно «Голубка» занималась с нами речевым этикетом: правильным произношением слов и выражений приветствия, прощания и человеческого общения.
Вот эти уроки были одними из самых любимых всеми нами.
На них мы играли с нашей новой учительницей.
В эти минуты мы очень любили её, так как она превращалась из строгой учительницы в совершенно разных людей.
То она изображала старенькую бабушку, то дедушку, то хулигана, то героя, который спасал бабушку, переводил её на другую сторону улицы.
Особенно смешно было смотреть, как «Голубка» изображала хулиганов. Она делала это совершенно неумело. Наши ребята катались по партам и падали на пол от смеха, глядя на её попытки говорить по «фене».
Многие из нас могли бы её научить такому!..
Я не участвовал в этом повальном смехе над учительницей. Мне нравились её уроки речевого этикета. Я очень хотел научиться говорить правильно.
Я хотел общаться с людьми так, как умела говорить и общаться моя мама. Она в совершенстве владела словом, интонацией и паузой в разговоре и общении. Иногда её пауза, молчание были красноречивее всех слов на свете…
Однако требования новой учительницы охладили наше отношение к ней.
Мы привыкли к «Голубке», она стала нашей, мы включили её в свою компанию и теперь уже с недоумением смотрели, как ею восхищаются ученики их других младших классов.
Они ещё не знали, как «Голубка» жёстко умеет спрашивать с нас. Теперь учёба нам давалась с трудом и испытаниями и только изредка походила на игру.
Наша «Голубка» понемногу начала терять терпение, не выдерживала тупого стояния некоторых мальчишек перед большими школьными счётами или упорного обиженного молчания девчонок у доски.
Она стала срываться на окрики…
Это ещё более усиливало упорное молчание и сопротивление учеников.
Было такое ощущение, что она устала заниматься с нами, что мы ей немного надоели своей любовью и опекой.
А тут ещё я со своим хроническим тонзиллитом…
Декабрь 1961 года добавил мне простуд и насморка. Каждые 10 минут я вынужден был либо смущённо сморкаться в необъятный носовой платок-салфетку, либо проситься выйти в туалет, где мог свободно и трубно высморкаться в раковину.
Если я этого не сделаю в нужное время, то в моей носоглотке набиралось столько слизи, что я задыхался.
Кроме этого у меня воспалялись миндалины. Дышать становилось невмоготу…
Когда «Голубка» была в хорошем настроении, то отпускала меня по первому обращению к ней, а когда сердилась, то совершенно не замечала моей вытянутой руки.
Я не чувствовал себя виноватым за чужие ошибки и невыученные уроки, поэтому очень обижался и страдал.
Ребята давно уже привыкли к моим сморканиям, но некоторые девчонки с отвращением морщили носики, когда я вынужден был трубно и смачно сморкаться в платок.
Особенно их раздражало, как я нарочно внимательно разглядывал сопли в платке, медленно его сворачивал и прятал в портфеле…
Друзья хихикали, а девчонки нервно отворачивались от меня в разные стороны.
Я страдал, но ничего не мог поделать. Что поделаешь? Хронический тонзиллит…
Однажды «Голубка» совсем сорвалась на крик, распекая нерадивого ученика.
Она сначала «прошлась» по нему, по его упорной бестолковости, потом по всем другим неуспевающим ученикам, потом вообще по всем нам, которые «достались ей в наказание».
«Голубка» сильно разволновалась и рассердилась. Её красота сменилась чем-то неприятным, сварливым, страшным.
Её глаза горели пламенем гнева. В этот момент она чем-то напоминала красивую, но страшную ведьму.
Класс опешил и в абсолютной тишине «пережёвывал» её последние слова-упрёки и обвинения. Нас так культурно и изощрённо никто ещё не обзывал и не ругал. Меня в том числе…
Слова «Голубки» были не похожи на привычные школьные и уличные ругательства но, даже не понимая значения некоторых слов, мы все чувствовали, что они очень обидные и затрагивают нечто большее, чем наше желание и умение хорошо учиться.
Нас оскорбили…
В классе повисла «мёртвая» тишина.
Учительница стояла у окна, повернувшись к нам спиной. Плечи её вздрагивали.
Мы украдкой переглядывались. Я видел недоумённые, растерянные глаза моих школьных товарищей.
Почему-то практически все ребята и девчонки вдруг повернулись ко мне…
От их немых вопросительных взглядов у меня ещё больше покраснели щёки. Я подумал, что учительнице надо что-то ответить. В ушах ещё звенели её визгливые оскорбительные слова…
Я молча достал свой знаменитый носовой платок и под одобрительные, уже почти смешливые взгляды ребят и девчонок, медленно поднёс его к своему курносому носу.
Такого трубного и смачного сморкания класс ещё не слышал!..
Как только накопившаяся масса соплей с раскатистым взрывом покинула мой нос, вслед за этим раздался взрыв всеобщего хохота.
Напряжённая тишина в классе раскололась таким разнокалиберным хохотом и гоготом, что учительница пулей выскочила из класса, а мы все, в том числе и я, бесновались, прыгали, стучали крышками парт и хохотали, хохотали, хохотали…
Наш смех прервал школьный звонок.
Мы гурьбой высыпали в школьный коридор, где весть о том, как мои сопли наказали нашу любимую учительницу, немедленно разнеслась по всей школе.
Смех, хохот и весёлый шепот ещё долго разносились по школе, а мне уже было не до смеха.
На меня приходили поглазеть…
Ребята ощутимо хлопали меня по спине и плечам. Девчонки впервые с любопытством смотрели на меня, загадочно улыбались и шушукались. А я мечтал вновь стать невидимым, незаметным и никому неизвестным учеником.
Будь он неладен этот хронический тонзиллит…
Мы все с опаской ждали возвращения нашей учительницы, особенно я. Мы ждали, что она нам отомстит.
Ребята не сомневались, что месть будет всем и это будет страшно, но ничего такого не случилось.
«Голубка» вернулась к нам совершенно другим человеком.
Она просто стала деловитой и простой, такой же, как все учителя.
Теперь она спокойно вела уроки, интересно рассказывала и объясняла, терпеливо занималась с нами, вызывала к доске, задавала домашние задания и ставила справедливые оценки.
Она продолжала улыбаться нам красивой доброй улыбкой, но её глаза потеряли ту неотразимую живость, которая делала её любимой всеми нами.
Теперь, после того, как она переборола себя и прекратила говорить нам обидные слова, мы стали её уважать.
Она стала нашей учительницей, а мы её учениками. С этого момента она потеряла своё прозвище «Голубка» и мы стали звать её по имени-отчеству…
Жизнь и учёба 2 «А» класса продолжалась.
Вскоре наша любимая учительница была замечена в компании с мужчиной.
Они весело улыбались друг другу, никого не замечали и спешили куда-то по заснеженной улице. Они то и дело скользили на заледенелых дорожках и со смехом поддерживали друг друга.
Девчонки из нашего класса, видевшие эту счастливую парочку, немедленно рассказали об этом всем, кого это интересовало.
Практически все ребята, в том числе и я, отнеслись к этому спокойно, по-житейски.
Женщина молодая, ей надо выходить замуж, она имеет право влюбиться в кого захочет.
Девчонки восприняли счастье нашей учительницы как потерю чего-то очень важного для них. Они никак не хотели терять повышенную заботу и внимание, которым наша учительница одаривала своих любимиц.
Девчонки стали следить за нашей учительницей и ревниво обсуждали каждый её шаг, наряд, выражение лица, выскакивание из класса к телефону на зов из учительской комнаты.
Ревность девчонок доходила до того, что они «разведали» практически всё о женихе нашей учительницы: где и кем он работает, где живёт, кто его родители, чем он увлекается и как ухаживает за нашей учительницей.
Сложился даже небольшой кружок девчонок, которые скрытно следили за нашей учительницей и её «женихом», дежурили у подъезда дома, где они жили.
Наши девчонки старались и нас заставить следить за учительницей, но я заявил, что «слежка – это вторжение в личную жизнь человека и является преступлением».
Эти слова сказал мне отец, причём очень сердито и грозно, когда я вскользь рассказал ему о поведении нашей учительницы и наших девчонок. Отец ещё кое-что добавил, но эти слова я не мог передать девчонкам и ребятам…
Ребята из нашего 2 «А» класса наотрез отказались следить за учительницей и её женихом, но охотно слушали их рассказы о приключениях влюблённых.
Так я узнал, что наша учительница и её «жених» любят кататься на лыжах и часто уезжают в дальний лес на «Гришкину горку».
Эта горка была в нескольких километрах от нашего города в глухом лесу и представляла собой длинный пологий спуск в древнюю речную долину.
Когда-то десятки тысяч лет назад здесь протекала ледниковая река. Теперь долина с пологими берегами поросла лесом и кустарником.
«Гришкина горка» пролегала по склону этой долины и называлась так по имени неизвестного Гришки, который первым на лыжах спустился по пологому склону, петляя между соснами, ёлками и кустами.
Иногда глубокий лыжный след пролегал так, что маленькие ёлочки или кусты оказывались между ног лыжников.
Иногда лыжная колея "взлетала" круто на склон, потом поворачивалась и снова «ныряла» между стволами деревьев в глубокую расщелину.
Лыжник то спокойно и равномерно ехал по ровной лыжне, то стремительно должен был лавировать по колее, как на склоне крутых гор.
Спуск по «Гришкиной горке» был длительным, рискованным и очень радостным.
Как правило, все кто рискнул спуститься с «Гришкиной горки», получали громадное удовольствие, даже если они падали и выскакивали из колеи.
Существовала «взрослая» и «детская» лыжная колея «Гришкиной горки».
«Детская» колея была без крутых поворотов и спусков, по ней спускались такие как мы, младшие школьники или робкие молодые женщины и девушки.
Однажды брат и его друзья взяли меня с собой в поход на лыжах на «Гришкину горку». Вернее я сам напросился и пригрозил брату рассказать маме и папе как он разбил фарфоровую статуэтку «хозяйки медной горы», если он меня не возьмёт.
Брат и его друзья устроили игру в футбол у нас дома в большой комнате. Мяч от ноги брата случайно сбил красивую статуэтку с маминого буфета.
Брат пригрозил мне жуткой расправой, если я «заложу» его маме. Я обещал взять вину за разбитую статуэтку на себя, если он возьмёт меня на «Гришкину гору». Так я оказался на одной лыжне вместе с большими ребятами в сказочно красивом зимнем лесу.
День был чудесный.
Вверху между голыми густыми ветвями деревьев ярко светилось синее небо.
Лёгкий мороз пощипывал горячие щёки и скрипел под лыжами сухим тончайшим снежком.
Лыжня была накатана сотнями лыж и легко несла меня вслед за лыжами моего брата, которого я сейчас очень любил и боялся от него отстать. Тем более что сзади всё время слышался скрип и стук лыжных палок других ребят.
Я старался не отставать от брата, чтобы не быть в тягость другим.
Вскоре быстрая гонка по зимнему лесу всем надоела. Я с огромным облегчением наехал на тяжело дышащего брата.
Он стоял, опираясь на лыжные палки, и сказал мне, что «дальше мы пойдём простым экономным шагом».
Дальше мы ехали "прогулочным шагом". Я наконец-то получил возможность увидеть лес и полюбоваться его красотой.
В лесу мы были не одни.
Вскоре я понял, почему брат и его друзья так спешили и подгоняли меня на лыжне.
Впереди не спеша, то и дело, останавливаясь и поправляя шапочки и причёски, двигались несколько девушек из нашей школы.
Мы встретились и надолго застряли на лесной поляне.
Ребята и девчонки шутили, смеялись, приставали друг к другу, кидались снежками и всё время поглядывали на меня, как будто я им мешал.
Я не хотел мешать и тихонько просил брата кончать с этими «приставалками» и ехать на «Гришкину гору».
Наконец ребята и девчонки разбились по парам. Мы все вместе весело поехали дальше.
На вершине «Гришкиной горки» в том месте, где начинался длинный спуск, уже кто-то был.
Подъезжая, мы слышали чьи-то звонкие голоса, хохот и возгласы. В просвете между деревьями уже виднелись чьи-то разноцветные спортивные куртки и шапочки.
Наши девчонки присмирели. Вся наша группа стала сбиваться в короткую цепочку. Ребята тоже громко загалдели, храбро захохотали, чтобы дать знать тем людям о нашем приближении…
Мы выехали из леса в тот момент, когда чужие лыжники со свистом и криками поочерёдно стали спускаться с «Гришкиной горки».
Один за другим они сильно отталкивались палками и лихо пускались в путь по накатанной лыжной колее.
Ещё тогда я почувствовал, что одна из девушек чужой компании чем-то мне знакома. Её фигурка в ярко красном свитере и странных блестящих, как алюминий, штанах стремительно мелькнула между зелёными ёлками и белыми стволами берёз и исчезла за поворотом.
Мы заняли место только что уехавших лыжников.
Теперь мы слышали удаляющиеся голоса, смех и крики. Перед нами была знаменитая «Гришкина горка».
С высоты самой высокой точки древняя долина ледниковой реки выглядела очень красиво.
Перед нами была ширь нашей родины. После длительного лыжного перехода по густому лесу эта ширь вызывала восторг и дикую радость. Мы все дружно загалдели точно так же, как до этого веселились и кричали наши предшественники.
Смотреть с высоты вниз и вдаль было немного страшновато.
Утешало то, что вокруг было множество следов от лыж и палок. Видимо, здесь побывало множго народа.
Мне предстояло съехать по «Гришкиной горке» в первый раз. Поэтому все наперебой советовали и показывали мне, как я это должен сделать.
Главное, не бояться и не рисковать, тормозить палками, правильно приседать и наклоняться в стороны, чтобы не терять устойчивости на лыжне. В случае чего, падать в сторону от лыжни и подбирать ноги с лыжами, чтобы лыжник позади меня не наткнулся на моё «бренное тело».
Я слушал эти советы и инструкции и догадывался, что ребята и особенно девчонки сами трусят и подбадривают самих себя.
Все решили, что первым должен ехать я, чтобы меня могли спасти все остальные. Это ещё больше добавило мне страху и неуверенности, но отступать было нельзя.
За мной должен был спускаться мой брат, потом девчонки, а за ними его друзья.
Брат злился на меня за то, что я лишил его возможности следовать за его девушкой. Он «разрывался» между мной и девчонкой. Мы с ней оба одинаково нуждались в его героической заботе и защите.
В итоге решили, что сначала еду я, потом девчонка брата, потом он, потом все остальные девушки, а за ними ребята…
Пока все дружно спорили и рядились, я увидел, как далеко внизу в редколесье замелькали фигурки предыдущих лыжников.
Странно, но всё время путешествия по зимнему лесу у меня свободно дышал нос, не было ни капли соплей. Мой хронический тонзиллит куда-то исчез.
Вдруг я почувствовал в груди какую-то дикую радость, лихость и восторг. Сердце забилось часто-часто, захватило дыхание и я молча, без предупреждения, вдруг перевалил через край пологого склона и поехал по «взрослой» лыжне…
Больше я ничего не слышал и не видел, кроме того, что было передо мной…
Передо мной стремительно неслась лыжня.
Мои лыжи послушно следовали по глубокой колее, тело само присело и наклонялось в стороны, чтобы не вылететь вбок на поворотах.
Лыжные палки я зажал подмышками и слегка тормозил ими по снежному насту, чтобы чувствовать лыжню.
В первые моменты мне показалось, что лыжня летит подо мной, что я несусь, как ракета, что вот-вот меня выбросит либо в пролетающие мимо деревья, либо в снежные бугры рядом с лыжнёй.
В ушах свистело, лицо обжигал морозный ветер, бьющий прямо в рот, нос и глаза. На глазах выступили слёзы, которые мгновенно испарились от бьющего в лицо ветра.
Мне стало жутко страшно и одновременно дико весело. Я ехал по «Гришкиной горке» и был свободен, как ветер!
Через несколько минут бешеного спуска я немного освоился и впервые сумел взглянуть на пролетающие мимо деревья, лес, небо и склон «Гришкиной горы».
Меня поразило, что в этом свистящем вихре спуска я был совершенно один. Впереди и позади меня никого не было! Видимо, брат, его девушка и другие ребята от меня отстали или упали…
Мне стало опять страшно, но я уже освоился на лыжне и чувствовал, как послушно лыжи сами по себе скользят в глубокой колее и мне даже не надо самому поворачивать.
Скорость спуска тоже оказалась не такой большой. «Гришкина гора» оказалась очень пологой, и я даже рад был «шуткам» лыжни.
Наверно не я один с восторгом орал, когда лыжня вдруг становилась шире и маленькая ёлочка лихо хлопала своей верхушкой меня между ног.
Потом начались крутые повороты, спуски и подъёмы, «ныряния» в овраги и расселины, но всё время лыжня вела под уклон.
Спуск длился уже долго, но восторг и ощущение счастья не покидали меня. Я наслаждался спуском, и мне уже казалось, что я еду медленно.
Я стал активно отталкиваться палками и лихо крениться на поворотах…
По крутизне склона и по скорости спуска я почувствовал, что «Гришкина горка» кончается. Ещё несколько поворотов, спусков и подъёмов и сказка кончится.
Я уже стал различать фигуры предыдущих лыжников и слышать их звонкие голоса. Только звуков несущихся позади меня лыжников я не слышал.
Ноги дрожали от напряжения, я уже хотел, чтобы всё кончилось.
Ещё один поворот и всё, передо мной должна была открыться ровная поверхность речной долины.
Мне захотелось лихо выскочить к людям впереди и я, что есть силы, оттолкнулся палками. Это желание было ошибкой…
Видимо не я один поддался бедовому очарованию «Гришкиной горки».
Впереди был крутой спуск в овраг, который открывался на ровную поляну. На поляне, опершись плечами на лыжные палки, стояли несколько парней и девушек. Перед ними лежала на снегу только что упавшая молодая девушка в ярко красном свитере и блестящих странных штанах.
Я с ходу ухнул с крутого края в овраг, раскинул руки, на секунду оторвался от земли, пролетел несколько метров по воздуху и приземлился на другой склон оврага.
Каким-то чудом я удержался на ногах и лыжах, но потерял равновесие и дальше уже нёсся, нелепо растопырив руки, ноги, палки и лыжи…
Под дружный и весёлый смех зрителей, я наконец-то эффектно шлёпнулся на плотный снежный наст и лёжа проскользил прямо к лежащей на снегу женщине.
Она резко обернулась ко мне. Я увидел лицо нашей любимой учительницы…
«Голубка» лежала боком на снегу и опиралась локтями в снег.
Прямо перед собой я увидел её смеющееся красивое лиц, искрящиеся глаза и пышную шевелюру распущенных волос.
Лыжная шапочка слетела с неё и валялась рядом. Красный свитер крупной вязки сбился на спине и открыл её талию, попку, бёдра и ноги.
Только ту я понял, что меня поразило в её облике там, на верху «Гришкиной горы».
На ней было необычайно дивное лыжное одеяние.
Это были не спортивные штаны, не брюки и не трико. Это было нечто тонкое, серебристое по цвету и блестящее, как полированный алюминий.
Это одеяние плотно, как чулки, обтягивало её бёдра и ноги. Было такое ощущение, что учительница была голая, начиная от талии.
Я видел блестящие на солнце бугры её попки, тонкие стройные ножки, задники чёрных лыжных ботинок.
Этот вид лежащей на снегу счастливой полуголой учительницы был настолько неожиданным после восторженного спуска с «Гришкиной горки», последнего полёта и шмяканья на твёрдый снег, что я потерял дар речи и забыл о боли, страхе и смущении…
Пауза моего изумления длилась недолго.
Зрители и моя учительница сами были несказанно удивлены моим неожиданным появлением.
Они очухались первыми. Какой-то парень помог учительнице освободиться от лыж. Она вскочила, несколько раз попрыгала на месте, оправила свой свитер и бросилась ко мне на помощь.
Я слышал множество голосов и вопросов, но никак не мог понять, что от меня хотят услышать. Я отпихивался от множества рук и хотел только одного – уползти в сторону от лыжни, с того места, куда должны были упасть другие лыжники…
Наконец я выпутался из мешанины рук, лыж и палок, поднялся на ноги и протиснулся через толпу людей.
В этот миг из-за вершины оврага птицей эффектно вылетел мой брат.
Он вылетел, сгруппировавшись в воздухе, как настоящий спортсмен. Точно приземлившись на склон оврага, он лихо с разворотом затормозил у группы лыжников, среди которых стоял я, позорно заляпанный с ног до головы снежными следами падения.
Лицо брата было таким злым, напряжённым и сосредоточенным, что я сразу ощутил – быть беде.
Действительно, брат с ходу набросился на меня с упрёками, обвинениями и злыми обзываниями.
Я был: «дураком», «остолопом», «упрямым, как осёл», «гадом, который никого не слушает и когда-нибудь дождётся».
Чего я «дождусь» брат не сказал, потому что все вокруг стали меня защищать, а моя учительница вдруг прижала мою спину к своим блестящим, как крылья самолёта, животу и ногам.
Спиной я почувствовал обжигающую скользкость её дивных штанов, упругие трепещущие изгибы её тела и сразу забыл о брате, о людях и о своём сумасшедшем спуске с «Гришкиной горы».
Я почему-то совершенно точно теперь знал, что сегодня вечером или рано утром ко мне в мой сон явится моя Фея красоты и страсти, облачённая в такое же сверкающее обтягивающее трико.
Я смутно помнил, что где-то уже видел картинку с женщиной в красном свитере, обнажённой попкой и ногами, лежащую на деревянном помосте, на фоне горных склонов, покрытых редкими ёлками. Это видение на секунду вспыхнуло у меня перед внутренним взором и погасло…
В этот момент сверху один за другим в овраг стремительно стали выпрыгивать наши ребята и девчонки.
Не все девчонки справились с последним сюрпризом «Гришкиной горки».
Они так же, как и я валились на снег, путались в лыжах и палках. Их дружно со смехом поднимали, оттаскивали в стороны от трассы и принимали в общую весёлую компанию.
Когда все благополучно собрались внизу, начался невообразимый восторженный гвалт обмена мнениями о чудесной «Гришкиной горке».
Мне было приятно, что в общем хоре голосов раздавались слова одобрения и в мой адрес.
Все были изумлены тем обстоятельством, что я спустился не по «детской» лыжне, а по «взрослой», которая была насыщена всяческими шутками-ловушками, крутыми спусками и трамплинами.
Трамплинов я не помнил и не мог толком рассказать и объяснить, как я смог съехать с горки.
Я только твердил, что лыжная колея сама меня вела. Я только старался не потерять равновесия.
Брат при всеобщем хохоте осведомился, не отбил ли я чего-нибудь, проезжая над ёлочками и всё пытался посмотреть, не застряли ли в моей заднице ёлочные шишки или иголки.
Я отбивался от него, сердился и обижался, хотя и понимал, что он шутливо мстит мне за свой страх и беспокойство.
Я видел, с каким волнением он ощупывал и тискал меня, проверяя, целы ли мои ноги и руки…
Наши компании познакомились друг с другом. Теперь я мог впервые внимательно разглядеть «жениха» нашей учительницы.
Это оказался высокий взрослый парень, спортсмен-лыжник. Он взял руководство нашей группой на себя и повёл нас по самой кратчайшей лыжне домой.
Мой брат и его друзья никогда не видели мою учительницу в таком виде и вне школы.
Я видел, как завистливо наши девушки смотрели на её фигуру, стройные ноги, обтянутые серебристой тканью трико.
Ребята тоже не отводили от неё восхищённых глаз. Мой брат всё старался лихо обогнать её по параллельной лыжне, чтобы остановиться немного впереди и взглянуть на учительницу спереди.
Спереди она в своём серебристом обтягивающем трико вообще выглядела голой…
Я молча гордился красотой моей учительницы и был счастлив оттого, что нахожусь со всеми в этой компании, как равный.
Я гордился, что впервые в жизни съехал с легендарной «Гришкиной горки», что теперь я могу об этом небрежно рассказать в классе и что сегодня ночью я увижу свою Фею красоты и страсти.
Однако силы мои были на исходе…
Ноги дрожали и налились свинцовой тяжестью. Руки уже не могли даже держать лыжные палки.
Я старался не мешать девчонкам на лыжне, суетился, рвался вперёд, но непослушные лыжи не хотели скользить по накатанной лыжне.
Тогда красавец-жених соединил свои лыжные палки с моими палками и повёз, потащил меня за собой, да так, что я снова почувствовал себя на «Гришкиной горке».
Дело пошло на лад.
Вскоре мы очутились на опушке леса, за которой уже виднелась дорога, ведущая к окраине нашего города.
Дальше до самого дома меня везли за лыжные палки брат и его друзья.
Дома у меня еле-еле хватило сил невпопад ответить на настойчивые расспросы моих родителей, съесть вкусную жареную котлету с макаронами, выпить кружку замечательного горячего сладкого чая и добрести до своей постели.
Последней искрой моего сознания была мысль о том, что за всё время лыжного путешествия я ни разу не сморкнулся…
Ни ночью, ни рано утром Фея красоты и страсти мне не приснилась…
Утром, когда я по привычке достал из-под подушки носовой платок и гулко высморкался, я вдруг понял, что Фея красоты и страсти всё-таки была со мной.
Она была там, на «Гришкиной горке»…
29 декабря 1961 года начались зимние школьные каникулы.
Впереди был Новый год и новые горки…