МОИ ЖЕНЩИНЫ. Ноябрь. 1961. Новые ощущения.
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").
Ноябрь 1961 года начался с сообщений по радио и телевидению о новых открытиях в науке и технике.
Американцы открыли новую элементарную частицу и назвали её «омега-мезон».
Мне нравилось это слово – «омега-мезон», оно было звучным, красивым, фантастическим.
Мой четырнадцатилетний брат зачитывался фантастикой.
Я тоже усиленно мечтал и фантазировал. Я не мог представить себе, как выглядит элементарная частица, но мне она казалась маленьким пушистым непоседливым шариком, который как колобок не сидит на месте, а постоянно куда-то несётся.
Повсюду началось увлечение какой-то «кибернетикой».
Наши советские учёные из Киева смогли с помощью электронной вычислительной машины управлять работой химического агрегата в Донбассе с расстояния 630 км. При этом ЭВМ выполнила свыше миллиарда операций.
Для меня эта новость была непостижимой, фантастической, а папа очень важно и с гордостью рассказывал об успехе советских учёных, будто это он сам издали управлял агрегатом.
Я сразу захотел стать кибернетиком, создавать электронные устройства, летать на космических кораблях, исследовать Луну и планеты с помощью управляемых на расстоянии роботов.
Я стал играть «в кибернетика» и одновременно «в робота».
Я отдавал команды «роботу», а «робот», то есть я сам, двигался так, словно у меня не руки и ноги, а моторы и клешни. Я жужжал, механически поворачивал голову и переступал ногами, говорил скрипучим «механическим» голосом.
Маме моя игра в «робота» не нравилась. Она говорила, что «человек всегда должен оставаться человеком, а не машиной»…
5 ноября начались короткие осенние каникулы в школе и весь наш 2-ой «А» класс стал готовиться к Октябрьской демонстрации.
Я и мои друзья никак не могли понять, почему демонстрация 7 ноября называется «октябрьской».
Отец рассказал мне, что до революции даты и дни календаря отмечались «по старому стилю», а потом ввели «новый стиль», поэтому все даты сдвинулись во времени. То, что было когда-то в октябре, стало в ноябре по новому стилю. Отсюда получилась неразбериха…
Я не понял главного, зачем это было нужно? «Прямо кибернетика какая-то» - подумал я, но ничего не стал говорить вслух. Наверно я уже потихоньку стал учиться политике. Я перестал задавать «глупые» вопросы и высказываться невпопад.
На демонстрацию 7 ноября я не попал, простудился, когда бегал в школу делать бумажные цветы для украшения транспарантов нашей школьной колонны.
Я очень жалел, что не попал на демонстрацию, но зато видел всё по телевизору.
Вместе с демонстрантами я хрипло кричал «Ура!» в ответ на призывы дикторов и махал руками, лёжа в постели.
Мама поила меня горячим сладким молоком со сливочным маслом, а мне нравился мой хриплый, густой, взрослый бас.
Теперь я мог свободно говорить, как робот.
Я лежал в тёплой, мягкой постели и был счастлив оттого, что могу на расстоянии тысячи километров видеть то, что в данный момент происходит в Москве, Ленинграде, Владивостоке, Киеве и других городах нашей необъятной Родины.
На следующий день 8 ноября вышла в эфир Центрального телевидения СССР первая программа «КВН» - Клуб весёлых и находчивых.
Я совершенно случайно увидел эту программу. Она мне чрезвычайно понравилась.
Студенты московских институтов соревновались друг с другом в юморе и шутках. Я смотрел, раскрыв рот. Я старался запомнить шутки и конкурсы.
Вот бы нам в школе или в классе сыграть в такую игру весёлых и находчивых!
С 9 ноября мы снова начали учиться.
В школу я шёл нагруженный новыми впечатлениями, идеями и запасами соплей в носоглотке. У меня прогрессировало опасное заболевание – хронический тонзиллит.
Теперь я всё время должен был сморкаться, так как у меня возникали густые сопли. Их надо было периодически удалять. Для этого мама давала мне сначала два носовых платка, а потом большую специальную салфетку, сшитую из старой наволочки.
Но и этой салфетки мне было мало. Однако мои сопли не были единственным сюрпризом для меня и нашего 2-го «А» класса. Нас встретила новая учительница…
Это была очень красивая, стройная, молодая, умная, добрая и одновременно строгая женщина с удивительно красивой птичьей фамилией. Мы все моментально влюбились в неё.
В неё невозможно было не влюбиться. Она была красива, как голубка.
Такое прозвище «Голубка» наша учительница получила сразу, на одном вздохе восхищения, когда мы впервые увидели её входящей в наш класс.
Причём наша «Голубка» понравилась не только нам, но и всем в школе.
Большие ребята и девчонки провожали её восхищенными взглядами, некоторые просто ходили за ней по пятам, прятались, делали вид, что они случайно оказались вблизи от нашей учительницы, но всё равно было заметно, как они жадно «пожирали» её глазами.
Девчонки восхищённо смотрели как наша «Голубка» стоит, двигается, поднимает руку, поправляет волосы, разговаривает, слушает и смотрит. Любое движение или слово, взгляд или молчание нашей учительницы были красивым, чётким, строгим и одновременно плавным, гибким и мягким.
Наша «Голубка» была красиво во всём.
Особенно поражали красотой её волосы и выражение лица. Она была «Златовласка» из сказки…
Её волосы всегда были причёсаны в какую-то немыслимо красивую причёску из крупных локонов.
Над высоким лбом золотые волосы сначала поднимались широкой прямой волной, а потом завивались локоном, спадающим на правый край лба.
На голове локоны пышно поднимались и ниспадали волнами сзади по шее и плечам. Возле щёк локоны были крупные, красиво уложенные в таком беспорядке, что все вместе они выглядели как золотой вихрь.
Волосы у «Голубки» были блестящие, светящиеся и очень мягкие.
Иногда «Голубка» резко поворачивала голову и встряхивала волосами, иногда поправляла их рукой и тогда её волосы оживали, превращались в сказочный нимб вокруг её красивого лица.
А лицо у неё было волшебным…
Я не вытерпел и с восторгом рассказал о «Голубке» маме, папе и брату.
Наверно я рассказывал так о нашей новой учительнице, что и папа и мама, и особенно брат, сразу захотели её увидеть. Это желание моих родителей и брата меня неприятно поразило.
Мне, почему-то, стало неприятно, что они так заинтересовались нашей учительницей, и я не очень-то хотел, чтобы кто-то ещё, кроме меня и моих одноклассников, пялился на нашу «Голубку».
Правда это были не «кто-то», а мои самые дорогие и близкие люди, но всё равно, мне было немного неприятно…
Это ощущение было не только моим, мы все в классе стремились оградить нашу учительницу от нескромных взглядов и пристального внимания. Девчонки, те вообще не отходили от неё ни на шаг.
«Голубка» всё время вынуждена была идти в школе в тесном кружке влюблённых в неё девчонок.
Сначала ей это нравилось, а потом стало мешать и «Голубка» стала потихоньку нас отваживать от себя.
Началось с того, что «Голубка» мягко упрашивала нас, потом стала реже с нами общаться, потом стала ходить в сопровождении кого-то из учителей, но всё было напрасно.
Мы любили её и она стала нашей собственностью…
Успеваемость в нашем классе поднялась на невиданную высоту. Мы стали первыми по успеваемости, послушанию и организованности.
Мы учились у нашей «Голубки» так, как никто в нашей школе.
Нас ставили в пример. Мы гордились нашими успехами. В этом была заслуга нашей новой учительницы.
Постепенно она смирилась со своей участью обожаемой красавицы и просто стала скромно наслаждаться этим вниманием, заботой и любовью учеников. Именно с этого момента «Голубка» стала объектом внимания всех учеников в нашей школе…
Мой брат, увидев нашу новую учительницу, сразу воспылал к ней огненной любовью. Только его отношение к ней было каким-то необычным.
Если мне нравилось её выражение лица, волосы, взгляд, голос, манеры, то ему нравились её глаза, губы, шея и плечи, руки и ноги. Он говорил о «Голубке» ещё более смелыми словами, которые я даже мысленно стеснялся говорить…
Я тоже чуть-чуть позволял себе посматривать на нашу новую учительницу, как на Фею красоты и страсти из моих снов, но мне больше всего нравилась «Голубка» своей красивой добротой.
Она была очень доброй и отзывчивой, как моя мама, готовой в любой момент внимательно тебя выслушать, понять и помочь.
Я стеснялся и боялся общаться с «Голубкой» как это делали другие девчонки и мальчишки. Я не лип к её ногам, не брал её за руку, не забегал вперед и не заглядывал преданно в её красивые глаза.
Я любил её молча, тайно, сдержанно и сладко страдал от этого. Единственное, чем я мог выразить ей своё отношение, это была учёба. Я стал её первым и лучшим учеником в классе…
Теперь учение давалось мне с радостным трудом, с волнующим преодолением трудностей и восторгом маленьких побед.
Я с упоением выполнял домашние задания, читал, считал, выучивал наизусть, рисовал, клеил и строгал, только чтобы спокойно, с папиным достоинством, представить свои успехи моей любимой учительнице и заслужить добрый взгляд её лучистых, искрящихся глаз.
По всем предметам у меня были одни «пятёрки» и постепенно они стали для меня обязательной нормой моей учёбы в школе.
Видимо «Голубка» тоже отмечала меня среди всех своих учеников, потому что всякий раз, когда я правильно отвечал у доски или получал «пятёрку» за домашнее задание, «Голубка» как-то особенно хвалила меня, ставила в пример и одаривала особенным взглядом.
Мне показалось, что между нами возникла какая-то тайная связь, тайное понимание друг друга.
Однажды я даже заметил, как «Голубка» смотрит на меня как-то не так, особенно, с сожалением и грустью. При этом её взгляд показался мне робким…
Робкий взгляд «Голубки» потряс меня до глубины души.
Мне стало жарко, внутри всё затрепетало, взбурлило и мне стало тревожно и страшно.
Мой организм взбунтовался. Кровь билась в висках, как глухой барабан. Дыхание было неровным, как после сильного бега или игры. Руки и ноги потяжелели, а в трусиках почему-то опять стало сыро, будто я чуть-чуть описался.
Я растерялся и одновременно почувствовал какую-то странную уверенность и силу. У меня даже мои сутулые плечи расправились, а шаг стал уверенней и твёрже.
Домой из школы я пришёл хмурый и сердитый.
Я не мог понять самого себя, этот взгляд «Голубки» и волнение своего организма.
В голову пришла совершенно нелепая мысль о том, что «Голубка» сама в меня влюблена…
Эта мысль была настолько дикой, странной и неожиданной, что я надолго замкнулся. Несколько дней я ходил в школу насупившись и мой хронический тонзиллит, почти совсем пропавший, снова ко мне вернулся.
Снова я трубно сморкался в свой необъятный носовой платок-салфетку, слушал смех и обидные замечания моих товарищей по классу. Снова я стеснялся, что у меня текут сопли и что я действительно «сопляк».
В дополнение к моим страданиям «Голубка», не переставая, смотрела на меня своим «влюблённым» взглядом и послушно выпускала меня с урока в коридор, чтобы я мог там спокойно и никому не мешая, высморкаться.
Мне не нужны были эти поблажки и эта забота, я перестал быть героем…
«Пятёрки» как-то само собой стали мне ставиться, едва я открою рот и скажу несколько слов или предложений на уроке или представляя домашнее задание.
Все в классе согласились с тем, что я «первый ученик среди ребят» и меня даже перестали обижать неуспевающие ребята.
Я получил какую-то незримую власть в классе и над нашей новой учительницей…
Я заметил, что теперь она смущается и робеет передо мной. Особенно тогда, когда я пою на уроках пения или читаю стихи.
Я заметил, что она слушает меня как-то особенно, задушевно, с поволокой в глазах.
Вот тогда я вдруг взглянул на неё другими глазами…
Однажды мы готовились к будущему новогоднему концерту. Я выступал на репетиции на нашей школьной сцене.
Я читал длинное новогоднее стихотворение-пожелание. Читал с чувством, с расстановкой, так как учили меня мама и папа.
Дома я долго тренировался и заставлял моих родителей по нескольку раз выслушивать это стихотворение.
Родители пояснили мне, что стихи нужно читать не скороговоркой, а с чувством, выражая не только содержание, но и форму стихотворения.
Они показали и раскрыли мне значение знаков препинания, которые регулируют паузы, ударения или смягчения в стихе.
Потом папа пояснил мне, что хотел выразить поэт своими стихами, какие чувства и мысли.
Мне страстно захотелось, чтобы эти чувства и мысли дошли до моей «Голубки», чтобы она поняла, что эти новогодние пожелания я говорю со сцены не всем, а ей одной. Я загорелся этой идеей и у меня опять прошёл мой хронический тонзиллит.
Нос мой опять дышал свободно. Я не задыхался. Мне не нужно было вновь и вновь сморкаться зелёными соплями в необъятный носовой платок.
«Голубка» стояла сбоку от сцены за спинами случайных зрителей, которые собрались поглазеть на репетицию новогоднего концерта. Она только что открыла дверь учительской комнаты и застыла в дверном проёме.
Слушая моё выступление, «Голубка» слегка прислонилась к открытой двери и даже склонила свою головку, увитую немыслимо красивыми золотыми волосами, к дверному косяку.
Правую руку она подняла вверх, положила ладонь на дверь и прижалась краем лба к руке.
Её плечи чуть-чуть грустно поникли, но талия была гордо изогнута так, что образовалась гибкая, тугая, как лук, линия спины, талии и бёдер.
Правую ножку в лёгкой туфельке она выставила немного вперёд, а левую, чуть-чуть назад.
Такая поза превратила фигурку «Голубки» в фарфоровую статуэтку.
Белая кофточка-водолазка туго обтягивала стан «Голубки». Из-под локтя её правой руки выглядывали два крутых яблока её грудок.
Короткая чёрная юбочка немного приоткрывала её колени и я видел, как они напряглись и чётко обозначились под тонкой тканью блестящих чулок.
Левой опушенной рукой «Голубка» держала тёмно-синий классный журнал. Рука с журналом была прижата к животу. Она как бы прикрывалась журналом от моего горючего взгляда. При этом она смотрела на меня тем самым грустно-счастливым взглядом, от которого я ещё больше возгорался и свирепел.
Я читал стихи и прямо, не таясь, смотрел в её глаза.
Я видел, как подрагивали её густые гибкие чёрные брови, как трепетали её ресницы и влажно искрились её глаза.
Я видел, как широко раскрылись её серые, на просвет голубые, а теперь вдруг ставшие чёрными, глаза.
Я видел, как масляно засветился кончик её чуть курносого носика, как вдруг заиграли её щечки, как повлажнела её верхняя губка.
Я видел её знаменитую добрую улыбку, при которой кончики её ярко накрашенных губ всё время были чуть-чуть приподняты.
Я видел, в тени её подбородка трепетала жилка на её напряженной шейке.
Я видел, как вдруг в уголках её глаз засветились ещё одни светлые точки-огоньки.
Я видел, как вдруг круче и рельефнее стали яблочки её грудок.
Я видел, как теснее стала прижимать её рука синюю папку к её животу и ногам.
Я всё это видел издали, но так близко, как будто я стоял радом, близко-близко…
Под оглушительный гром аплодисментов я ринулся со сцены сначала в класс, схватил свой портфель и кинулся по широкой школьной лестнице вниз в гардеробную.
Не слушая крики и зов друзей, не разбирая дороги, по пути запихивая руки в рукава зимней куртки, я мчался через все двери на улицу, на холод. Мне надо было остудить бешено стучавшее сердце, охладить свои мысли и внезапное волнение, которое меня поразило. Меня всего просто колотило со страшной силой.
Я не владел собой, и это было страшнее всего…
Домой я пришёл уже более-менее спокойным.
Рассеянно ответив на вопросы мамы и папы, я молча поужинал. Потом бросил делать домашние уроки и завалился спать.
Мне очень хотелось, чтобы ко мне сегодня ночью пришла моя фея. Она долго не приходила, а потом явилась…
В очередной раз, когда я нервно менял позу и переворачивался на другую сторону горячей подушки, я вдруг увидел мою «Голубку» стоящую в том же самом дверном проёме, в той же позе и с тем же выражением лица.
Только на этот раз она была по настоящему обнажённой…
Я чётко видел всё, что пригрезилось мне тогда на сцене, когда я видел её живую и одетую.
Теперь она светилась передо мной золотистым цветом своих волос. Я видел её лицо, шею, плечи, гибкую лучистую талию. Я видел её грудки, выглядывающие из-под локтя, крутые бёдра, стройные ножки и напряженные колени.
Так же влажно сверкали её глаза и по-доброму улыбались её губки. Одно только мешало – тёмно-синяя папка, которой она прикрывала свой живот и сокровенное тайное место…
Мне опять стало жгуче досадно, но наверно, так и должно было быть.
Хорошо уже то, что моя учительница явилась ко мне и одарила меня не только своим влюблённым взглядом, но и всем своим волшебным обликом.
Мы с моей Феей красоты и страсти в облике нашей новой учительницы обменялись понимающими взглядами.
Я почувствовал себя счастливым и успокоенным.
Сон накрыл меня, как лёгкое пуховое мамино одеяло. Мне было очень хорошо, я словно летал или плавал на волнах сна.
Утром я встал совершенно бодрым и счастливым. Правда почему-то в трусиках было мокро, липко и пахло каким-то странных запахом, но я не придал этому значения.
Я уже несколько дней после туалета мыл под краном свою писку, чтобы избавиться от лёгкого зуда и этого странного запаха.
Мама дала мне новые трусики. Я стал собираться в школу.
Однако со мной всё-таки что-то произошло и во мне что-то изменилось…
Я почувствовал какое-то новое беспокойство и одновременно новую уверенность.
Я перестал бояться новых перемен и ощущений в моём организме. Мне понравились эти ощущения…
С радостью, без страха и смущения я побежал в школу навстречу новым приключениям…