Этот день должен стать последним в затянувшейся истории человечества. Мир сначала был напуган, потом стал нервно смеяться, а теперь и вовсе рехнулся: кто каялся, кто грешил, кто напряженно считал часы.
В кровати, глядя пустыми глазами в потолок, натянув одеяло так, что только их и видно, лежит молодая женщина. Час, два, три. И вдруг она вскакивает, как ужаленная, быстро одевается. Закрыв дверь за собой, раздумывает несколько секунд, повернуть ли ключ – или уже бесполезно; всё-таки запирает дверь.
Через сорок минут она стоит на пороге квартиры в другом конце города и уверенно стучит. На пороге мужчина.
-Привет, - удивляется он.
-Привет. К тебе можно?
Он отступает, впуская ее в квартиру, и выжидающе смотрит на нее.
-Ты живешь не один, - заключает она, осмотревшись. – Она здесь?
-Нет, уехала.
Через пять минут они пьют чай, и мужчина все еще ждет объяснений. Он рассматривает ее руки, она – его.
-Ты не веришь, что сегодня…?
-Нет, не очень. А даже если и так, то что ж. Я так вижу, ты не скажешь ничего. Чего ты хочешь здесь, у меня?
-Я просто решила приехать. И увидеть тебя. Мы не виделись полгода. Ты женился.
-Нет. Пока еще нет. Да брось, ты же видишь, что кольца нет, - улыбнулся, помолчал. - А у тебя был кто-нибудь за это время?
-Нет, - соврала она. – Да, - ответила, подумав. – Но это не имеет значения. Лучше тебя все равно нет.
Он промолчал.
-Я подумала, что ты, может быть, думаешь обо мне, - раньше она не умела не прятать глаз. – Ты думал?
Он промолчал.
-Ты думал обо мне? – настойчиво переспросила она. – Обо мне? Или о ней? – она кивнула на вазу с цветами, стоявшую на столе.
-Ты же знаешь, я вообще не очень люблю думать.
-Значит, нет, - потухшим голосом сказала она. – Красивые цветы.
-Думал.
-Что?
-Думал о тебе, - слегка сердито, но честно. – Я думал о тебе. Она хорошая, - он тоже кивнул на цветы, - но ты все равно могла больше.
Она встрепенулась, выпрямила спину, посмотрела на него и слегка закатала рукава, обнажив запястья, расстегнула верхнюю пуговицу блузки. Губы слегка приоткрылись, выпустив теплый воздух. Он еще хорошо помнил и запястья, и ямку на шее.
Через час она лежала, прижавшись к нему всем телом, дрожа от напряжения и страха, впиваясь ногтями в его плечо. Он успокоительно поглаживал ее плечо и целовал в висок с влажной прилипшей прядкой. Часы тикали, приближая миг конца. Она представляла себе это так, как не раз видела в кино: вдруг всё взрывается, и пламя, как огромная цунами, сдирает с кричащих людей кожу раньше, чем они успевают попытаться защитить себя. Часы тикали.
Ничего не происходило.
Ничего не произошло.
Теперь она сидит на краю кровати, блузка застегнута наглухо, рукава спущены. На стене висит незнакомая фотография, занавески чисты, пахнет сладким, на столике с зеркалом стоят цветные стеклянные баночки. Все вокруг говорит о женщине.
-Боже, какая глупость, - неожиданно усталый голос. – Я думала, мы умрем. И надеялась, что ты один.
-Надеялась?
-Женщина всегда надеется, что после нее мужчина больше никогда никого не полюбит. Я думала, ты один.
-Но я же сказал тебе.
-Да, ты сказал. Но я думала, мы умрем. И прийти к тебе и быть с тобой – это лучшее, что я смогла придумать. Дура. Я подумала, что это было бы лучшее из возможных… то есть что хорошо бы умереть с тобой, испытав напоследок это забытое счастье. Ведь действительно – лучше тебя мне никто и не встретился. В итоге всего лишь пошлая сцена: я на час пришла к бывшему любовнику – в чужую постель – и сейчас уйду. И не более того. Не более того.
Еще через сорок минут она стоит на пороге своей квартиры, медленно расстегивая пуговицы пальто. Часы тикают. Без пяти минут час новой жизни.