Если не закрыть
Вовремя глаза,
Можно подсмотреть
Эти чудеса...
Агата Кристи
- Мериэтт, будь добра, принеси полотенца, - голос сестры Джованны звучал прямо над головой. Освин потянулся и привычно нашарил правой рукой тонкий проводок капельницы.
Сейчас, - легкие шаги Мериэтт затихли, и Освин понял, что остался со старшей сестрой один на один. Она была не то что бы неприятна ему, но как то пугала его своей постоянной серьезностью. Вот и сейчас он чувствовал, словно воздух вокруг него пришел в движение, навалился ему на лицо:; между тем, женщина молчала.
- Результаты выборов известны? - наконец, решился спросить он, - говорят, многие недовольны последним созывом парламента...
- Прекратите, Освин. Можно подумать, вас это интересует.
- Почему же это не может интересовать меня? Это жизнь моей страны...
- Ну, ну, предержите-ка ватку... вот здесь... я переставлю капельницу. У нас тут и без выборов есть чем себя занять.
Освин поморщился, когда тонкая игла вошла в вену.
- Да, я о вас с Мериэтт. Вы знаете, что она замужем? - Джованна произнесла это слова сухо, словно выплюнув информацию в просстранство.
- Знаю. Она тоже это знает.
- Но вы-то мужчина, а она женщина... Мери несчастлива, вот и... - дверь скрипнула, и старшая невольно замолчала.
- Я принесла, оставлю вот здесь. Там Эйкен решил отпилить вилкой набалдашник с кровати, пойду успокою, - Мериэтт хихикнула и, легко чмокнув Освина в щеку, выпорхнула из палаты.
Повисло неловкое молчание. Джованна обвязала глаза и затылок мужчины полотенцами, и не говоря не слова, приступила к процедурам. Легкие волны тока расходились по всему лицу, веки подрагивали.
- Хватит... хватит, жжет! - невольно вскрикнул Освин, когда старшая поднесла аппарат слишком близко к глазам. Конечно, с ними ничего не могло случится, но боль становилась нестерпимой. Он снял полотенца с лица и потер веки. Картина вокруг осталась неизменной — все та же поглощающая любые вспышки света, абсолютная темнота. Освин чуть слышно вздохнул. Он перестал надеятся так давно, что уже и не помнил, каково это — в ожидании чуда стягивать с глаз повязку. Нашарив рукой лицо Джованны, он почувствовал, как расслабляются под его пальцами мышцы - она улыбалась.
- Ну как вы? - она отстранила его руку и встала.
- Как и всегда. Скоро завтрак?
- Через пол-часа. Умойтесь, привидете себя в порядок. До завтра.
Конечно, до свидания...
Освин остался один. Привычными движениями он прошел в комнатку, аппендиксом выдающуюся около его кровати и открыл краны.Плеснув себе на лицо холодной воды, он принялся тереть глаза с удвоенной силой.
- Мать вашу... мать вашу! Ненавижу, ненавижу, ненавижу...
Успокоившись, он умылся и невольно усмехнулся при мысли о том, что щетина на лице уже изрядно отросла и скоро понадобится брить его. Этим всегда занималась сестра Мериэтт, нежными руками нанося на его шею гель и осторожно втирая его в подбородок и вокруг рта.
- Аккуратно, не дергайся, - предупреждала она, проводя тонким лезвием по щеке, - иначе будет бо-бо.
Освин покорно расслаблялся и отдавался ощущениям прикосновений ее прохладных пальцев. Прикосновения, звуки дыхания, легкий запах шампуня и тяжелый, лекарственный принадлежали только Мериэтт. А сама Мериэтт принадлежала таинственному мужу, жившему далеко за пределами пансиона и видящему ее каждый день. Каждый раз, когда она приближалась к Освину, он невольно втягивал носом воздух. Вся она от кончиков волос пропиталась запахами больницы, и никогда не удавалась различить тот самый, раздражающий запах другого мужчины.
- Не ревнуй к нему, - шептала она в самое ухо, - он мне надоел...
И Освин верил. Мери частенко, закончив основную работу, забегала к нему и поделится новостями — о семье она никогда не говорила — про выборы в парламент, игры в крикет с королевой и цунами, разнесшем побережье чужой и безумно далекой страны.
- Как выглядит цунами? - спрашивал он, умиротворенный и убаюканный ее голосом.
- Не знаю, но думаю, что лучше его не видеть, - предпологала Мериэтт.
Он ощупывал ее лицо пальцами, пытаясь представить, как оно выглядит. На просьбы рассказать о себе девушка смеялась и утверждала, что она вовсе не так красива, как он думает.
- А мне кажется, что ты самая прекрасная на свете! - неизменно отвечал Освин.
Дни пролетают быстро, когда их не замечаешь. Дни делились на присутсвие Мери и ее отсутсвие. Освин понимал, что ее ждут и другие больные, и старался никогда не задерживать около себя, но однажды все же не удержался и солгал, что скверно себя чувствует. Мериэтт наложила ему компресс и сидела с ним после окончания смены. Он чувствовал, что поступает неправильно, но пустота, не заполненная ее голосом, слишком тяготила.
Очнувшись от воспоминаний, Освин понял, что стоит, нагнувшись над раковиной, и вода, которую их так часто призывали экономить, течет впустую. Он закрутил кран и вышел.
Пансион был огромным зданием с узкими коридорами, шириной в две вытянутые руки и огромным количеством лестниц. Лишь поживя здесь несколько лет можно было привыкнуть к их сплетениям и поворотам, иногда самым неожиданным; некоторые вели в глухую стену. У Освина была своя комната, маленькая, как чулан, большую часть которой занимала кровать, но в основном больные жили по двое или по трое. Он не общался ни с кем выше своего этажа, и практически ни с кем кроме Эйкена, местного шута и балагура. Разговоры с ним, острые шуточки в адрес персонала и истории из жизни частенько скрашивали Освину досуг. Вот и сейчас, не зная, сколько времени остается до завтрака, он направился к нему. Привычно следуя орнаменту стены (когда то здание пансиона принадлежало художественному музею), он размышлял о вечерней прогулке. В теплое время года они выходили на прогулку в сопровождении медсестер, наслаждаясь пением птиц, которых было черезвычайно много в окресностях.
Нащупав ручку, Освин зашел в комнату.
- Кто? Освин, ты? - живя в темноте, быстро привыкаешь узнавать знакомых по манере походки. Гость зашел в комнату, шаря руками вокруг, наткнулся на подлокотник кровати и сел.
- Я то думал, ты там умер, старина. Чесно говоря, сам уже собирался идти к тебе, но ты меня опередил. Как успехи?
- С чем?
- Не прикидывайся, я про Мериэтт говорю.
- Вы все сегодня говорите про Мериэтт. Может, уже четырнадцатое февраля и я что-то пропустил? - зло заметил Освин. Эти вопросы начинали раздражать его. Он и Мери — это он и Мери, и посторонние тут не нужны.
- Так я не первый? Ну и кто? Неужели к тебе заявился загадочный муж нашей феи и начал угражать? - гоготнул Эйкен.
- Представь себе, нет. Джованна, этот старый сухарь, монастырская дева, мегера, начала намекать, что я веду себя неподобающе. Она уже давно ходит вокруг меня, словно подбирается к чему-то. Я бы ее выгнал, но она же старшая сестра, и имеет право... Мерзкая старуха в последнее время не только лезет со своими советами, но и не дает мне побыть с Мери... Она постоянно рядом! Вот... - Освин грязно выругался, в нескольких терминах ярко выразив свое отношение к происходящему.
- Успокойся, может, это ревность? Или зависть? - у Эйкена определенно было хорошее настроение, - не каждый день молодая девушка меняет своего мужа на...
- На кого? На калеку? Ты это хотел сказать?
- Вообще-то нет. На другого мужчину. Я удивляюсь, как ты до сих пор не можешь взглянуть правде в глаза. Да, ты возможно не видишь, ну и что с того? Доброта, сердечность, и чего еще у тебя там припасено окупают это вполне. Можно даже сказать, что слепота твой выигрышный билет — на других баб-то ты не посмотришь...
- Прекрати!
- Нет, послушай. Ты здесь как хороший друг, ты всегда поддержишь ее, кроме Мери тебе никто не нужен, и уж она то это хорошо понимает. Ты любишь ее не за красоту, не за то, что она красивый акссесуар к новенькой тачке... А ее муж наверняка редкостное … - тут он выругался не хуже, чем Освин, - вот и все. А на Джованну наплюй — старая монахиня всегда была брюзгой. Да ты и сам хорош — раскис, как проспиртованная ватка.
Эйкен засмеялся и, пару раз промахнувшись, дружески похлопал приятеля по плечу. Не смотря на всю несерьезность, любовь зло над кем нибудь пошутить и разнузданность, он не был циником и понимал Освина как никто. Вот и сейчас, по молчаливому согласию закончив неприятный разгвор, оба развеселились и приянялись обсуждать услышенные от медсестер носости.
Послышался звук открываемой двери, и комната наполнилась запахом свежей еды.
- О, а вот и наш обед! Это тушеное мясо, точно тебе говорю!
- Ты опять угадал — голос раздался одновременно со стуком расставляемых тарелок. Девушка взяла Эйкена за плечи и усадила за стол, вручив ему приборы, - а вам я ничего не принесла, подождете?
- Нет, я сегодня не хочу обедать, - медленно произнес Освин. В его голове зараждался план, с каждой секундой обретая все более яркие краски, - я пойду в комнату.
- Эй, старина, бросаешь меня? - с набитым ртом возмутился Эйкен.
- Приходи ко мне потом.
Освин медленно встал и вышел, сопровождаемый медсестрой. По дороге в комнату она что-то говорила ему, но он не слушал ее. Мысли роились в его голове, медленно складываясь в пеструю картинку. Теперь он знал, что ему нужно делать. Конечно, Мериэтт замужем за человеком, наверняка гораздо лучше его, но раз она так плохо отзывается о своем супруге, выходит, он не ценит ее. Мужу Мери открыты все земные радости и он не сумел удержать сердце этого сокровища, принадлежащего ему — пусть! У нее есть он, Освин, он всегда поддержет ее и поймет, как никто. Если ее что то будет тяготить, она всегда может рассказать ему, поделится печалью так же, как каждый день делится радостью. Он никому не расскажет ее тайн, станет ее личной исповедальней, самым близким другом... Нужно лишь обьяснить это так, что бы не напугать ее внезапной горячностью, не разрушить той легкости, которая всегда отлечала отношения с ней ото всех прочих... Кинуться на колени, если надо...
Он вырвал руку у измуленно пискнувшей девушки и бросился прочь по коридору, ударясь о стены плечами. Медсестра что-то крикнула ему вдогонку, но он уже скрылся в одном из изгибов коридора. Он летел, как безумный, едва узновая поворты, ведомый лишь мыслью скорее выссказать вслух слова, прожигавшие его изнутри. Наконец остановшись, что бы отдышаться, он прислонился к стене и почувствовал незнакомые выщербины. В порыве чувств он загнал себя в место, где небыл ни разу. Выпрямившись и вытянув руки перед собой он медленно пошел вперед, опасаясь наткнуться на что нибудь. Внизу послышался шорох, и Освин инстинктивно остановился. Шорох был совсем рядом, вертелся около его ног. Мужчина опустил руку, намереваясь пошарить по полу в поисках источника звука, когда вдруг что то резко впилось в его ладонь. Как у многих людей, слепых от рождения, у него хорошо была развита моторика, и второй рукой он быстро ухватил источник боли. Мягкая шерстка заскользила у него между пальцев и высвободилась на свободу; это была крыса. Он поднес укушенную ладонь ко рту; язык обожгло соленым привкусом крови.
- Вот черт...
Освин вспомнил о том, что крысы могут быть переносчиками опаснейших болезней и невольно содрогнулся. Развернувшись назад, он облакотился о стену. Нужно было как можно быстрее обеззаразить рану, и он решил зайти в ординаторскую. Внезапный порыв, подчиняясь которому он очутился сдесь, отхлынул и он вновь смог мыслить трезво. Да, он ждал достаточно, но к разговору нужно было подготовиться основательно, и лучше всего — лежа на кровати в своей комнате, раз за разом прокручивая нужные слова в голове.
Развернувшись, он пошел назад. Укушенную руку он поднес к губам, а второй шарил в темноте, боясь наткнуться на что нибудь. Наконец, пальцы его нащупали угол; но, как он ни старался, не мог вспомнить, куда ведет этот поворот. Решив, что главное сейчас — найти кого нибудь из медсестер, которые периодически обходили все этажи, он шагнул в неизвестный коридор.
Тишину нарушил хлопок двери, раздавшийся совсем рядом. Освин поспешил туда, но оказался перед очередной развилкой коридора; слева послышались звуки знкомого голоса. Не решаясь двинуться и выдать себя, он стал прислушиваться, жадно ловя слова. Этот мягкий, тягучий тембер он узнал бы из тысячи.
-И мне плесни, — в гослосе Мериэтт слышалась усталость.
- Твоя смена еще не закончилась, - засомневалась ее собеседница; ее Освин упорно не мог узнать.
- Один черт. Я замоталась. Лей же, ну!
- На самое донышко. Продвигается?
- Что бы вас всех черти драли, если у кого-нибудь продвигается. Я пас.
- Как же так?
- Вот так. Меня воротит. Тошнит меня, понимаешь! Джованна со мной говорила, уговаривала, но я не смогу. Лучше наложить на себя руки, только не это.
- Мери, как ты можешь такое говорить?
- Могу и говорю. Ты видела эти рожи, Льюси? Глупые, перекошеные, уродливые, у каждого второго мутации... Глаза слиплись в тонкую щелку, веки вывороченны наизнанку! Они даже ложку поднести ко рту не могут, обляпывают себя кашей... А кто, скажи, меняет им белье? Меня и так чуть не рвет каждый раз!
- Мы все это делаем. Ты просто устала, вот и сорвалась. На, выпей еще.
Собеседницы ненадолго замолчали; Освин шагнул назад в коридор, боясь показать свое присутсвие.
- Дорогая, Джованна не зря сорок лет небо коптит. Мы должны ухаживать за ними, потому что должны. Нам больше некуда идти, подумай сама, тут стены толщиной в пол-метра, и защитный слой от радиации, а стоит нам выйти наружу? Если тебя не сожжет Солнце и не отравит радиация, убьет вода или воздух. Здесь же мы в безопасности, и должны за это платить. Мне кажется, справедливо.
- Да пошли вы с вашими имперскими планами! Я уже так и сказала нашей старухе — пусть вышвырнет меня, но я не хочу.
- А она?
- Она даже согласилась мне помочь. За уплату. Теперь она сама говорит ему, что бы он отстал от меня... Не выходит, этот урод упрям как осел, нажравшийся радиоактивного сена...
Освин напрягся; о ком это говорила Мери?
- Ну да, он влюблен в тебя, - девушка по имени Льюси видимо, была расположенна больше слушать, чем говорить.
- Влюблен? Эти слепые нетопыри не могут любить. Ты же знаешь, их чертова нервная система не переносит сильных чувств. Я даже не могу сказать ему — убери от меня свой слюнявый рот, его же сразу удар хватит. Ну, старушка старается на славу, и через недельку должна сказать ему, что я увольняюсь, если он не отстанет от меня. Черт, зачем мы все это делаем, Льюси, зачем? Я частенько себя об этом спрашиваю. Дети, которые рождаются у нас от них все равно даже до года не доживают! Я смотрю на своего уродца и понимаю, что нет, не смогу я с ним... Я не верю Джованне, хотя она и говорит что то про набор хромосом и то, что наши наследственные черты должны доминировать... Ни черта они не доминируют, мы рожаем уродов, мы вымрем через поколение! Если бы хоть один мужчина после этого взрыва был нормальным, даже старый и уродливый, клянусь, я бы забеременела от него, но я не верю! Мы пересиливаем себя, сношаемся с мутантами, а зачем? Бессмысленно!
- Всех рано или поздно посещают такие мысли, но разве у нас есть выход? Если мы не подчинимся — нас вышвырнут на солнечный свет и все. В женщинах нет недостатка.
- Но зачем, зачем? Даже если у нас и получится, что мы можем дать нашим детям? Зачем заставлять их страдать, зачем приводить их сюда? Что бы они всю жизнь питались плесневелыми порошками и жили в бункерах? Не лучше ли умереть самим и закончить на этом?
- Я не знаю... иногда мне кажется, что это правильно, но потом я понимаю, что мы должны бороться за выживание. Человечество должно выжить, а мы с тобой — ступеньки к этому выживанию. Кстати, где у тебя лежат пластинки с соловьями?
- Соловьев нет, на них кто-то сел. Остались жаворонки. Наверху в архивах есть скворцы, еще что то чирикающее, но мы оставим их на лето. Лето, кто бы мог подумать! За стенами все разлагается, а для этих уродов мы изображаем лето! Лучше уж самой быть слепой и не знать...
- Ну, ну, молчи. Теперь я вижу, что ты и правда очень устала. Отдохни, я оставлю бутылку тебе и пойду проведаю наших.
- Иди-иди...
Стук двери вывел Освина из состояния, подобного трансу. Он резко шагнул назад, что бы скрыться от глаз медсестры, совершенно забыв о том, что позади него был угол. Затылок его пришелся ровно на острый стык стены, но он не успел почувствовать всю боль; рассудок потух, унося его куда то вверх, а тело рухнуло тяжелым мешком на пол.
Пробуждение было долгим и мучительным. Освин очнулся от тягучей боли в затылке и несколько секунд лежал, не сознавая, где он и что с ним произошло. Воспоминания начали медленно возвращаться в обратном порядке, причем дольше всех было его падение — словно бы он снова и снова ударялся головй и бесконечно сползал вниз по стене. Затем в голове отрывками вспыхивали строки из подслушанного разговора, одна за другой. Каждое слово впивалось в его тело сотней клешней; хотелось кричать, метаться, но он даже не поднялся с постели; чувство внезапной слабости удержало его.
Внутри рушилось здание, собираемое им кирпичик за кирпичиком все эти годы — поделки из пластилина, посылаемые на городской конкурс, любовь к Мери, чтение газет, обсуждение новостей, любовь к Мери, птицы, которых он никогда не видел и Мери, Мери, Мери... Она была везде, она одна соединила в себе все его прошлое, настоящее, надежды на будующее, и разрушила их, сама не подозревая об этом. Вот он кто — слепой глупый нетопырь, слюнявый мутант, урод! Его держали, как скот, откармливали, что бы получить потомство, ни о какой любви речи и не шло. Всю любовь придумал он, он сам, придумал и вскормил в себе этого огромного червя, который сейчас сожрет его, иначе и быть не может...
- Лучше сдохнуть... - он просвистел эти слова в пространство, не надеясь, что кто то услышит его просьбу. Но услышали.
- Освин?! Ты очнулся? - голос над его головй принадлежал кому то смутно знакомому, но он слышал его словно сквозь пелену и не могу узнать. Между тем говорящий неловко схватил его за руку и принялся тормошить.
- Ну ты и напугал нас всех, друг! Мне сказали, что ты сбежал в подвал, тебя укусила крыса, а ты, видимо потеряв равновесие, вписался головой в косяк... ну и ну! Чего тебя дернуло убежать от моей медсестрички, а?
- Эйкен, это ты? Помолчи, пожалуйста... у меня болит голова...
- Да брось, говори, что на тебя нашло? Все были просто в шоке!
- Помолчи...
Освин неловко потянул шею, которая неприятно зудела. Слезы, острые и жгучие, разъедали его глаза. Они жгли его изнутри, и он принялся тереть глаза, разлепляя нависшие веки. Когда его пальцы привычно ухватились за края глаза, что то резко ударило ему прямо в лицо, дойдя до самого затылка. Это было не тяжелым, не острым, он вообще не почувствовал удара, но что то прошло сквозь его голову и врезалось в мозг. Спасаясь от боли, он вдруг вспомнил старый, годовой давности разговор.
- Что такое свет? - спрашивал он, изо всех сил стараясь представить его себе.
- Свет ослепляет. Сейчас ты видишь темноту, а если когда нибудь увидишь что-то, совсем на нее не похожее, если кроме темноты появится что-то еще — это будет свет.
Тогда он не понял, но сейчас внезапная мысль поразила его. Это был свет! То, что он видел — свет, идущий извне! Он начал тянуть отяжелевшие веки, и когда сквозь открытые щели в глаза с новой силой полился яркий свет, их буквально раздирало от боли. Слезы полились, но они уже не щипали глаза, напротив, спасали от яркого, горячего, проникающего в глаза. Освин отпустил веки и расслабил лицо. Мысли метались внутри, и он был не в силах остановиться на одной из них. Он боялся поверить в то, что вечная темнота отступила, и не решался вновь повторить свой опыт.
- Ты чего всхлипываешь? Ты рыдаешь, что ли? - Эйкен конечно услышал его, но Освину было уже наплевать. Он мог видеть!
- Ты не представляешь... ты не представляешь!... Я кажется вижу! Я вижу! Вокруг нас свет, и он очень яркий, и он льется ото всюду, стоит мне открыть глаза! Знаешь, свет — это больно...
- Свет? Ос, ты кажется слишком сильно двинулся головой, - в голосе друга послышалось обычное веселое ехидство, - или сошел с ума на почве комплекса неполноценности. Так из-за чего ты убежал?
- При чем тут это? То есть... Послушай, я слышал разговор медсестер! Там была Мери.. Ну, это не важно... Они обманывают нас, всегда обманывали! На самом деле нет никакой страны, и мы не лечимся в пансионе, а вокруг нас все давно умерло! - Освин вкладывал в свой голос столько убеждения, сколько мог, но волнение мешало ему. Он запинался, торопясь рассказать все и боясь упустить что то важное, - Они говорят, что мы слепые нетопыри, что я слепой нетопырь... Они врут нам, что есть крикет и королева, на самом деле никакого мира вокруг нет! Они лечат нас, потому что им нужно потомство, что бы возрадить человечество, понимаешь? И Мери не любит меня, она просто делала это все по указке, а врала, что бы мы не сошли с ума!
- Нда... - задумчиво протянул Эйкен, - ты очень хорошо приложился головой. Пожалуй, я сейчас позову ее, пусть послушает твои бредни. Так же недалеко и вообще отьехать...
- Нет, нет, нельзя звать Мери! Она не должна знать, что я знаю!, - Освин попытался встать, но спину пронзила чудовищная боль. Видимо, он повредил себе что то, когда упал, - нет, не зови пожалуйста!
= Это ради твоей же пользы. Я не хочу что бы ты съехал с катушек, приятель. Кто нибудь! Эй, сюда! Освин очнулся!
- Нет... - Освин протянул руку к лицу и, недолго колебаясь, вновь раскрыл веко. Свет, хлынувший было к нему, через несколько секунд словно остыл, яркая вспышка ушла и открыла мужчине картину, которую он предпочел бы не видеть. Грязный, в серых и бурых пятнах осыпающийся потолок, заляпанные голые стены и один тусклый сгусток тепла, зависший на потолке. Он оглядывал это, привыкая к непривычным ощущениям, двигая зрачек к краям глаза.
В коридоре послышались шаги, и он быстро убрал руку от лица, решив больше ничего никому не говорить. В палату зашли двое, и Эйкен немедленно обратился к ним:
- Очнулся минуту назад, представляете, и уже несет какой то бред. Мне кажется, он не в своем уме, а может, решил пошутить, обьявив себя слепым нетопырем, а еще говорил, что это не пансион, и мы не мы, и ничего этого на самом деле не существует. Что с ним такое?
- Можете идти. Эйкен, спасибо вам большое, обед скоро принесут. Ты проводишь его? - обратилась Мери к своей спутнице, - я останусь с Освином и посмотрю, что можно сделать.
- Конечно, уже ухожу. Удачи, приятель! - медсестра взяла под руку больного, который, выходя из палаты, крикнул другу что то двусмысленное, но Освин уже не слушал его.
Кровать слегка дрогнула, и он понял, что Мериэтт присела на край постели.
- Значит, нетопыри?... - неторопливо начала она, - Нетопыри, это большие летучие мыши, у них кожистые крылья, и огромные глаза, похожие на черные бусинки. Нетопырей иногда держат в качестве домашних животных. У моего мужа есть чучело нетопыря, - он легко коснулась руки Освина, но тут же убрала ладонь, - я могу его принести тебе. Хочешь?
- Хочу, - сдавленно произнес он.
- Вот и славно. А сейчас я поставлю тебе укол, и ты заснешь. Ты ударился головой, и перепутал воображение с реальностью, но в этом нет ничего страшного. Не тревожься понапрасну. Если тебя беспокоит еще что-нибудь, скажи сейчас.
- Здесь одна лампа? - голос Освина дрогнул. Мери ответила не сразу.
- Да, одна. А сейчас ты заснешь. Набирайся сил.
Освин почувстсвовал, как тонкая игла вошла в вену и по руке растеклось что-то теплое и тяжелое. В голове помутнело, мысли уплывали из сознания, уступая место абсолютному покою. Наконец его лицо расслабилось, тело обмякло и на губах проступила легкая, просветленная улыбка.
Мери постояла немного рядом с ним, тяжело вздохнула и вышла.