Заряжаешь в себя как в ружье пули-желания и стреляешь поступками по мишеням с мечтами нарисованными. Хочется попасть точно в цель, но вином порох залит, вместо выстрела пшик хлопушки получается. И мишени прячутся в тумане обстоятельств. Попасть сложно, а пока сушишь порох теплом воздержания, мишени все отдаляются. Передвигает их всевышний, тщательно отмеряя расстояние между ними и тобой линейкой, на шкале которой года нарисованы. И глаза слезятся и руки дрожат, да и память подводит, что же в юности загадывал, о чем мечтал. А может ну их, может жить просто, не открывая окна в своей душе? Не впускать в нее ветра вольные, приносящие желания перемен. У меня отличный диван и пульт в моей руке согрелся. Но что-то бьется птицей внутри меня, стучится крыльями в закрытые окна, - открой, кричит, - ты же мне обещал, что по другому будет, бродить среди саванны, охотясь на льва-людоеда, лезть по отвесной скале, на которую никто и никогда не поднимался, а потом кричать пьяным от успеха и недостатка кислорода, окруженный облаками. Обещал ведь? И мокрый от брызг морских стоять за штурвалом, щурясь от ветра соленого, рисуя килем корабля на океанах линии своей судьбы. Что с тобой?
Ничего душа, побудь взаперти, как девица красная в замке каменном. Устал я, покоя хочу. И диван зазывает игриво подушками и плед клетчатый послушно на спинке лежит. А горы и моря по ТВ посмотреть можно. Опять мы с тобой не договорились, кто же виновен в том, что тело тебе досталось такое тщедушное. Сиди уж там, в тепле и покое, один бог знает, когда ты вырвешься.