Посвящаю ОК
Этот день пришёл. Чем дольше я жила, тем с большим страхом ждала его. Почему-то именно в день рождения случались всякие глупости. Помню... А на память я пожаловаться не могу, слишком хорошая порой. Вот, правда, иногда путаю - который Юся, а который Яся. На самом деле это моя падчерица с дочкой, Колина кровь, славные такие. После смерти Коли я перестала собирать детей. Без него жизнь опустела и заглохла, будто крапивой заросла. А дети постарели, отяжелели. То ли дело - раньше, когда кончилась война, и мы вернулись на свою полудачку с зелёной лужайкой и двумя старыми соснами у забора. Как все слетались к нам, в Стеклянный Бор, в первый день лета! Я тогда была шустра. Коля выносил на терраску патефон, заводил музыку. Рио-Рита: па-да - два шага вперёд - посмотреть в лицо партнёру и опустить глазки - пауза - па-ри-рапа - разворот - Летний Сад... Или ещё какие фокстроты, со старшим пасынком хорошо выходили. Особенно мне нравился "Пикантный разговор", но под него я танцевала только с мужем. Ах, что за время! Все были живы...
В самый разгар воспоминаний открылась калитка и явилась дочь моя, Старшая Гертруда. Это её характер такой - явиться в самый патетический момент и быстренько всё приземлить. Вот и сейчас - чмокнула меня в щёку, тут же стёрла с неё свою вечно-алую помаду и застрекотала:
- Мамочка, что ж ты сидишь и неодета? Уже вот-вот едет Борька со своими, а ты всё в тапочках, и голова в сетке.
- Я, донюшка, только отпедикюрилась, сохнет. А сеточка - под парик, чтоб лучше держался.
- Ах, мама! Всё твои старомодные штучки! Посмотри-ка на мой - прекрасно держится! А всего-то куплен в Новом Пассаже на Новой Тверской!- повертела она ярко-серебряной головой.
Я не видела большого смысла менять парики ежегодно, но спорить не стала:
- Гера, дорогая, подай мне во-он с того стула платье. До Борислава к нам верно успеет зайти мэр.
Тут уж она раскудахталась совершенно:
- Как же ты не предупредила! Я в таком виде! Практически голая! И как ты его собираешься принимать? У тебя нечем и поприветствовать приличного человека!
- Знаешь что, Вы, мои дети, не менее приличны. Тем же, чем и вас...
Но дочь не остановить. Не слушая она подхватила свой костыль и огромную сумку с продуктами и побежала в дом - проверять что и как. Я вздохнула с облегчением: когда Герка берётся за стол, он будет сиять и ломиться - и стала потихоньку натягивать платье. Этот синий шёлк привёз мне из Персии сыночек. В прошлый раз, на 95, оно мне было впору, сейчас же я едва втиснулась, а застегнуться и вовсе не смогла. Правая рука отказывалась заворачиваться за согнувшуюся спину и нащупывать там застёжки. Я попыталась стянуть его обратно и на полпути поняла, что если двину ещё чуть-чуть локтем - шёлк треснет и-и... прощай платье. Застыв в нелепой позе, с подолом на голове задом наружу, я растерялась. Герка в доме, не услышит, куда идти - не вижу. Если бы руки были свободны, можно б было дойти наощупь. Лет 7 назад я боялась совсем ослепнуть и научилась ходить по дому с закрытыми глазами... Как же быть? Громко орать непристойно, кругом соседи, вот позабавятся над глупой старухой. Да и мэр вот-вот взойдёт - такие люди не опаздывают. И что мне взбрело в голову одеваться на террасе! Я уже набрала воздуху, чтобы гаркнуть изо всех сил глуховатой Гере, как услышала скрип калитки, раздался топоток, хруст гравия и полунезнакомый голосишко:
- Мама, тут никого нет. Все во внутренности должно быть.
Я застыла совершенно, а голые ноги почувствовали ветерок от стремительных шагов, ласковые руки продели наконец мою голову в горловину и одёрнули юбку до низу.
- Да вот же наша Лёля! Здравствуй!- услышала я и почувствовала поцелуй в висок. Это был фирменный Юсин поцелуй.
- Юся?!- обрадовалась я.
- Нет, Яся,- нежно усмехнулась кудрявая девчонка, застёгивая мне спину.- А это мой клоп Ася, то есть Анисим.
Я заметила, что внучка похудела и побледнела, но мордочка была всё такая же лукавая. Только я хотела предложить зашить ей разорванные на коленках джинсы, как черноволосый мальчишка почти одного роста со мною, серьёзно, как когда-то Коля, подал мне руку:
- Я не клоп. Мне уже скоро 5 будет. А ты, Лёля, кто? Ты почему стояла юбкой кверху? А сейчас стоишь лицом книзу?
- Я - твоя прабабка, мне уж 100 лет. А стоять по-другому не могу: спина переломилась и в землю врастаю.
Мальчишка замолчал, отошёл от меня, сел на диван, посмотрел по сторонам, потом опять на меня. Наконец сказал:
- А ты уже мёртвая, что ли? Или, как Яга-баба, вечная?
Я не успела удивиться, а Юська засмеялась:
- Аська, какой же ты балбес. Что бабушку пугаешь, ты же видишь, какая она живая. Я ведь рассказала тебе - к кому мы едем, почему...
- Ну да, говорила,- согласился Анисим, почёсывая коленки.- Только я думал, что ты врала. Ведь не бывает таких стареньких. Да и Лёля совсем не похожа на наш столетник. Тот усох и скукожился, а она такая... пышная.
Яся хотела что-то сказать, но я остановила её:
- Ясь, я сама ему всё объясню, а ты помоги Гере со столом - мэр на пир катит.
- Ух ты!- воскликнула внучка, обняла меня, закружила, потом толкнула на диван и заявила, гордо подбоченясь.- У нас для тебя подарок, держи! Сами нашли. Их ровно 100 и один - на вырост! - кинула мне на колени охапку сияющих, как небо, васильков и скрылась за дверью. Анисим же отодвинулся от меня подальше в уголок, и я сказала, переведя дух:
- Хочешь, расскажу тебе сказку. Тогда поймёшь, что такое - 100 лет.
Тот помолчал, мотнул головой:
- А она очень страшная? Там будут вампиры?
- Да нет, какие вампиры. Это же настоящая сказка, не придуманная.
- А про кого?
- Про слона.
- Ну тогда давай. А скучно не будет?
- Ну не знаю, наверное, не будет. Только сначала подай мне во-он те рыжие волосы и зеркальце подержи. Ага, ну вот...
СКАЗКА МОЕЙ МАМЫ ПРО СЛОНА И ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО
"Мама моя девочкой была в давние времена, ещё при царе Александре и при иконах. Кроме икон по стенам в доме висели бумажные картинки разные - лубки назывались. На одной из них был нарисован красный слон в попоне и с кремлём на спине и написано так: "Страшный зверь слон, большой силой силён. Коли не раздавит - так удавит - и тебя, и меня, и Кедонскаго Царя". Мама его боялась и, когда бывала дома одна, отворачивала лицом к стене. "
Тут Анисим перебил:
- Как - с Кремлём?! Ведь в Индии нет Кремля, там все голые под пальмами...
- Во-первых, кремлём я назвала город, который слон с картинки носил на спине. А уж чей он был - не знаю. Во-вторых, лубок тот печатали давно, когда люди верили, что наша земля, целиком, стоит на слоне, не то что какой-то там город или крепость. В-третьих, слоны бывают не только в Индии, А в-четвёртых, если будешь перебивать, то до конца сказки мы добраться не успеем.
Анисим замолчал, придвинулся поближе, взял за руку, шепнул:
- Ну давай, рассказывай.
- А что ты шепчешь?
- Так уже страшно,- дыхнул он мне в самое ухо. Я продолжила.
"Случилось однажды так, что к селу, где мама жила, пришли цыгане. Мамина мама, моя баушка, строго-настрого запретила своим детям, особенно дочерям, ходить к табору, и даже в лес, на опушке которого они стали станом. Она сказывала, что цыгане детей воруют и потом в цирк за большие деньги продают. А из цирка этого не выбраться никак, там кругом решётки, и тигры караулят.
Как на грех стояла тогда самая ягодная пора, и на горках у берёзняка росла чудная земляника, крупная, как у старого Былинского-князя в саду. Мама крепилась, крепилась, да однажды, когда все взрослые ушли на покосы, и дома остались только она, да маленький Михайла, решилась. Подговорила подруг, что пойдут вместе, но брать землянику будут они с Ненилой, самые шустрые, а другая подруга и брат станут смотреть на две стороны, и если кто чужой появится - закричат, засвистят и все вместе побегут на мельницу за рощу. Туда-то цыгане не сунутся.
Так они и сделали. Вошли в рощу сторожко, через давнюю лесосеку, на знакомую палестинку, а там и ахнули. Невысокие холмики будто красны все - ягоды силища в том году уродилась. Начали брать. Ещё первую кружку-то оглядывались, а после уж и всё забыли. Солнце сквозь листву пробивается, птицы щебечут, по рукам и губам сок душистый течёт... Счастье-то какое! Увлеклись, ползают на коленках, перекликаются, змей лесных распугивают. Так и не заметила мама, как на дальнюю поляну за самой гущей молодой берёзовой поросли и ушла. Головы бы и не оторвала от земли, если бы не услыхала сверху над собой:
- Вот так гостья: ромы лицом вперёд ходят, а русские - задом!
Очнулась мама и видит: стоит над ней чёрный здоровый цыган, золотой серьгой сверкает и за косу держит. Дёрнулась было бежать - а как убежишь? Гнёт, злодей, к земле, волосы на руку навернул и за собою тащит. Она - кричать, а он ей рот закрыл, поперёк схватил, на плечо вскинул. Мама со страху-то и не приметила - куда потащил: ветки по лицу стегали, да и солнце из глаз скрылось. Долго ли, коротко ли, но вот лес кончился. Цыган руку убрал, на ноги поставил, затолкал за какой-то забор. Тут ей в нос сильная вонь ударила, она коней увидала, клетки железные, злобное рычание послышалось. А душегуб и говорит:
- До ночи здесь подождёшь, а после моей женой станешь. Коли помереть не желаешь - с места не двинешься.
Снял с пальца золотой обруч и надел ей, потом связал руки и ноги, и в шалаш на сено бросил. А сам ушёл."
Я перевела дух, а мальчишка, зачарованно слушавший, прошептал:
- Её так в цирк и украли?
Я хотела пошутить, но, разглядев в его глазах недалёкие слёзы, спросила:
- Разве я похожа на цыганку?
Анисим совершенно разинул рот, а я пояснила:
- Ведь у цыган и дети цыгане. Раз эта история про мою маму, значит она чудесным образом спаслась. И помог ей кто-то большой и старый, взаправду столетний. Ну что, сказывать?
Правнук не ответил, только кивнул головой, и я продолжила.
"Лежит мама на сене, слёзы глотает, а кричать боится - вдруг ещё кто набежит, совсем убьёт. Ну помаленьку как-то распуталась, потихоньку к выходу из шалаша подползла, огляделась. Слышит, за близким тыном смеётся давешний цыган, а с ним - визгливый бабий голос. А мамина мама говорила моей маме: пуще цыган бойся цыганок - они все ведьмы и ясновидящие, от них не скрыться. Вот мама и шарахнулась было к другому выходу из шалаша, который к лесу. Да лес-то за частоколом, а через него не перебраться - высоко. А выход один, там где и вход. Там собака злая на цепи, а может даже это и волк, и звери ревут, и цыгане идут, по своему громко балаболят. Поняла тут мама: не скрыться ей. Полились у неё слёзы, привалилась к толстым брёвнам спиной и глаза закрыла. Будь что будет.
И пришли цыгане, смотрят - а девочки-то и нет! Они изрыли всё сено в загоне, а было сено для зверей - слона, медведя в клетке, лошадей, осёл ещё был. Везде посмотрели, вокруг обежали - исчезла девчонка, как не было! Старуха-цыганка медовым голоском запела:"Красотка, чайри, выйди к нам! Дам тебе гостинчик! А то леший заберёт и заест!", но даже эхо ей не ответило. Лешего ли маме было бояться! Страшно выругался чёрный цыган, а делать нечего, тикать надо. Иначе мужики с дрекольем набегут и убьют. Так и ушёл табор в ту же ночь. А мама-то по кустам вдоль дороги прячась в поле вышла и к дому прибежала, когда подруги с братцем только пришли все зарёванные после долгих поисков. То-то было радости, когда они её живёхонькую встретили! Родителям ничего не стали говорить, дак те и так узнали, увидя ягоду. Ругались, конечно. А цыганское кольцо мама долго хранила, а потом мне отдала. А я-то..."
Тут Аниска перебил меня в нетерпении:
- Ну как же, как она спаслась. Скажи, ведь ты знаешь.
Только я открыла рот, как у ворот раздался гудок, и автомобус сына въехал на площадку. Тут же распахнулась калитка, вошла большая корзина роз на двух ногах в серых брюках с искрой и чёрных лаковых штиблетах. Из двери дома показалась благоухающая Герка со своим костылём и запричитала:
- Ваше превосходительство, господин мэр! Мы рады Вас видеть, хоть и не видим из-за розового куста. Ждём-с, проходите скорей.
Высунувшееся из цветов остроносое скуластое лицо сказало недовольно:
- Букет не розовый, а красный, а я никакое не превосходительство, а зампред Совета ветеранов Стеклянного Бора, зашёл по поручению...
Я сказала Аниске, разведя руками:
- Ну вот и всё. Сказка-то не кончилась, а время истекло...
Мальчишка насупил брови:
- В твоей сказке нет ничего про 100 лет. Я сам придумаю и тебе доскажу. Только покажи, как пишется сто.
- А вот так,- сказала я, отдавая ему приветственный адрес из рук зампреда Совета ветеранов СтеБора.- Здравствуйте, Рихард Абелевич! Как хорошо, что Вы зашли. Прошу Вас, проходите.
Краем глаза я увидала, как правнучек уходит в беседку, неся на голове адресную папку, прямо по грядке с бархатцами. Но тут Рихард (в просторечьи - Риша) завладел моей рукой для поцелуя, с другой стороны набежал сын Борислав с букетом из жены, дочери, дочери дочери, зятя с младенцем на руках и чудовищного размера охапки дурно пахнущих мертвенных лилей. Я хотела было сказать про цветочки к похоронам, но родственники ждать не стали. Со всех сторон посыпались поцелуи, поздравления, щебет, подарки в шуршастых обёртках. Глаза мои разбежались, голова закружилась, я поняла, что совсем впала в детство - радуюсь обёртке больше, чем подарку. Додумать мне снова не дали, подхватили под руки и повлекли в дом, к накрытому столу, поздравлять. Решив, что молодёжь голодна, я сдалась и повлеклась до глубокого покойного кресла во главе сверкающей клумбы в нашей зале. До того успела указать внучке поставить цветочки к окну, на ходу достала деньгу, сунула хлопочущей Яське:
- Это тебе на новые штаны. А где же Юся? И брат её?
- Едут. Вы же знаете мою мамочку,- хихикнула девчонка.- А джинсы у меня новёхонькие. Это, Лёля, теперь мода такая - в рваном ходить.
- Да ну? - удивилась я.- Ну да ладно, парню что-нибудь купишь. Он в беседке, не забудь покормить.
Она обняла меня горячими руками, прижалась к шуршащему шёлковому боку:
- Ты такая сдобная, как булочка. Так бы и съела...- толкнула меня в кресло и убежала.
Тем временем, пока Риша сосредоточенно открывал бутылки, а Герка с Борькой в который раз перемывали кости моим неродным детям, с улицы вновь раздался гудок - пожаловал мэр. Оказался не мэр, а мэрша со скромной свитой из двоих молоденьких клерков, нагруженных цветами и пакетами. Цветы приобщили к остальным, в пакетах оказались пылесос, почётная грамота от посёлкового Совета и продуктовый набор с пришпандоренным названием на открытке "Обед в 100 лет". Даже баночку икры положили и тортик. Я, было, встала приветствовать гостью, но напомаженная дама в строгом костюме и с флажком на лацкане замахала руками и велела сидеть, мол, за 100 лет настоялась. И пошла, и пошла... Подробнейшим образом обсказала мою жизнь, почти без бумажки - где родился, где учился - слегка подправив сомнительные места... Помню, и я на профсобраниях поражала слушателей памятью на чужие судьбы, и те безропотно сдавали деньги в кассу взаимопомощи. Я услышала: "Незабвенный муж Коля...", и тут уж слёзы сами потекли, я не хотела. Родные, стоявшие вокруг, как на похоронах, разом захлопали, зазвенели, закричали:
- Ура нашей Лёле!- и я засмеялась, вытирая слёзы. Потому что именно в этот момент открылась калитка и поседевшая Юся вместе с братцем своим Демидом и розовой его Зефирой вошли, стыдливо прикрываясь букетами. Они всегда прибывали ко второму тосту, вот уж лет 50 как.
Стол удался. Речи говорились, салаты елись, вина и воды исчезали на глазах. Мэрша, разрумянившаяся и снявшая пиджак, оказалась вполне милой особой и вела нескончаемую беседу о преимуществах домашнего консервирования со Старшей. Молодые голодные телохранители её, сидя в уголке, поглощали страшное количество закусок, не смея выпить. Нонка-невестка, участливо подложив им лучшие кусочки, занудно выясняла, когда же наконец достроят наш гаражный кооператив. Ребята жевали, не вступая в разговоры. Ничуть не обескураженная Нонка переключилась в другую сторону, пикироваться с Дёмкиной супругой. О чём? Да ни о чём и обо всём: их взгляды на жизнь всегда были диаметрально противоположны, хоть и одинаково глупы. Просто Зефуся вела себя скромнее и потому была милее. Юся, до того похожая на Колю, что невозможно глядеть, отсела на диванчик со всеми правнуками - Асей, явившимся из беседки поесть, капризной белокурой Лёлиной Пусей и младенцем Капчиком, который только начал ходить, но больше ползал. Юська показывала им книжку, что-то объясняя и тыча пальцем в картинку, и все они, даже и Капчик, внимательно смотрели и делали умные лица. Импозантный Демид, внушительно тряся головой, поучал молчаливого Рихарда, как и куда вкладывать капиталы, чтобы душа не болела, а денежки капали. Борька отстранённо налегал на закуски, но и на коньячок тоже - отметила я с сожалением. Лёлька Младшая, вся в отца, жевала не переставая. Муж её, вроде Гарри, всё норовил выбежать покурить между стаканами минералки. Жаль, не было Коли. Он бы порадовался на мирное семейное празднество. Я кое-как встала, достала припасённую коробочку:
- Дети мои,- голос предательски сорвался, никто не услышал в общем гуле. Тут Дёма, который с давних времён был подчёркнуто внимателен, постучал ножом по хрусталю. Шум стих, я увидала обращённые ко мне бесконечно милые старые и юные лица, они вдруг поплыли перед моими глазами, перехватило горло. Но я вспомнила, как даже перед лицом вождя не сплоховала, выпрямилась насколько смогла и повторила громко и чётко,- Дети мои! Все вы знаете меня с моими достоинствами и слабостями. Судя по словам, я вам в жизни пригодилась.
Раздались выкрики, разгорячённый Борислав вскочил, даже мэрша замолкла и подняла голову. Я переждала излияние эмоций:
- Так вот. Сегодня, сейчас, наступил тот момент, когда часы мои пробили 100 раз. Дальше - тишина, так или иначе. Потому сегодня, пока я на своих ногах и в своём уме, то хочу в присутствии лучших представителей общественности СтеБора передать старинное кольцо власти своей наследнице и восприемнице нашего с Колей общего дела по защите детей. Гертруда! Люби их всех, но не спускай им с рук.
Герка с красными пятнами на лице поднялась и приняла синюю бархатную коробочку. Она открыла рот, явно не зная, что сказать, сюрприз оказался для неё полной неожиданностью. Странно, потому что на это бабушкино кольцо она целилась ещё в год своего шестнадцатилетия. Я ободряюще проговорила:
- К вашему стыду, далеко не все поздравили мою старшую дочь с 80-летним юбилеем в прошедшем месяце. А ведь Гертруда полностью оправдывает имя, работая в свои годы, несмотря на слабое здоровье. Это - единственный человек, кому я могу доверить свой очаг. Она любит вас, не забывайте это и любите её.
Конечно, крики продолжились. Борька через стол тянулся ко мне с винищем в руке, едва не попадая пузом в винегрет, и кричал:
- Мамулечка! Мы все тебя любим! Ты что, опупела?! На кого дом оставляешь!
Юся молча улыбалась мне, не спуская с рук юного Капитона. Внучка с мужем подскочили с 2 сторон и прижались. От зятя несло табаком, Лёля же гладила мой парик и вытирала глаза надушенным платочком. Яська вспыхивала на всех фотообъективом. Правнуки открыли рты и вертели головами, как заведённые. Расчувствовавшаяся Гера, вытирая слёзы, с трудом похромала в ванную, поправлять лицо. Тут красавец Демид, совершенно не похожий на отца, пророкотал поставленным бархатным голосом:
- Ты, Лёля, не беспокойся. Я обещаю, что мы с Герой будем следить за младшими со всей строгостью и любовью, и не дадим им распуститься и одичать. А первого июня станем встречаться здесь, в твоём доме.
Вновь раздались радостные кличи, и Младшая уже послала своего юного мужа включить музыку на подаренном мне детьми в складчину аппарате, как вдруг изрядно побуревший и так и не севший Борислав грозно вопросил:
- Значит опять всё им, твоим любимчикам?! Ты, мать, думаешь, кто тебя хоронить будет, у кого растут внуки и правнуки?! Так вот, я не позволю... НЕ ПОЗВОЛЮ!!! Так играть моим будущим и будущим моих детей! - рявкнул сын и сотряс гостиную до хрустального звона. Закачались подвески на блистающей люстре, колыхнулись занавески, тревожно зашептались цветы в высоких вазах под распахнутым окном. Все онемели от выходки психопата, а он продожил:
- Ты вообще не думаешь обо мне! Как Герке, так всё отдаёшь - кольца золотые, дачку любимую. А моей благоверной - шиш с маслом, даже серебра не находится
Нонка испуганно вращала глазами, сюсюкала:
- Борюся, ну Борюся же,- удерживая мужа за руку и поглаживая его рубашку. Но Борислав публичных утешений не терпел и грубо выдернул рукав из её броского маникюра. Тогда она, поникнув, как "надломленная ветка", вцепилась в Лёлю Маленькую и заверещала:
- Бедная детка! Никто-то тебя не любит, родная бабка не жалеет! Ни тебя, ни деток твоих - лапусечек золотых...
Лёля пыталась вырваться из цепких материных рук, Гарри её хотел что-то сказать, но махнул рукой, достал сигареты и вышел. Яся, собрав в охапку детей, выскочила следом. Демид попытался что-то сказать про приличия, но Бориска как с цепи сорвался. Размахивая руками и бешено оря, он обвинил брата во всех смертных грехах. Тем временем из ванной выбежала Гера, едва не падая на своём костыле:
- Что, что такое?!
Борислав резко кинул ей:
- Ты не сестра мне, а ОНА, - ткнул в меня пальцем - не мать! Никакого уважения к многодетному деду, одни слова,- и, набрав полную грудь воздуха гаркнул.- Я буду жаловаться! ПРЕЗИДЕНТУ!!! Пусть выселит вас отсюда навсегда!
Изумлённая мэрша попыталась что-то сказать о праве голоса и презумпции невиновности, но это только подлило масла в огонь. Сынок разошёлся с криком:
- А гори всё огнём! Нам не дадут - и другим не надо. Скажи, мать, ты что меня - на помойке нашла? Или как?
Я много раз слышала эти слова, пропускала их мимо ушей. Но сегодня они показались мне особенно обидными. Ведь один Бог знает, каким чудом этот старый буян выжил в смертельно-холодном 42-м году. И сколько Коля занимался с ним, чтобы тот поступил на учёбу, а потом - работу и вышел в люди... Я поникла головой под стол и всплакнула от несправедливости.
Тут уж встал Риша, старый кадр:
- Совет Ветеранов нашего округа не потерпит таких надругательств над своим старейшим членом даже от близких родственников. Если хочешь лишиться сыновних прав и сесть в тюрьму за отношение к матери - пожалуй. Это я тебе, Борис, заявляю, как старый чекист.
Юська подошла к Борьке сзади, обняла за плечи, завела мораль: как это не по-человечески и не по-христиански и сколь невыгодно такое поведение скажется на загробном пребывании, которое ведь и не за горами вовсе... Он передёрнулся, ещё больше набычился, но замолчал наконец, поводя кругом налитым глазом. Общество затихло на короткий миг.
Тут я собралась с силами и сказала:
- Дети мои, успокойтесь. Неуж-то вы думаете, я всерьёз воспринимаю эту болтовню? Сыночек мой с детства неуравновешен, перекосил его коньячок-то. Отойдёт - опомнится, ещё в ногах ползать будет...
- И буду!- воскликнул Борька, вытирая слёзы.
- ... и кулаками в грудь стучать. Не бойся, Боря, мы с Герой невечны. Всё тебе достанется и детям твоим. А пока вам всем некогда - Герка последит...
- Ты что, мать, совсем одурела!- выкрикнул сын и закрыл лицо руками.
- А за небрежение не серчай. Всё твоё будет - и квартира, и дача... Если вообще наш посёлок не снесут...
Мэрша тут же приосанилась и начала вещать о планах ОблСовета по прокладыванию новой трассы и отселению дачников. Все дружно сплотились перед новой невиданной опасностью и оставили в покое меня и кольцо. Я успокоенно погружалась в дремоту, недоумевая, как из благого дела получился скандал, а вокруг раздавался общий хор:
- Какой покой! Его и на кладбище нету...
- Сосны-то сохнут из-за московских ветров. А без сосен - что за Бор!
- Да ладно - сосны. В лесу - помойка! Прямо рядом с водонапорной башней!
- А вода-то, вода! Раньше прям родниковая была, а теперь в рот не взять, только грядки поливать... Да и там невесть что вырастает!
- Экология - ни к чёрту, а "зелёные" только взносы и собирают. Никакой помощи!- прорезался голос мэрши.
Под их дружный гвалт я задремала. Вдруг явственный голос Коли над ухом произнёс:
- Лёля, скажи им, что ты-то думаешь о нынешних временах.
Я разом очнулась, открыла глаза и внятно сказала, глядя на вдруг притихших гостей, но видя единственно строгую улыбку Николаши:
- Раньше и апельсиновая корка пахла по другому.
И что все засмеялись?
Начались танцы, и я проснулась. Демид танцевал с мэршей, она вполне ничего выделывала па по терраске, но узкая юбка мешала, до меня с Летним Садом ей было далеко. Я сидела, а ноги просились в пляс. Ах, какая жалость, что душа моложе всего остального! Стареть надо в маразме, ибо не смириться с немощью. Гремели оркестры - внуки нашли где-то старые записи. Молодёжь бесилась, старшие беспрерывно болтали, и я малодушно подумала, что хорошо бы встречаться чаще. Но тут же одёрнулась - к сожалению, 1 июня только раз в году. В другорядь им не выбраться. Да и мне не собраться. Вроде времени навалом, год долгий, а дни пролетают, как тени от облаков. Только проснёшься, умоешься, выйдешь в сад - уже и вечер, и спать пора. То ли дело - раньше. За день длинной с неделю, я столько всего успевала... Тут музыку приглушили, дошло дело до мэрского тортика - вкусный оказался. Чай, кофий, компот. Ко мне подсел Рихард.
Он был мой давний поклонник. Ещё когда служил денщиком у соседа... Потом мы виделись с ним совсем в других краях, в прекрасном и жарком Каире. Я строила египтянам плотину, а Рихард играл роль немецкого коммерсанта, жуирующего на востоке, она ему прекрасно давалась. После смерти Коли одинокий Рихард долго обхаживал меня, но в 80 лет поздно менять прожитое. Да и кроме своего дорогого подполковника я не представляла никого рядом. Мы остались друзьями. 60 лет пролетели, и сейчас, полысевший, усохший и вышедший в отставку, он по-прежнему радовал глаз своей фирменной немецкой выправкой и всё тем же идеально сидящим парадным смокингом, к которому я так привыкла. А сказал он следующее:
- И почему тебе не дали звезду героя? Хорошо, хоть праздник оставили. Я писал отношение в Думу о награде, но они там все какие-то глухонемые. По сути не ответили, отписались, что примут к сведению. То ли дело Иосиф...
- Ты что же, считаешь, по всем столетним нужно звёзды развешивать? - быстро увела я его от политики. Демид, ярый антикоммунист, не упустил бы случая сотрясти атмосферу гневными речами. - Да и что мне звезда на груди, когда столько звёзд вокруг! - я обвела рукой стол, где дети продолжали нескончаемую болтовню.
Рихард с минуту смотрел на меня внимательно, потом взял мою руку, поцеловал, со вздохом глянул кругом:
- Как всё-таки твоя внучка, Младшая Лёля, похожа на тебя...
- Ничего подобного,- заспорила я.- Я в её годы...- мне было что сказать и чем доказать, что я была бодрее, веселее и импозантней, поскольку, в отличие от внучки, имела нескончаемую череду ухажёров, из которых и выбрала своего единственного Николашу. И никогда не бывала такой вялой и скучной, особенно на людях. Много я могла бы сказать о дури девчонки и воспитательных провалах невестки, но, к счастью, не успела. Со стороны туалета раздался дикий крик:
- Караул!!!
Я сначала даже не поняла, кто это такое крикнул. Речи смолкли, Юся с Гарей моментально метнулись за угол и привели под руки трясущуюся побелевшую Гертруду. Без костыля. Она с исказившимся лицом причитала:
- Украли! Украли!- и едва дохромала до своего места. Я подумала было: костыль украли, но выснилось совсем другое.
Когда Герка первый раз ушла в ванную поправлять краску, она взяла померять моё кольцо. Публично делать этого не хотела - вдруг окажется малО? - решив заявиться к гостям уже во всей красе. От этого волнующего занятия её оторвал Борькин вопль, и Гера, бросив всё, бежала, решив, что что-то случилось со мною. Потом пошли словопрения с Борисом, потом - танцы, чай с тортиком... Она забылась, любуясь чужими детьми, но, когда Рихард вновь начал подбивать ко мне клинья, от возмущения опомнилась и похромала попудрить нос и всё-таки надеть колечко. А его не оказалось! Вот что!
- У нас - воры!- что было сил крикнула Старшая и заплакала, рухнув на диван в заботливых Юськиных руках.
Окинув взглядом всех, ибо не один ещё не уехал и не ушёл, я подумала, что воров-то здесь и нет. Но тут умные взрослые люди подняли такой крик, до которого и весенним грачам далеко. Из выкриков я поняла, что нам грозит тотальный шмон, а может - и допрос на полиграфе. Нонка громче всех надрывалась, что сын сестры её зятя имеет прямой доступ к этому орудию современной психологической пытки. Сам зять молчал. Гера заливалась слезами, а Борька, смачно потирая ручки и приговаривая:
- Поделом! Поделом! - наливал себе очередной стаканчик.
Я не могла перекричать общий гвалт, сказала Рише, сидевшему рядом:
- Генерал, сделай милость, посмотри в ванной и вокруг. Может, куда закатилось?
Тот без лишних слов исчез. Общество продолжило митинг. Мужчины напирали на произвол властей, которые лезут в частную жизнь граждан. Начинается-де с земли, а заканчивается кражей из кармана. Демид почему-то тыкал в мэршу:
- Вот она, правящая клика со своими присными! Всё берут, что не ими положено...
Чиновница была вполпьяна, но своих галчат, которые съели полстола, в обиду не дала, заявила, что она-то не при чём, даже в сортир не ходила, как и её охрана, сочувствует такой большой утрате и готова быть понятой по приходе милиции. Тут все как-то сдулись, милицию никто сегодня видеть не хотел. А обыск-то как? Своими силами? Я воспользовалась паузой:
- Внучок, милый, замкни дверь. Все здесь, а кто выпрыгнет в окно - тот и вор.
Присутствующие шарахнулись, и от окон и от двери, я продолжила:
- Послушайте меня, старую женщину. Милиции не нужно, я сама найду своё кольцо. Гера, прекрати рыдать!- прикрикнула я на разнюнившуюся дочь.- Ясно, что оно найдётся, я не верю в злую волю этих людей. Я думаю, оно просто укатилось. В худшем случае - это чья-та глупая шутка. Ну скажите, кто из вас хотел обидеть мою бедную дочь?! У нас что, третируют восьмидесятилетних?
Гертруда опомнилась, выпятила грудь и стёрла слёзы с лица, поправив парик. Борюся с Дёмкой грянули удивительно хором:
- Конечно, никто!- причём сынок грозно оглянулся кругом, а Демид перекрестился и поцеловал ноготь большого пальца. Это что-то новенькое, подумала я, но думать было некогда. Нужно говорить, пока Рихард копается в ванной и проводит розыск.
- Так напрягите свои головы и вспомните, кто, когда и куда отсюда выходил. Танцы были на терраске, в сад ведь никто не сходил?
Все 10 человек отрицательно замотали головами, подозрительно поглядывая на соседей. А розовая Зефирка вдруг нерешительно промямлила, испуганно поглядывая на всегдашнюю свою соперницу:
- Вот вроде Нонна исчезала на какое-то время. Как Борюся умолк...
Тут уж Борька с жёнушкой заголосили в два голоса:
- Ах ты шпионка! Что ж, мне и рук не помыть?! Ничего не знаю!
- Ах, змея! Я что ж, не могу в собственном будущем доме распорядиться?
Демид было вступился за жену, но братец тут же обозвал его подкаблучником и подлизой, имея в виду отношение ко мне:
- Дёмка, он и в Африке Дёмка - мамкин лизоблюд...
- Я Вам, Борислав Ипатьевич, Диомид Николаевич, а не Дёмка. Хватит, напокрывал, как старший, твои делишки от отца и матери...- оскорбился тот.
- Твой отец мне не отец! А моя мать - не твоя!- взвизгнул Борька, вскакивая с места. - А ты, постная рожа, не чета нам, последовательным ленинцам! Да и старше всего-то на 3 месяца и 12 дней...
Дёма, не говоря больше ни слова, схватил со стола абрикос и пустил братцу в лоб, да так точно, что угодил не в бровь, а в глаз. Борис окончательно побурел, дело запахло мордобоем. Отца с двух сторон схватили Лёля с мужем, вытирая ему сок с усов, а брата Дёму - Юся с Земфирою. Пьяная Нонка подскакивала, как на пружинке, и покрикивала:
- Дай ему, Борька, дай! Покажи, какую щёку куда подставить. Будет наконец повнимательней к чужим жёнам...
Я, помня, как старалась никого не ущемить, подумала, что даже если бы и по крови братья были родными, всё равно разодрались бы, и сказала, пока они сопели лбом ко лбу:
- Поразительно, что вы оба не восприняли самое главное от нас с Колей. Мы, когда ссорились, никогда не выносили этого на люди. Даже Герка, при всей своей пронырливости,- оглянулась я на неё.- не знает ровным счётом ничего о наших с мужем взаимоотношениях. Коля был справедлив, да и я его не подначивала бить морду друзьям или родным. Хотя он был силён и запросто носил меня на второй этаж... Кстати о втором этаже. Туда никто не ходил? - спросила я, увидев Рихарда, разводящего руками и качающего головой за спинами присутствующих.
Общество зашевелилось, вроде никто. Мэрша сказала, что и не знала, что у нас есть второй этаж. Ну да, мансарда, как везде, вон лестница торчит, Коля делал её своими руками.
- Из апельсиновых ящиков,- воскликнула Юся с гордостью.- Вот какие они были полста лет назад, почти из красного дерева...
- Понимала бы что! Не почти, а из красного,- с удовольствием набросился на неё Борислав.- Мне Николаша сам показывал для сравнения текстуру маминого буфета и этих реек. Полное совпадение!
Тут опять влезла Нонка:
- А у нашего Капчика - наследственные таланты! Он так здорово молотит молоточком по наковальне! Весь в прадеда...
Я задумалась:
- А не рано ли ему, Нонна?
- Так они же пластмассовые! В самый раз! Ещё и поют при ударе!
Кто-то вспомнил, что видел на лестнице, ведущей наверх, Ясю с фотоаппаратом. Всполошились, что её-то и нет, как и всех детей. Юся успокоила: они в беседке, играют. Лёлька подозрительно протянула:
- Спряталась там, в беседке...
Я хотела одёрнуть внучку, всё-таки я такой в её годы не была, но тут мэрша в первый раз сказала что-то умное:
- А давайте спросим детей о кольце. Они могут знать больше нас.
Народ зашумел одобрительно, давешние петухи уселись по местам, отдуваясь и кидая кругом гордые взгляды. И только Рихард открыл дверь, собираясь позвать мелюзгу, как в комнату ввалилась весёлая компашка.
Верховодила детворой Яська, с расписной блестящей физиономией, невообразимо растрёпанной головой и шваброй, увитой блестящей фольгой, в руках. Пуся, в венке из бархатцев, закутанная тюлевой покрывалкой с террасных подушек, важно несла на вытянутых руках с чем-то поднос. Позади ковылял Капчик с бантом на шее, уцепившись за Аськин рукав. Анисим был, как в платье, в рваной пёстрой кофте, в которой я обычно работаю в саду, и с корзинкой, покрытой платком, на голове. Я хотела было возмутиться, но звонкий торжественный голос внучки не дал мне этого сделать.
- Почтеннейшая публика! Минуточку внимания! К вам прибыл передвижной балаганчик "Лёлина поросль"! Мы хотим порадовать ваш взор и слух. Раз, два, три - музыка звучи!- махнула Яська палкой и Младшая включила музыку.
Все по молчаливому согласию примолкли и смотрели, как зардевшаяся Пуська напряжённо танцует с подносом в руках, обнося всех присутствующих записками. В записках оказались фанты, довольно дурашливые, и старые мои дети резвились - кто кукарекал, кто прыгал лягушкой. Дёмка колотил себя по пузу, как по барабану, Герке досталось показать мартышку и очки - это было смешно. Удивительно, и она и все, казалось, забыли о пропавшем кольце и старательно играли в детские игры. Даже мэрша вполне пристойно изобразила расцветшую розу и спела куплетик "Аллых роз" не без приятности. У меня был личный суперфант, который вручила Яська на конце своей волшебной швабры. Я прочла записку, усмехнулась и послала внучку на мансарду. Балаганчик спел хором:" Как здОрово и как здорОво...", Яся показала трюк с балансировкой швабры на лбу, а Анисим с Капчиком исполнили номер "Заклинание кобры" и ещё повторили его на бис. На младенца надели мои круглые очочки, соломенную Зефирину шляпку, и он, под призывный Аськин посвист, кружился и извивался, держась за Пусину руку и строя уморительные рожи. Общество слегло от смеха, тут Младшая принесла моё наследство - бабушкины половики из дерюжки. Яся воскликнула:
- Ещё минуточку внимания! Наша Главная Лёля хочет предложить женской половине достойное испытание. Просим!- и захлопала в ладоши. Захлопали все, только Капчик, воодушевлённый дружным смехом, всё кружился и кружился, пытаясь подняться ввысь.
- Дорогие мои девицы,- сказала я.- Это испытание предлагалось на свадьбах в наших краях. Считалось, кто самый шустрый, тот следующий замуж и выскочит. И мне поможете, я уж лет 40 как не соберусь привести половики в порядок.
Лёля, Юся и смеющаяся Яся сели чинно на табуретках с ковриками на коленях. Четвёртый остался без хозяйки, но тут мэрша махнула рукой:
- Надо же показать девчонкам, как шустрить,- и села с ними в ряд.
Задача была очень простая - кто быстрее свяжет кончики ниток основы по краю дорожки так, чтобы дерюга не разваливалась. Внук поднял руку с хронометром:
- Три, два, один... Пошли!
И девчонки пошли теребить концы ниток и связывать их узлом. Умная Юся немного подраспустила коврик, чтобы концы нитей были длиннее. Лёлька, сосредоточенно сопя, тянула хвостики изо всех сил. Яська захватывала сразу по-многу ниток и вязала неаккуратными торчащими пуками. Мэрша, как училка на уроке труда, пальчиками так и мелькала, маникюр так и блистал в свете люстры. Оказывается, незаметно наступил вечер. И пока девчонки соревновались, а остальные, обступив их со всех сторон, галдели и учили, как лучше, я откинулась на спинку и закрыла глаза. Давно ли, сидя на материных коленях, смотрела я на принаряженных девок в самошитых сарафанах, которые точно так, кто ловко, кто не очень, вязали узелки? Их уже нет, а я всё сижу, вот молодёжь, совсем другую, развлекаю. Как сказал бы Коля: "Учи, учи уму-разуму". А какой же ум и разум в наших старых затеях, когда вон что кругом. Только и разговоров, что о новых машинах, новой политике, новых законах. И по телевизору и в дому одно и то же. Мама моя так и не смогла понять, что же такое конституция, а на моём веку пятая, что ли, меняется. Правда, мама и без неё по совести жила, если только немножко в голодные времена потягивала, чтобы нас с братом спасти. Тогда-то сберегла, да брата война увела, а я вон как зажилась, и не чаяла... Да, но где же всё-таки её кольцо? Меня осенило, я открыла глаза, увидела, как поздравляют довольную мэршу, которая всё-таки опередила на 5 секунд сосредоточенную Юсю, и громко и отчётливо спросила:
- Пуся, куда ты дела Герино кольцо?
Девчонка, увлечённо болеющая за мать, которая конечно осталась последней, от неожиданности открыла рот и глаза. Глаза стали плавно заполняться слезами, она прошептала, глядя на меня:
- Бабулечка! Лёлечка! Как ты узнала?! Я не хотела! Я не нарочно, правда!
Повисла тишина, и Пенелопа испуганно пробормотала:
- Я не виновата, что он его съел... - и указала дрожащим пальцем на Капчика, который всё ещё вертел задиком, держась за её руку.
Ясно, что последовало за этим. Лёлька со слезами схватила сына на руки, крикнула в сторону мужа:
- Всё твой пофигизм! Капа, Капитоша! Как ты, милый! Ну скажи!- и стала заглядывать сынку в рот. Гарик достал новую пачку и пошёл курить на улицу.
Нонка пробовала упасть в обморок, Юся облила её минералкой, и та очухалась, дико поводя пьяным взглядом и вереща, что вот, не углядели, гады такие. Яська теребила младенца:
- Капа, ну Капка же. Выдай колечко. На гора, на крылечко... - он же орал густым басом, не подавая признаков нездоровья и желая танцевать.
Герка, заламывая руки, рыдала, что готова расстаться с моим подарком, лишь бы здоровью внучатого племянника не было ущерба. Мэрша отрядила одного из телохранителей в ближайший медпункт и, с телефоном в руке, сомневалась, вызывать "скорую" из Москвы или нет. Зефира, отсевшая подальше от всей катавасии, шепнула Демиду:
- А ты хотел своих заводить. Смотри, сколько они крови пьют.
Дёмка мотнул головой:
- Так ведь и ты пьёшь...- и чокнулся с Бориславом за здоровье правнука.
Рихард же, не теряя головы, начал допрос с пристрастием, и бледная Пенелопа рассказала вот что.
Перед тем, как идти в беседку, Пуся зашла в туалет и увидела сверкающее кольцо во всей красе. Оно ей понравилось ещё за столом, а вблизи вообще очаровало. Кольцо хорошо держалось на большом пальце, и девчонка решила снять украшения с матери и бабки и оперстневеть сегодня, как потомственная дворянка, о чём бабка часто ей рассказывала. Но тут Яся крикнула идти репетировать, и колечко преспокойно легло в кармашек платья. Они дружно подготовились, Яська с Анисимом пошли рвать цветы для венка, а Пуся сооружала из швабры волшебную палку, когда увидела в руке двоюродного братца сверкающее золото. Она испугалась, попыталась отнять кольцо, но Капчик заорал, и Пуся спасовала и не стала пытаться разжать его кулачок. Как пришли остальные, она побежала на террасу искать достойную мантию и что-то ещё. Когда же вернулась, то увидела, что Капчик сосёт большой палец, а кольца у него в руке и нету. Пуся испуганно стала кричать:
- Плюнь, плюнь! - и Капчик послушно плевался так, что всю её заплевал, но кольца не выплюнул. Яся заинтересовалась, что такое. Пенелопа не стала посвящать её в детали, сказав только, что братец что-то проглотил. Яся попыталась из него это что-то вытрясти, ничего не получилось. И тогда она, не зная про кольцо, сказала идти поздравлять бабушку, а то все разойдутся. Пуся решила, раз Капитоша спокоен, значит, живот у него не болит и всё в порядке...
- Как так в порядке!- крикнула Лёлька и вновь заплакала, укачивая сынка на руках. Тот вертел головой, не понимая, что такое, и улыбался.
- Так ты видела, как он съел его?- переспросил Рихард, глядя девчонке в глаза.
- Нет... Но оно ведь исчезло, совсем. Куда же оно делось? Я в беседке хорошо всё обсмотрела - нет нигде.
Все попритихли, поглядывая на Капчика и явно не зная, что же делать. Как заглянуть ему в пузцо - правда ли там колечко? Вернувшийся зятёк с деловым видом куда-то названивал, Лёля умолкла и как-то обмякла с засыпающим сыном на руках. Стали прощаться. Зефа предложила отвезти родителей с младенцем в Москву, на что те с возмущением отказались, сказав, что сами поедут в больницу. Внезапно с Зефирой согласилась ехать подавленная Гера. Все зашевелились, стали подниматься. Юся с Ясей убирали со стола, Герка пудрила нос, Борис на удивление тихо встал, покачиваясь, поцеловал мне ручку, двинулся к двери. За ним шла Младшая с сыном на руках. Нет, в самом деле, я в её годы непременно бы осталась... И вот, когда Рихард уже взял мэршу под локоток, чтобы проводить её до дому, и я думала, как же, когда все уйдут, я поднимусь с кресла, прозвучал полунезнакомый голос. Я вздрогнула, а голос с Колиной интонацией сказал:
- Лёля, они ведь сейчас разойдутся и ничего не узнают. А я хотел досказать твою сказку. И подарить тебе твои сто лет, пока ты и вправду живая.
И на глазах у очумевших зрителей, Анисим вынул из корзинки большого красного пластилинового слона. На боку зверя красовалась цифра 100, оттиснутая чем-то круглым, на спине сидела маленькая синяя девочка, но самое удивительное, что в высоко поднятом хоботе он держал всем известное золотое кольцо.
Поздней ночью в постели я нежилась, вспоминая свой сотый день. Он прошёл, как проходил всегда - много приятного, много глупостей. Слава Богу, плохого не было. Дети, как дети, люди, как люди, день, как день. Я так боялась столетия, но ничего не произошло, это утешало. Может, ещё поживу, посмотрю, как подрастает маленький Коля, отдам Пуське свои перламутровые бусы. Надо же, дворянка... На распахнутом окошке в васильках стоял слон, без кольца, но от этого не менее дорогой, и тихо дышал мне в ухо свою сказку.
"Тогда от цыган маму спас он. Это к слоновьей ноге она привалилась в отчаяньи, и вдруг почувствовала, что взлетает вверх! Было страшно, но ещё страшнее - люди в облике зверином. Мама притаилась на широкой спине, обхватив его шею руками, и сверху смотрела за суетой в загоне. Увидела клетку с медведем и рядом - с противно лающими лисами. Рассмотрела осла с грустными глазами и мягкими ушами. Устрашилась огромной облезлой собаки на цепи, а может и вправду это был волк. Ну и слона рассмотрела. У него был жёсткая, бурая, как кора дерева, кожа, а за ушами - нежная и тёплая, как пузо у щенка. Слон стоял и вроде спал, покачивая ушами и головой, и не сдвинулся с места, когда его стали отгонять от ограды. Всё время, пока цыгане суетились, мама тихонько пролежала на его спине, а потом, когда те побежали в табор, сползла прямо на тын, а уж оттуда спрыгнула и была такова.
А слон тоже сбежал от цыган, дожил до ста лет и часто потом катал на спине маленьких детей."
Я улыбалась в темноте, потому что Анисим рассказал всё очень точно. А потом насупилась - это была не вся история. А по-правде-то вот как кончилось.
"С того дня много воды утекло. Мама выросла, вышла замуж, уехала в город. Уже родилась я, и волны революций и войн прокатились по стране, и даже я уже выросла, и работала, и Герка родилась, и я уже носила Борюсика, сама не зная об этом. И однажды, Герке было лет 5, в наш городок приехал цирк. Мамочка моя никогда не была в цирке и очень хотела пойти, ну и внучку взяла с собой. Она её смешно звала Гераська, не понимая имени Гертруда.
Они пошли и были сильно захвачены зрелищем - клоуны, акробаты, фокусы. В конце программы должны были быть звери - и слоны. Мама ждала с замиранием сердца. Вот собачки станцевали вальс, вот покувыркались вольтижёры на лохматых лошадках, вот облезлый верблюд по команде желтолицего маленького погонщика залез всеми ногами в тазы с водой и обрызгал зрителей до верхних рядов. И вот пригасили свет и объявили: "Чудеса дрессуры! Карликовый, но очень умный африканский слон из породы пигмеев! Считает и пишет по вашим просьбам!" И на арену выбежал маленький слоник в красной попонке и какой-то сбруе с перьями. Со спины его соскочила очаровательная балеринка в трико с блёстками и сделала сальто, а он встал на дыбы и замахал передними ногами. Потом он быстро сложил два и два, прочёл записку от клоуна и привёл к нему балеринку, держа её хоботом за юбку. Потом, под хохот публики, он взял клоуна за шкирку и кинул в зал, а балеринка вспрыгнула на попону, и слон, весело трубя и взбрыкивая задом, скрылся за занавеской. Дали свет, публика начала расходиться, только мама моя всё сидела на скамье. Всё было так, только слон был слишком маленький, и уши у него шевелились и хлопали по-другому, не как она помнила. Они, пожалуй, вообще не хлопали и не шевелились.
Они с внучкой вернулись домой, и Герка, счастливая, заснула. Маме же не спалось, какая-то тревога давила грудь. И когда я пришла с ночной смены - я тогда работала на заводе - она пожаловалась мне на бессонницу и рассказала про слона. Помню, как я гладила её по шёлковым косам, заварила ей чаю с душицей, уложила. Едва ли не единственный раз за всю жизнь я утешала мамочку. Утро наступило, морок кончился, и больше она слона не вспоминала. А я так никогда никому и не сказала, что видела той ночью.
Мой путь домой пролегал мимо карьера, где брали песок для кирпича. Мы с подружками шустро добежали до развилки, они пошли налево, к себе в коммуну, а я - прямо через поле. Ночь была ясная, и я отчётливо видала вдалеке на дороге, по которой ездили телеги с песком, большой вроде бы стог и слыхала ржание многих коней. Через некоторое время раздался удар, земля будто вздохнула, всё стихло. Я убоялась и бежала дальше. Поутру на заводе говорили, что у циркачей издох столетний слон, и его похоронили в нашем песчаном карьере - а где ещё-то? - едва стащив туда целым табуном коней. И цирковым акробатам теперь приходится играть и за слона тоже."
Лёжа в мягкой постели, я поплакала о том, как безобразна смерть, и как близко она подошла. Потом порадовалась, что я - не слон, и что моей малышне не приходит в голову задуматься, куда всё денется, когда нас не будет. И тело наше, и вещи, и мысли, и воспоминания, и всё-всё это никому не нужно. Счастье, когда так не думаешь о жизни. Даже Герка ещё дурочка, всё парики покупает. Дольше бы не старели... Тут Николаша строго сказал мне:
- Лёля, не глупи. Я любуюсь тобою, и не только я. Сколько раз можно говорить, что не всё пропадает впустую...
Я улыбнулась ему, подумала, что скоро свидимся и повернулась на бочок. Жаль некому заварить чаю с душицей. Ну ладно, как-нибудь да засну.