Я хочу представить вашему вниманию историю о краковском чудаке Исааке, рассказанную мне моим дедом, встречавшим этого еврея и даже имевшим с ним беседу. История эта дорога мне, поскольку поучительна. В одержимом еврее я видел возможного себя, и поэтому с юности помню каждое слово. Вот что поведал мне мой ныне покойный предок.
Исаак жил незаметной жизнью для окружающих его и слыл чудаком. Тогда, триста лет назад, как и в наши печальные времена, человек считался по крайней мере странным, если не соответствовал стандарту обыкновенного обывателя и не жил понятной для соседей и коллег по работе жизнью. А жизнь Исаака кипела, только в ином русле – русле человеческой мысли. Дом моего героя походил на древний архив или на библиотеку после взрыва. Посыльный, приносившим ему еду, рассказывал вечерами по кабакам Кракова, что, работая на Исаака более трех лет, ни разу не видел этого странного человека. Он всегда видел лишь руку с огромным красным камнем на безымянном пальце, поднимающуюся над горой книг и указывающую на столик в углу, где лежали деньги, и куда следовало бы положить еду.
Однажды посыльный доставил Исааку тяжелый сверток… «Да не знаю я, что в нем было!», - пожимал посыльный плечами, в сто тысячный раз рассказывая эту историю. И каждый раз под нажимом благодарных слушателей он начинал описывать таинственную посылку.
Надо заметить, что посыльный первый раз рассказал эту историю завсегдатаям кабака в тот же вечер, когда доставил сверток по адресу… тогда ему было лет тринадцать. Последний же раз он пересказывал ее, когда его сморщенные руки дрожали, беззубый рот пережевывал отдельные слова, а его слушателями были многочисленные внуки и правнуки…
Так вот, посыльный семьдесят пять лет вновь и вновь описывал сверток так: он размахивал руками и наклонял голову, прикидывая габариты таинственного груза: «ну, не знаю… вроде как коробка… очень тяжелая… я тыкал пальцем – твердая, не ровная – то как в камень ткнешь, то как… да пес его знает… может как в туго набитый соломенный тюфяк. Тряпки какие-то грязные… и все бечевками перевязаны». И почти каждый раз слушатели спрашивали: «А чего ты край не надорвал-то?». А он пожимал плечами: «А кто знал, что так все кончится!».
Дело в том, что после того злополучного визита двери дома Исаака навсегда закрылись, окна были заколочены, а самого еврея никто больше не видел и не слышал. Посыльный с мальчишками дежурили у дома, пытаясь обнаружить, кто доставляет мужчине еду или когда он сам выходит. Но тщетно.
По городу сначала поползли слухи, что посыльный убил еврея и завладел содержимым посылки. Несколько раз после доставки свертка бедного мальчика вызывали городские власти. В дом пытались пробраться, но не смогли. Затем, неожиданно, именем Церкви, попытки проникновения в дом Исаака были строжайше запрещены. Тут по городу поползли слухи иного рода. Дом на западной стороне города теперь казался зловещим. В умах жителей рисовались сатанинские или может еще более страшные обряды, проводимые за его стенами. Детям запрещали гулять в пределах видимости дома. Набожные жители заявляли, что вечерами видели демонические тени, влетающие в трубу дома, и слышали дьявольский хохот. Один из жителей утверждал, что раз осмелился подойти к дому и увидел через крохотную брешь в ставнях, как безумный, обросший волосами еврей стоял посреди горящей пентаграммы и на страшном языке призывал кого-то… Впрочем, не все ему поверили. Однако всех интересовал вопрос, а чем питается колдун? «Крысами и пауками», - говорили одни. «Дьявольскими дарами» - шептали другие, а матери крепко прижимали к себе детей. То, что в странном доме была жизнь, никто не сомневался - по вечерам каждый, кто осмеливался подкрасться к дому, мог видеть слабый огонь от свечи.
Дом не продавался и не покупался. А на одной из торжественных служб горожане заметили на пальце епископа кольцо с огромным красным камнем.
Когда умер посыльный, история стала постепенно рассеиваться как туман при восходе солнца. Злополучный район пришел в упадок, жилые дома опустели, район отдали под заложение нового кладбища. Однако проект сам собой заглох. В ряду заброшенных домов, дом Исаака перестал казаться столь зловещим. Еще через столетие город оброс фабриками, новые люди стали стекаться в город, который разрастался в любом направлении, только не западном. Так постепенно история о странном исчезновении из мира странного еврея стала городским мифом. Еще через столетие только несколько сторожил, получивших историю в наследство, хранили ее.
Но однажды в городе появился новый житель, от которого город сразу же захотел избавиться. Ибо новый горожанин выглядел странно и вел себя странно. Казалось, он был уверен, что лишь он и существует в мире, и мир существует только для него. Понятно, что окружающие недолюбливали героя моего рассказа. Некоторые считали его самым счастливым человеком на земле, ибо создавалось впечатление, что он ничего не знал об обществе и его порядках, о многочисленных условностях, которые мы повесили на себя как вериги и тащим. Другие называли его сумасшедшим, некоторые – блаженным, а иные считали его чернокнижником.
И счастье, что его век был веком двадцатым. Ибо жители Кракова старались просто обходить стороной странного мужчину в длинном, обыкновенно черном, балахоне, широко раскидывающим вдруг руки и кричащем в надвигающуюся грозовую тучу: «Да будет!», или припадающим неожиданно к ногам прохожего, чтобы насладиться рисунком на спинке жука, а может, как поговаривали злые языки, нашептать насекомому черные заклинания и наслать на город мор.
В тот день мой дед поссорился с женой и ушел ночью из дома. Но поскольку родственников у нас в городе не было, он поплелся к реке, чтобы переночевать под какой-нибудь лодкой. Дед был гордым мужчиной, если ушел - так ушел. Подходя к реке, он заметил черный силуэт похожий на статую Иисуса в Бразилии, постаментом которому служила перевернутая лодка. Дед подкрался поближе и спрятался за деревом: он боялся местного чернокнижника (простим моего деда), но в тоже время был любопытен до безумия, что, впрочем, и приводило всегда к семейным ссорам. «Чернокнижник» открывался ночному небу, жадно созерцая космос… Когда дед описывал этот момент, я не мог понять его фразу «жадно созерцая», теперь я стал понимать… Потом, не поворачиваясь, черный силуэт произнес: «Ты же не собираешься пропустить такую божественную ночь и лишить себя наслаждения, прячась за деревом?».
Так мой дед познакомился с Исааком.
Мой предок всю оставшуюся жизнь защищал Исаака от нападок, как он говорил, «недозрелых» людей. Исаак не был ни чернокнижником, ни сумасшедшим, ни блаженным. Просто он с остервенением и страстью пожирал отмеренное ему время и отведенный ему мир, как восторженный ребенок – именинный торт. Он созерцал великолепие вселенной и впитывал все ее вибрации. Он восхищался, затаив дыхания, как разбушевавшейся стихией, сметающей творение на своем пути, так и хрупкой каплей росы на шелковом молодом листочке – он видел великое равновесие мира. С присущей ему страстью он пожирал и мысль тысячелетий, припав к запыленным томам при слабом танце пламени свечи – он говорил моему деду, что истинный свет огня открывает истинный свет мысли.
Исаак просто видел мир по-другому, и видел смысл мира в другом… И кто знает, чья здесь правда. Все оказалось простым. Кроме одной детали… Исааку было тогда около трехсот лет!
Да-да, я знаю, что вы сейчас подумали. С таким же точно выражением лица я слушал своего деда. На что он ответил, что можно в это не верить, и, что Исаак – это не тот, а совсем другой Исаак. Может родственник того, может кто-то занявший его дом или что еще. Но, как сказал мой дед, ни один человек не может достичь присущего его новому другу уровня знаний и мудрости менее, чем за триста лет.
Дед мой был доктором наук, профессором, университетским преподавателем, он знал, о чем говорил, и я ему поверил.
Мой дед все реже появлялся в семье и проводил все время с Исааком, на упреки жены каждый раз отвечая, что пятьдесят с лишним лет он вел жизнь, подобно коту, и мог так и умереть, ничего не поняв. Потом он смотрел ей в глаза и загадочно произносил: «Господи, Ангелина, если бы только знала!». Затем он как-то странно изучал лицо своей жены, силясь оценить, сможет ли она понять. А потом… потом он глубоко вздыхал и уходил. С каждым месяцем он заходил все реже и реже…
В день, когда мне исполнилось двадцать семь, я вышел ночью на крыльцо покурить и полюбоваться осенним небосводом. Меня отвлек какой-то шорох в кустах: кто-то пробирался сквозь мою живую изгородь. Я присел, спрятавшись за столбом, и стал наблюдать. Каково было мое изумление, когда в появившейся из-за кустов фигуре я узнал своего деда, которого не видел лет пять…
- Исаак умер! – с горечью произнес дед и устало присел на ступеньки.
В ту ночь я и услышал рассказ о краковском еврее Исааке, который в семнадцатом веке пропал после получения таинственной посылки и объявился в двадцатом веке, чтобы покончить собой. Вот эта история.
Исаак начал жить как все обыкновенные люди… я имею ввиду тех людей, которые умело сочетают в своей жизни любовь, заботу о ближнем, работу на благо семьи и общества с самосовершенствованием и творческой деятельностью… Так вот, Исаак был таким. В тридцать лет его жена забрала единственного ребенка (кажется, сына, я не помню) и уехала куда-то. Исаак не стал пить. Он принял случившееся за кару за какие-то, забытые им самим, грехи, погоревал и… нашел в своем вдруг обрушившемся на него одиночестве весьма положительные моменты. Что ни говори, сетовал Исаак в беседе с моим дедом, а дела бытовые, любовные переживания и иные человеческие несуразицы отнимают лучшие минуты нашего временного здесь пребывания…
Исаак понял, что теперь может, наконец-то, заняться любимым делом – читать и изучать. Первые несколько лет он проводил в своем уютном кабинете-библиотеке по восемь-десять часов. Два раза в день – в полдень и вечером - он выходил на прогулку по городу, раскланивался знакомым и обедал в местных заведениях. Примерно раз в две недели ему доставляли какую-нибудь редкую книгу или свиток. Если вы помните историю, в то время иметь книги было роскошью, но Исаак был богат. Он не рассказывал деду, как именно разбогатели его предки, но говорил, что может не работать тысячу лет…
Чем больше доставляли ему книг – тем реже он выходил на улицу. Чтобы не тратить драгоценное время жизни, Исаак решил нанять мальчишку, который бы приносил еду и иногда, за определенную плату, сметал в доме пыль.
Однажды в доме Исаака появился странный посетитель. Он представился как Стефан, рыцарь некого ордена (какого именно, Исааку знать не обязательно) ведущего алхимические исследования, суть части которых он объяснил восхищенному Исааку. Стефан искал редкий манускрипт, и поиски привели его через многие земли в этот дом. Исаак, изучив внешность посетителя и усмотрев в его одеянии знаки принадлежности к доминиканцам, принял мудрое решение, что манускрипт лучше отдать. Странный гость пообещал в знак признательности прислать «загадочный», как он выразился, свиток, который попал к нему после конфискации имущества некого колдуна. «Мы нашли его еретическим, но не усмотрели в нем угрозы для церкви. Для простолюдинов его смысл вообще не понятен, для пытливого же исследователя сей документ может оказаться весьма интересным. Что касается твердости веры, мы понимаем разницу между верой толпы и другой части... Этот документ - головоломка. Буду рад, если ее решение доставит вам удовольствие».
Стефан ушел, а Исаак с этой минуты потерял покой. В день, когда мальчишка должен был приносить почту, он вставал в четыре утра и носился взад-вперед по комнате, сгрызая ногти и кусая пальцы. В его голове сменялись невероятные картины, иллюстрирующие смысл тайного документа, отнятого инквизицией у чернокнижника. То он безумно был влюблен в обещанный свиток, то до боли в голове его боялся, то рычал от мысли, что странный рыцарь странного ордена мог обмануть его… но во все эти минуты он жаждал.
Проходили месяцы. Посыльный приносил книги и свитки, но заветного среди них не было. Когда с той встречи прошло два года, мальчик доставил Тору, про которую Исаак давно забыл.
В тот же вечер Исаак взял в руки свиток Торы. Дед рассказывал, что в этот момент Исаак вдруг осознал, что гоняясь за сокровищами мудрости, так ни разу не прикоснулся, может быть, к главному сокровищу. Он развернул свиток и со стыдом посмотрел на великолепно выведенные знаки… Здесь надо сделать отступление. Исаак был крещенным и в его семье не вставал вопрос о языке предков. Поэтому знаки на свитке не имели для Исаака смысла…
Исаак знал много языков и верил только тому, что прочитал в оригинале. И тогда, глядя с изумлением на огромный промах в своей жизни, Исаак дал торжественный обет, что до конца своей жизни (а тогда ему было уже пятьдесят) обязательно познает мудрость Торы.
С того дня он перестал общаться даже с посыльным. Торчащей из-за горы книг рукой, он небрежно указывал мальчишке, куда положить принесенное и где взять оплату. В те времена жить долго считалось роскошью. Осознавая свой преклонный возраст, Исаак с остервенением взялся за изучение древнееврейского языка и постижения Торы. Он боялся не успеть, и, будучи человеком набожным, с ужасом представлял небесную кару за неисполненный обет.
Проходили годы, и Исаак стал понимать, что время перестало его касаться… в буквальном смысле слова… Он не старел!
Исаак вдруг осознал, что данный в искреннем порыве обет обернулся в его пользу: пока он не дочитает Тору – он не умрет. Это значило – бессмертие.
Со стыдом старый еврей поведал моему деду, что как только эта мысль овладела им – он свернул Тору и положил на самую верхнюю полку.
Представьте себе, сколько сомнений и мук пришлось пережить Исааку. То он, каясь, неожиданно тянулся за свитком, то вдруг бросался к зеркалу, страшась обнаружить следы подкрадывающейся смерти, то закрывал эту дверь своей памяти и преступал к давно заброшенным исследованиям.
Но однажды темным промозглым ноябрьским вечером посыльный принес сверток.
Исаак давно перестал уже ждать обещанный странным посетителем документ и поэтому не стал бросаться к посылке. Отправляясь спать, он нехотя изучил сверток. Развернув тряпки и бумаги, он обнаружил какую-то коробку и привязанный к ней лист. Зевая и потягиваясь, он решил пробежать глазами сопроводительное письмо. Там было написано что-то вроде этого:
«Дорогой друг. Я весьма сожалею, что заставил тебя ждать. По возвращению оказалось, что документ, о котором мы говорили, был передан на хранение в какой-то монастырь. Брат, передавший его монастырю, скончался до моего возвращения. На поиски понадобились годы. Не буду вдаваться в излишние подробности, скажу только, что он был найден у корсаров, и что расшифровать его никто не брался.
Орден благодарит тебя за оказанную услугу. Надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здравии и сей документ принесет тебе пользу.
Брат Стефан». На письме стояла печать.
Надо ли описывать чувства, овладевшие Исааком. Когда он рассказывал о письме деду через триста лет после его получения, он прыгал и размахивал руками как ребенок.
Исаак отправил записку к епископу о встрече. Церкви были переведены огромные средства. Исаак был признан затворником, а церковь взяла обязательства по его охране и доставке необходимого минимума. Исаак так и не понял, что именно помогло снискать такую благосклонность местной церкви: невероятное пожертвование или печать на письме, случайно подсмотренная епископом. Но с того дня жители больше не видели и не слышали Исаака.
Дальше мой дед как бы скомкал рассказ о работе Исаака по изучению загадочного документа. Но я знаю, что его работа длилась несколько десятилетий, и что суть разгадки была в Торе. В документе говорилось о возможности построения каких-то дворцов виртуальности, с помощью которых познавший мог управлять своим послесмертием. Вы только подумайте! Ни Рай и ни Ад! Однако чем дальше продвигался в работе Исаак, тем яснее понимал, что Тора – эта схема тех самых дворцов, их план.
Бедный Исаак! Если он дочитает Тору – он умрет, если не станет дочитывать – не получит власти над следующей жизнью. Исаак рвал на себе волосы, метался. Он не знал, подделка ли манускрипт или нет. И он не мог сделать выбор. Однако загадка дворцов оказалась более заманчивой. Исаак достал Тору…
Но Исаак не был бы Исааком, если бы не придумал хитрость - он не дочитал последнее предложение.
Вооружившись знанием и имея бессмертие, Исаак в возрасте ста семи лет запер дом и отправился изучать мир. Он прошел много стран, видел пустыни и снежные горы, изучал народы, проверял легенды и наслаждался этим миром. Его интересовал макро и микрокосмос, он познавал и познавал и познавал... Но однажды где-то в Сирии, сидя на вершине горы и затаив дыхание провожая солнце спать, он понял – пора в обратный путь.
Исаак вернулся в свой дом, который все еще находился под охраной, встретился с епископом и отчитался за проделанную работу. Какую, я не знаю - он не рассказывал.
Исаак встретил деда не случайно – он искал ученика. Все те годы, что дед проводил с Исааком, тот передавал ему бесценные знания. А потом…
Почему то снова промозглым ноябрьским вечером он подозвал к себе деда. Они сидели перед камином, и Исаак долго всматривался в огонь. Затем он встал, подошел к ветхим полкам, постоял минут пятнадцать, встал на мысочки и, кряхтя, достал какой-то свиток. Он вернулся к камину и развернул перед дедом Тору. Дед говорил, что Исаак плакал, пока разворачивал свиток до конца. Потом он посмотрел деду в глаза, как-то по-особенному улыбнулся, воздел руки к небесам и прочитал последние слова.
Последнее слово он обменял на свое дыхание. Исаак умер. Но умер для мира. Я уверен, что он отправился в те самые дворцы.
Вот такая история.
Рассказчик замолчал, и в воздухе на какое-то время воцарилась тишина. Собравшиеся слышали лишь раскаты грома, еле пробивающиеся в этот храм тьмы. Неожиданно послышался ропот недоверия.
- Сказка! Если бы такая история произошла, ее знали бы все. Я был в Кракове долгое время, но ничего подобного не слышал, - ухмыльнулся Т.
- Конечно, ты прав, - ответил рассказчик, - это и не происходило в Кракове, это было совсем в другом городе, и даже не в Европе.
Шесть лиц с немым вопросом обратились к рассказчику.
Он улыбнулся:
- Я не смогу вам сказать, где жил Исаак.
- Почему?
- Не хочу рисковать. Мне в наследство остался его дом и библиотека.